Наутро, после непременной утренней тренировки, порции фехтования, стрельбы из пистолета, контрастного душа, и — наконец! — черного кофе с булочкой, Нина побежала переодеваться к выезду. Вскоре автомобиль выехал на шоссе, ведущее на Кельце — Радом — Варшаву. Генерал молча сидел сзади, откинувшись на красный сафьян сиденья. Позолоченная стрелка спидометра плясала около отметки '150', заставляя Якуба нервничать, но недовольства он не проявлял — надо было торопиться. Поезд ждать не будет.

Уже подъезжая к вокзалу на той стороне Вислы, в Праге, Речницкий заговорил с дочерью:

— Может быть, вернешься в Краков?

— Не, я лучше в Варшаве останусь, с ребятами, — не раздумывая, произнесла Нина.

— Что, не хочешь с Янкой один на один оставаться? — немного озабоченно спросил генерал. — Смотри, в особняке все же спокойнее будет. Там охрана. Тебя же вечно на приключения тянет, со своими зедвуэмовцами, а тут, среди всех этих развалин, ничего не стоит на пулю нарваться.

— Да причем тут Янка! — с легкой досадой откликнулась девочка. — Хоть она и дура деревенская, но нам с ней делить нечего. Не хочу за чужими спинами отсиживаться!

Якуб сдержал тяжелый вздох:

— Как хочешь, — с явным неудовольствием проговорил он. — Но ты уж поосторожнее. У нас, чую, впереди серьезные дела наклевываются. Не просто так меня в Москву-то вытаскивают.

— Да брось ты! — воскликнула Нина, ловко подавая машину к самому подъезду вокзала. — Ты же знаешь, какая я трусиха.

— Кокетка ты, а не трусиха, — проворчал генерал, поймав в ответ искренне недоумевающий взгляд дочери.

У вагона Речницкий некоторое время стоял молча, затем, когда до отправления осталось две минуты, порывисто обнял дочку.

— Эй, задушишь! — она улыбнулась и чмокнула отца в щеку. — Кофе и конфеты не забудешь привезти?

— А как же! — Якуб потрепал дочку по пышным волосам и запрыгнул на ступеньки вагона.

Под мерный перестук колес генерал отоспался впрок и проснулся бодрым, полным сил. Но вот настроение его, по мере приближения к Москве, становилось не то чтобы мрачным, но, скорее, напряженным. Ему не давала покоя и Нина, оставшаяся в Варшаве ('влезет, не приведи господь, в какую-нибудь заварушку!'), и срочный вызов к начальству... Не к тому, что в Наркомате обороне... 'Тьфу, в Министерстве! И зачем только переименовали?'.

Глава 7. Игра против SIS

1. WiN

Всю обратную дорогу от Москвы до Варшавы Речницкий размышлял. Да, ну и заданьице. Он то и дело прокручивал состоявшийся у него накануне разговор...

— Присаживайся, Яков Францевич, к столу, — жестом радушного хозяина Иван Иваныч пригласил его присоединиться к чаепитию, для чего все уже было готово. На канцелярском столе, столешница которого была обита коричневым дерматином, расположились стаканы в подстаканниках, заварной чайник, сахарница, блюдечко с тонко нарезанным лимоном, корзиночка с сушками. Электрический чайник негромко шипел на тумбочке у стены.

И с чего это начальство сегодня такое доброе? Нехорошая примета...

— Посоветоваться я с тобой хочу, — завязал разговор хозяин кабинета, одаривая собеседника ласковым взглядом. — Образовалась у нас в Польше одна заковыка. Про 'Вольность и Независлосць', надеюсь, слышал?

— WiN, что ли? Доводилось, — кивнул Яков, — они еще иногда 'Вольносць и Неподлеглосць' называются. Оперативная группа 'Жешув' в Краковском округе их заодно с бандами УПА выкорчевывает.

— И как успехи?

— Средне, — отозвался Речницкий.

— А про разгром их ячеек в городах мы и того сказать не можем, — посуровел взглядом Иван Иваныч. — И вот ведь какая штука получается: мы их верхушку, вплоть до руководителей воеводских отделений, уже второй раз почти всех взять сумели. А до ячеек добраться не можем. Те сразу обрубают связь, меняют явки, пароли... И толку с той информации, что мы из арестованных вытрясли, ноль — выхода на эти автономные пятерки уже нет. Хуже того — они каким-то образом ухитряются восстановить централизованное командование! Как, если они все концы обрубили, и между собой не связаны? Положим, мы две или три ячейки сумели разгромить, но то больше случай, или их собственные ошибки. И на том — все.

Яков задумался ненадолго:

— Один из возможных вариантов: у них есть небольшая, глубоко законспирированная группа, прямо не связанная ни с руководством, ни с пятерками. И задача у этой группы одна — восстановить связь и создать новое общее командование в случае провала верхушки.

— Вот! — хозяин кабинета коротко ткнул пальцем в Речницкого. — мыслишь в правильном направлении, — и, отвлекаясь на мгновение от разговора, добавил:

— Да ты пей чаек, пей, пока горячий! Чай хороший, грузинский. И лимон сегодня есть.

— Погоди... — у Якова мелькнула какая-то мысль, и он старался ее не упустить. — Погоди... Но если связь восстанавливается, значит есть какой-то условный сигнал, и с ячейками обговорен порядок установления контакта с новым руководством?

— И опять ты прав, — человек по другую сторону стола, с такими же генерал-майорскими погонами, что у его собеседника, развел руками, добродушно улыбаясь, и снова как-то вдруг посерьезнел:

— Вытрясли мы все это у одного руководителя пятерки. Только что с этим делать, коли неизвестно, кому еще и каким образом этот сигнал передается? Пятерки автономны и друг о друге ничего не знают. Так что выход один — искать ту группу, которая занимается восстановлением командования WiN. Вот этим ты и займешься — 'обрадовал' Речницкого начальник, опять расплывшись в радушной улыбке.

— Только ведь меня раньше на работу с WiN не ориентировали, подходов к ним никаких не имею, так что все с нуля начинать придется, — заметил Яков.

— А мы тебя и сейчас на них не ориентируем, — заявил Иван Иваныч. — Там и без тебя есть, кому заняться. Зря, что ли, полковник Давыдов штаны в Министерстве общественной безопасности протирает? Плохо только, что и сам Семен Прохорович, и его люди — сплошь из 'Смерша'. Они в основном по части фронтовой контрразведки работали. Опыта работы против профессиональных агентурных разведчиков у них маловато. Да и здесь такие специалисты наперечет. Самим не хватает... — он вздохнул.

— Так чем же я тогда займусь? — вот ведь, начальство, слова в простоте не скажет, все вокруг да около!

— Есть такое подозрение, — медленно проговорил его начальник, наливая себе новую порцию чая, насыпая сахар, кладя в стакан ломтик лимона и начиная помешивать чай ложечкой, — что группа, обеспечивающая восстановление командования WiN, — это англичане, работающие под крылышком английского посла. Они и технику конспиративной работы полякам поставили на хорошем уровне. Как там зовут того англичанина, который вокруг тебя увивается? — вдруг задал вопрос хозяин кабинета.

— Капитан Ральф Грегори Уильямсон, помощник военного атташе, — ответил Речницкий, про себя же подумал: 'уж не притворялся бы, что имя забыл, а то я тебя не знаю — все-то ты помнишь!'. — Только вряд ли он с WiN контактирует. Он лицо насквозь официальное, все среди военных шныряет, как ему и положено.

— Оно и верно, вряд ли, — согласился с его сомнением Иван Иваныч. — Но поскольку его принадлежность к разведке достаточно очевидна, присмотрись — с кем он из посольских контактирует? Вот они-то, вполне вероятно, и есть те, кто нам нужен. Конечно, поляки тоже за персоналом посольства наблюдение ведут, но слабоваты они, пожалуй, против этих зубров. Тебе же их выслеживать не надо, надо понять — кто есть кто? А уж дальше будет не твоя забота.

'Ну, смилостивился, благодетель!' — восторга это задание у Якова не вызывало. — 'Не моя, значит, забота... А как я их вычислю, змеев этих? Я ведь тоже не зубр, без году неделя в таких делах'. Однако вслух сказал иное:

— Задание понял. Разрешите выполнять?

— Да погоди ты... — осадил его собеседник-генерал. — Чаек хотя бы допил до конца, сушек погрыз. Думаешь, мне часто с умными людьми за чаем посидеть удается, поговорить доверительно, с пониманием, вот как с тобой сейчас? А ты все торопишься куда-то...

А и верно — куда торопиться? С местными особистами общаться? Без этого ритуала ни один приезд не обходился. Все о бдительности талдычат, предостерегают — знаем, мол, многие там из вас совсем ополячились, морально-политическую стойкость утратили, а там и до предательства Родины недалеко... Так что вы, генерал-майор Речницкий, о любых отступлениях от нашей линии, а тем более о враждебных проявлениях — немедленно сигнализируйте!.. Тьфу!

2. Глупая корова

Всю дорогу до Варшавы, куда поезд нес Речницкого обратно из Москвы, генерал продолжал работать, прерываясь только на непродолжительный сон. Задание, свалившееся, как снег на голову, — притом, что и прежних никто не отменял, — не давало ему покоя. Якуб достаточно быстро сообразил, что, приглядывая за капитаном Уильмсоном, помощником военного атташе, он ровным счетом ничего не добьется. Кадровые офицеры разведки — не такие уж дураки, чтобы обнаруживать знакомство между собой на людях. Но как же тогда их вычислить?

Так, зайдем с другого конца. На людях они связь между собой обнаруживать не будут, это ясно. Но ведь как-то они должны контактировать, чтобы согласовывать свои действия? И происходить это будет... Так вот же ответ, на поверхности! Кто у них там самый главный зубр по части разведки? Сам господин британский посол, Виктор Кавендиш-Бентинк. Вот он и будет офицеров SIS время от времени собирать у себя в кабинете, ценные указания раздавать, и стружку снимать, как это у начальства водится.

Да, вывод напрашивающийся, но только что в нем пользы? За дверями посольства они могут позволить себе многое, потому что посторонним туда хода нет. Даже вспомогательный и обслуживающий персонал посольства из числа поляков англичане весьма тщательно подбирали сами, и все попытки Министерства общественной безопасности внедрить в ряды работников посольства своего осведомителя провалились. Раз так, надо искать агента среди тех, кто уже там служит...

Вернувшись в Краков, генерал погрузился в поток ежедневных проблем, обращая особое внимание на дела оперативной группы 'Жешув'. Но и о дочке он не забывал. Пока у нее длились летние каникулы, Якуб Речницкий все же нашел кое-что, чем ее можно дополнительно загрузить, чтобы поменьше времени оставалось искать приключения. Надо было исправить кое-какие пробелы Нины в боевой подготовке, по меньшей мере, по двум специальностям. По одной из них генерал мог сам выступить в качестве инструктора, а вот для второй надо было найти профессионала. Первая специальность именовалась 'бальные танцы', вторая — 'игра на фортепиано'. И ничего смешного — какая же, в дупу, шляхетна пани, без таких умений? Отыгрывать легенду надо на все сто, или уж не браться вовсе.

Вальс, полонез, мазурка, танго... Якуб уже давно овладел этими премудростями. Эх, как они, на зависть всем, показывали класс с женой в окружном Доме Красной Армии в Ташкенте! Ладно, воспоминания стиснуть в кулак и засунуть подальше, в какой-нибудь темный уголок памяти. Расслабляться нельзя.

Офицерское собрание Краковского гарнизона располагало весьма приличным залом, и генерал с дочкой стали использовать любую возможность, чтобы выход Нины в большой свет в Варшаве прошел без сучка, без задоринки. Вскоре Нина не только обратила на себя внимание панов офицеров как дочка командующего, но и стала для них весьма желанной партнершей для танцев. Впрочем, сама она в качестве партнера отдавала явное предпочтение собственному отцу — нельзя сказать, что к большой радости генерала, поглядывавшего на других дам, но отказов с его стороны не было.

Для обучения музыке было приобретено фортепиано и найден учитель, маленький сухощавый старичок с пышными седыми усами. Первый урок никаких проблем не вызвал, но вот второй... Незадолго до его начала Нина уселась за фортепиано и одним пальцем попыталась подобрать мелодию к популярной хулиганской песенке, начало которой звучало почти совсем невинно: 'Говорила мама Зосе, что детей аист приносит'. Но в ответ Зося вразумляла глупую маму, объясняя, что это вовсе не аист, а... Короче, — прямо называя вещи своими именами, — 'i do tego trzeba chuja' (думаю, перевод не требуется).

Учитель музыки, вошедший в этот момент в комнату, был до глубины души потрясен и уязвлен столь кощунственным использованием инструмента, предназначенного для высших достижений человеческого духа — для исполнения классической музыки. Подкравшись к увлекшейся своим занятием девочке сзади на цыпочках, он внезапным движением захлопнул крышку фортепиано, с силой ударившую несостоявшуюся пианистку по пальцам.

— Как вы смеете, — заорал он, — пачкать инструмент такой низкопробной, хамской мерзостью! Еще не научившись ничему, вы уже пускаетесь по пути пошлости, недостойной ни настоящей пани, ни высокого искусства музыки! — видимо, старичок был знаком и с мелодией, и с текстом песенки, иначе трудно объяснить столь сильную степень возмущения.

На этом уроки музыки для Нины закончились. Учителю был дан от ворот поворот, потому что рисковать точностью стрельбы с распухшими пальцами было бы чересчур высокой ценой за обучение игре на фортепиано. В конце концов, может же панночка, только что вернувшаяся из дикой России, иметь пробелы в светском воспитании? Может, и даже должна — наоборот, было бы странно, если бы таких пробелов не обнаружилось.

Катился к концу август, и в один из дней последней декады месяца Якуб Речницкий под вечер сообщил дочери:

— Собирайся, завтра переезжаешь в Варшаву. Заодно и меня туда подбросишь.

Солнечным августовским утром 'Студебекер' летел по шоссе к Варшаве. За окном мелькали деревья, которыми было обсажено шоссе, невдалеке темнела полоса леса, вокруг расстилались луга, на которых паслись черно-белые коровы. Идиллия!

И вдруг одной из коров, до того мирно щипавшей травку у обочины, неизвестно что взбрело в голову, и она, странно взбрыкнув задними ногами, и задрав хвост, прыгнула на шоссе прямо перед носом мчавшегося автомобиля. Реакция не подвела Нину — она тут же нажала на педаль тормоза до упора, и салон наполнился возмущенными выкриками отца, врезавшегося в спинку переднего сиденья, и стоном шофера Казика, налетевшего грудью на переднюю панель, а головой ударившегося в лобовое стекло. Но корову это уже не спасло. Машина, массой под две тонны, со всего размаху ударила несчастное животное. Результатом столкновения стала неподвижная туша, валявшаяся у обочины, не проявляя никаких признаков жизни.

Генерал выскочил из 'Студебекера' пистолетом в руках, бросив на ходу:

— Нина — на месте, Казик — прикрываешь меня с ППШ!

Конечно, было бы глупо считать, что смертельный трюк коровы подстроен кем-то специально, но мирная красота сельского пейзажа, каким он представлялся из окна машины, была тогда весьма обманчива. Здесь постреливали... Мало ли кому захочется воспользоваться аварийной остановкой автомобиля с генералом? Да и корову, если еще жива, надо было добить, чтобы не мучилась.

Однако никаких желающих открыть стрельбу вокруг не появилось. Поблизости вообще не было ни души, кроме пожилого крестьянина, который, подбежав к месту происшествия, и увидев генерала с пистолетом, бухнулся на колени и уткнулся носом в землю, причитая: