Эсташ Доже и его дьявол

В конце концов Эсташ смирился с тем, что никогда не совладает с этой стихией, и нашел странное удовольствие, приправленное унижением и болью, в том, чтобы, в свою очередь, уступить ей.

И тут за окном послышался дикий крик и выстрел. Любовное настроение сразу развеялось у обоих. Эсташ был парализован ужасом. Он до сих пор не знал, что будет хуже: если тварь доберется до него или если ее обнаружит кто-то другой и каким-то образом схватит. Месье же как будто услышал сигнал, которого ждал с нетерпением все это время. Не успел Эсташ глазом моргнуть, как он уже вскочил и накинул рубашку, в порыве страсти разорванную у ворота.

— Нет, монсеньор, не ходите туда! — закричал из алькова Эсташ, но Месье, не говоря ни слова, убежал.

В галерее он встретился с Эффиа, который был смертельно бледен и шатался как пьяный. В глазах стоял кромешный ужас.

— Кажется, я убил его, — сообщил Эффиа и бессильно повис, схватившись за плечи принца и в помрачении рассудка не думая о том, по чину ли он выбрал себе подпорку. Месье великодушно не обратил на это внимания и даже сам его поддержал, насколько мог.

— Кого? — спросил он.

— Оборотня!

— Тсс! — Месье зажал ему рот рукой. — Не так громко! Так это был настоящий оборотень?

— Если нет, то я не знаю, какой тогда настоящий. Монсеньор, я никогда, ни наяву, ни во сне, не видел такого ужасного облика! Ох, мое сердце сейчас разорвется. — Эффиа все-таки не удержался на ногах и рухнул на колени, молитвенно сложив руки. — Зачем только Господь допускает подобное в сотворенный Им мир?..

— Будет вам, милый, встаньте. Пойдемте, посмотрим, кого вы уложили.

Но Эффиа обнял его ноги, не давая сдвинуться с места.

— Нет, монсеньор! Там опасно! Подумайте, вдруг я только ранил его, вдруг оно... вылезет назад?

— Туда уже, кажется, подошла стража, — заметил Месье, выглянув в окно и увидев в парке огни факелов. — Не бойтесь. Идемте.

В самом деле, выстрел среди ночи не мог не достигнуть слуха караульных, и на место происшествия немедленно явился целый отряд. Мушкетеры бродили вокруг пруда (откуда, как они абсолютно верно определили, донесся грохот выстрела), раздвигая высокую траву, освещая факелами кусты и пытаясь понять, что тут произошло. Если не понять и не доложить, с них шкуры спустят. Проклятые придворные хлыщи, сначала устраивают какую-нибудь пакость, потом удирают, а ты отвечай за них.

Тут и состоялось незабываемое явление герцога Анжуйского в одной рубашонке, сопровождаемого маркизом д'Эффиа. Пока они шли к пруду, последний успел все рассказать Монсеньору. Конечно, рассказ человека, пережившего такое потрясение, был и сбивчив до крайности, и неумеренно эмоционален, но из него можно было понять, как Эффиа сначала маялся за дверью комнаты Эсташа Доже, готовый в любой момент прийти на помощь, а потом увидел в окне какую-то тень, прячущуюся среди кустов. Он вовсе не был уверен, что это не просто тень, а... скажем так, кто-то из плоти и крови, но на всякий случай пошел посмотреть. Сомнения отпали, когда Эффиа увидел, что сгусток темноты не лежит неподвижно, а ползет, причем по направлению к нему. Оно передвигалась как человек и очертаниями тела, насколько можно было рассмотреть в темноте, походило на человека, а не на зверя, и это отчасти успокоило Эффиа, хотя, конечно, было всё равно страшно, особенно оттого, как скоро существо заметило его присутствие и безошибочно вычислило его местоположение, хотя он тоже добросовестно прятался в кустах (и, между прочим, весь исцарапался об этот проклятущий барбарис). Но потом Эффиа осенило: его просто-напросто выдал тлеющий фитиль! Не нужны никакие сверхъестественные способности, чтобы разглядеть огонек в ночной мгле. Первым побуждением Эффиа было потушить фитиль, но кто-то (сам Эффиа без ложной скромности решил, что это сам Всевышний или, в крайнем случае, Антоний, его святой покровитель) как будто крикнул ему в ухо: "Не вздумай! Ты оставишь себя безоружным!" После этого предупреждения свыше Эффиа понял, что придется стрелять, и позаботился о том, чтобы занять позицию на возвышении. После этого в развитии событий наступила маленькая пауза. Враг то ли устрашился и бежал, то ли затаился, чтобы истомить противника долгим ожиданием. Если последнее, то ставку он сделал абсолютно верно. Эффиа скоро уже проклинал себя за то, что залез на этот чертов холм, с которого, если не случится чуда, не решится сойти до самого утра. Нервы его были на пределе. Позвать на помощь он не решался, принимая во внимание упорное нежелание Монсеньора поднимать шум, тем более, без веской причины (а тени в темноте, которые то ли были, то ли померещились, трудно было счесть веской причиной), но, по правде, он уже был готов пренебречь запретом и заорать что есть мочи, и пошло оно все к чёрту.

И тут оборотень вынырнул из пруда. Он был не такой, как описывал шевалье: не волк, но и человек, а... нечто среднее. Таких существ можно увидеть на старинных миниатюрах или на картинах всяких сумасшедших фламандцев. Передвигался по-человечьи, то есть на двух ногах, но ноги были скорее звериные, с коленями, выгнутыми назад, поэтому держался на них он неуклюже, но бегал достаточно быстро, во всяком случае, для Эффиа, который при этом явлении просто прирос к месту и в течение кошмарно долгого времени не мог даже пошевелиться. Оборотень даже успел протянуть к нему руки, которые были непропорционально длинными, но по своему строению вполне человеческими, с длинными пальцами, если не считать густой шерсти и звериных когтей. Тут Эффиа наконец-то пришел в себя и выстрелил в него почти в упор.

— Где он теперь? — спросил Месье.

— Упал назад в пруд, — ответил Эффиа, стуча зубами. — Надеюсь, там и остался.

— Маркиз д'Эффиа видел, как в пруд упало какое-то тяжелое тело, — обратился Месье к командиру стражи. — Найдите его.

Командир принялся в осторожных выражениях убеждать Монсеньора, что никакое тело не могло туда упасть ни по своей воле, ни по воле злоумышленника: пруд декоративный и совсем мелкий и расположен, к тому же, у самых стен дворца. Неподалеку протекает Сена, вот туда, бывает, падают тела, это верно. Но Месье твердо повторил приказ, и командир жестом велел своим людям лезть в воду.

Кряхтя и чертыхаясь, несчастные мушкетеры шарили по дну своими шомполами и пытались осветить факелами неглубокую, но непроницаемо черную воду. Эффиа зажмурился и беззвучно шевелил губами. Месье следил за поисками во все глаза.

— Господи Иисусе! — вдруг воскликнул один мушкетер, нащупав в воде что-то тяжелое, но со страху выпустил из рук находку.

Эффиа заорал. Месье бросился к нему в объятия и по-детски закрыл глаза руками, но по-детски же не забывал подглядывать в щелочку между пальцами.

— Это человек, — прошептал он досадливо, когда мушкетеры вытащили из воды раздутое голое тело. — Самый обыкновенный.

Справедливости ради надо заметить, что мертвец был всё же не совсем обыкновенный, а весьма несвежий. Смрад от него шел такой, что одного мушкетера вырвало, да и прочим стало не по себе. В его груди зияла сквозная огнестрельная рана.

-Я не знаю, в чем тут дело, монсеньор, — покачал головой Эффиа, когда решился наконец-то бросить взгляд на покойника. — Рана у него примерно там, куда я стрелял. Это он, храни на всех Господь. Но почему он так выглядит?..

— Ума не приложу, откуда он тут взялся, — стенал командир стражи. — Так вы говорите, господин маркиз, он упал в воду только что? Но это невозможно! Вы только присмотритесь к нему! Он отдыхал в пруду, по меньшей мере, неделю. Но как его до сих пор не нашли?..

Вокруг пруда поднялась суматоха. Несмотря на глухую ночь, слух о страшной находке распространился моментально, и из дворца высыпали любопытные. Придворный врач, прославленный старец Бувар читал всем желающим лекцию о том, что мертвые тела имеют свойство сначала раздуваться от ядовитых газов, а затем эти газы выходят с громким шумом. Таким образом, тот плеск, который маркиз д'Эффиа принял за падение в пруд тела, был, вероятно, вызван подводным взрывом. О, не сомневайтесь, господа, этот красавец пролежал там долго — прямо у стен дворца, под носом у стражи и у садовников, регулярно чистивших все водоемы парка. И это как раз в то время, когда в Сен-Клу гостит король. Ух, и полетят же наутро головы!

Прибежал Паво.

— Монсеньор, его величество проснулся и желает знать, что произошло, — доложил он, заботливо набрасывая халат на плечи Месье, который все еще щеголял в одной рубашке.

Принц многозначительно посмотрел на Эффиа.

— Ну что ж, пойдёмте к нему и расскажем, что произошло.

— Филипп, — сказал король страшным голосом, — вы видели себя в зеркале?

Сам он как будто вовсе не спал, а так и сидел всю ночь в постели, чопорно выпрямившись и лишь слегка опираясь спиной на высокие подушки. Горловина сорочки была застегнута на все пуговицы, кружевной воротник аккуратно расправлен, халат плотно запахнут. Чёрт побери, даже на одеяле не было ни единой морщинки! В общем, его величество как всегда был само совершенство и имел полное право возмущаться при виде брата, который ворвался к нему босиком, живописно растрёпанный, в халате, наброшенном поверх короткой рубашки. Добавим еще, что слишком нежная кожа Месье хранила следы всех полученных им лобзаний, а так как рубашка была разорвана у ворота и сползла с одного плеча, картина открывалась пусть не во всей полноте, но близко к тому.

— Ох, — закатил глаза Месье, — нельзя ли немного отложить суровый, но справедливый выговор, который я, конечно же, заслужил, но который немного не ко времени? Позвольте сначала рассказать вам...

— Сначала вы пойдете к себе и оденетесь. Я не желаю разговаривать с вами, пока вы в таком виде. Потрясающая распущенность! Даже скотница постесняется выйти на люди в одной рубашонке. Стыдитесь, брат!

— Но, сир, я торопился сообщить вам, что произошло страшное...

— Ни одно сообщение не может быть настолько срочным, чтобы до такой степени забыть о правилах приличия. Довольно, Филипп! Мне противно на вас смотреть. Идите к себе и оденьтесь. Я бы даже выразился иначе: прикройтесь.

У Месье нехорошо зажглись глаза, но он сумел смирить свой гнев и сказал покладисто:

— Хорошо, сир, я пойду, а вы пока выслушайте маркиза д'Эффиа. Он выглядит достаточно пристойно, чтобы не оскорбить вашего взора, — при этих словах принц заботливо отправил на Эффиа воротник и манжеты, сбившиеся во время битвы с оборотнем, — и он проник в тайну, которую вам непременно нужно знать.

Эффиа жалобно взглянул на него, ибо испытывал понятную неловкость перед перспективой остаться наедине с неблагосклонно настроенным королем и излагать свою безумную и неправдоподобную историю без поддержки словоохотливого и находчивого Месье. Но тот уже ускользнул в показательной спешке, будто получил важное задание от его величества.

Тем временем Эсташ (тоже весьма небрежно одетый) в кругу других кавалеров склонился над найденным трупом. Сначала он долго наблюдал за суматохой, прячась за деревьями, но, когда к пруду высыпали герцог де Креки, Маникан, Вард со своим милым и все остальные, Эсташ решил, что не будет ничего подозрительного в том, если и он присоединится к ним.

Лик мертвеца, и без того раздутый и почерневший, менялся с каждой секундой: разложение делало свою работу с пугающей скоростью, как будто стремилось наверстать то время, когда его ход был противоестественным образом остановлен. Поэтому неудивительно, что никто не узнал его, тем более в темноте, кроме Эсташа. Эсташ не мог бы объяснить, откуда в нем такая уверенность, но ему казалось, что на этот раз он мертв по-настоящему. Может, дело было в скорости, с которой разлагалось тело, а может, в выражении лица — ибо, хотя лицо все сильнее поддавалось тлению, на нем сохранилось выражение, и оно было очень умиротворенным, а запавшие губы наполовину улыбались. Несмотря на ужасную рану на груди, казалось, что смерть стала для него облегчением и чуть ли не радостью. Такого выражения у него не было, когда Эсташ убил его первый раз.

Но кто был вторым убийцей? Как ему это удалось? Понял ли он, кого убивает? Как вообще это произошло?

А главное, Эсташ не знал, радоваться ли ему или это только начало новых бедствий.

Когда чуть позднее Месье, безупречно одетый, спешил в опочивальню короля, он столкнулся с Эффиа, который как раз вышел оттуда. Вид у него был не самый праздничный.

— Вы все рассказали ему? — нетерпеливо спросил Месье.

Эффиа уныло кивнул.

— И что он сказал?

— Он сказал: "Понятно".

— И это все?! — вскричал Месье, не веря своим ушам.

— Еще он допытывался, много ли я выпил. И спросил, часто ли я такое вижу. В общем, он не поверил мне, монсеньор.

Сердито застонав, Месье отодвинул Эффиа с дороги и бросился в спальню брата.

— Я не понимаю вас, Филипп, — король слегка развел руками. Он больше не лежал в постели, а неторопливо прохаживался по комнате. Полы длинного халата с легким шелестом стелились за ним по ковру. — Помнится, вы так весело смеялись, когда Доже де Кавуа и его приятелей обвинили в том, что они вызывали дьявола в Руасси-ан-Бри. Не было на свете человека, более чуждого суевериям, нежели вы. Теперь вы являетесь ко мне и выдвигаете в отношении того же Доже де Кавуа еще более дикие обвинения. Что с вами произошло?

— Сколько еще раз я должен повторить, — воскликнул Месье, потеряв терпение, — что я сожалею о том, что вмешался в то дело?! Простите меня. Я никогда больше не встану на пути у вашего правосудия. Клянусь вам чем хотите. Я признаю раз и навсегда, что эти дела выше моего разумения.

— Это все очень трогательно, — кивнул король. — Может, вы начнете с того, что перестанете вмешиваться в новое дело и не будете указывать мне, кого надлежит подозревать?

— О, как вы можете быть так слепы?!

— Быть зрячим — это, значит, поверить, что юноша из хорошей семьи якшается с оборотнем (Господи, помилуй)?

— Вы же смогли поверить, что шевалье де Лоррен якшается с дьяволом, — ядовито напомнил Месье.

Взгляд короля потяжелел.

— Я напоминаю вам, что в комнате этого человека нашли вещественные доказательства. А против Доже де Кавуа нет ничего, кроме бредней вашего Эффиа. Кстати, было очень мило с вашей стороны оставить меня наедине с сумасшедшим. В какой-то миг я всерьез испугался, что он меня укусит.

-Давайте уж, признайте честно, что вы просто не любите шевалье.

Король тоже вышел из себя и повысил голос:

— Да, не люблю! Но Доже я люблю не больше! Как всех остальных, кто трется возле вас! Я каждого из них с радостью упек бы в крепость пожизненно, если бы было за что. Впрочем, я уверен, что они еще себя покажут, ибо они все преступники, все до единого. Я не верю в оборотней и, признаться, сомневаюсь, что смертный в этом мире может вступить в отношения с дьяволом, но я вижу вокруг вас полнейшую распущенность, безнравственность, вседозволенность, излишества и праздность, а это сочетание всегда ведет от мелких грешков к большим грехам, от неблаговидных поступков к настоящим преступлениям...