Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— "Александр Васильевич...",— передразнил он, показывая Сергеевичу, как тот берёт Любу под руку.— Представляешь, с каким бы удовольствием дал ему под зад. Этот хмырь приезжая почти каждый день нагло уводит на моих глазах мою жену. Охранник у ворот смотрит на меня, как на ненормального. Я хорошо представляю, что он про меня думает...
— Я тоже,— хохотнул Сергеевич.— Только вот не надо нытья. Все уже дома живут, а ты сомневался в успехе. Будь осторожен, как бы ты не изнывал от любопытства и ревности не следи и не ссорься с ним. Потихоньку и с Любой дело продвинется. Не сразу Москва строилась.
— Давай встречай борт и вези багульник.
— Бог мой, какой разбег. Он что цепляется к ней?
— Ну, что ты, это цепляться могу я, а он интеллигентно ухаживает.
— И как это выглядит?
— Таскает вагонами розы. А она их терпеть не может,— засмеялся он,— но самое интересное — принимает. Красиво. Вот скажи, он что святой, что ли был? Но чужое всегда привлекательнее. Ты узнал то, о чём я просил?
— О чём? А о его семье-то? Узнал, конечно, узнал. Жена умерла. Дочь в Берлине. Мужик не плохой. Молодой.
— Вот именно. Ради какого шоколада привязался он к старухе.
— Но, по-моему, он так не считает.
— Сергеевич, ты, на чьей стороне?
— На твоей. Она не сказала ему, что ты её муж?
— Так и есть. Он думает, что она живёт у друзей.
— Отпад. И ты терпишь? Ай, я, яй!
— Смеёшься? Я и сам над собой смеюсь.
— Это как?
— Они уедут, а я посмотрю на себя в зеркало и хохочу.
Сергеевич не сдержавшись сделал тоже самое. Просмеявшись спросил:
— Как твои ухаживания продвигаются?
Терёхин смущённо почёсывая нос, объявил:
— Пока цветочный период.
Сергеевич пряча улыбку и посоветовал:
— Пора двигаться вперёд.
— По мере расцветания цветов.
— Кошмар какой. Как ты такие нагрузки терпишь,— угорал полковник.
— Пошёл вон и не мешай мне работать.
Александр Васильевич зато продвигался вперёд семимильными шагами. В ожидании Любы, уже не ограничиваясь машиной, а, заходя в дом и присутствуя иногда даже на чаепитие, он мило беседовал со всеми. "Вот что значит интеллигентный человек, по всем направлениям подкован, а у меня одни дела в башке. Стихов не знаю, красивое выражение вставить не могу,— поглядывал Славка на раскрасневшуюся Любу.— Сейчас развернусь и морду ему набью!" А Серов, наблюдая за Любой и поймав на ней не совсем пришедшийся по душе ему взгляд хозяина дома, попробовал перестраховать понравившуюся ему женщину от нежелательного конкурента.
— Любовь Моисеевна вы зря остановились в этом доме. У хозяина, как я заметил свои взгляды на вас.
— Вам показалось.
— Не думаю. Он весьма сильный и азартный человек. Допускаю, что по-своему в вас влюблён. Но вы, очень прошу, не очень увлекайтесь таким персонажем.
— Почему?
— Он из тех типов, у которых даже из-под дорогих костюмов, и смазливого личика и интеллигентного вида, пробивается ватник и кирза. Такие мужики любят по-мужицки топорно и грубо.
— Как вы сказали, по-мужицки? Любить по-мужицки. Как я не подумала об этом. "Бог мой,— озарило её,— а если это правда и Славка никогда не врал. А любовь была именно такая простая, мужицкая от ватника и сапог. Тогда я ничего глупая не поняла..."
— Что с вами?
— Со мной? Ничего. Просто задумалась над вашими словами. Если существуют такие чувства, то почему они хуже или слабее любых других. Мне, кажется, они ещё сильнее и романтичнее.
— Не верю своим ушам,— горячо заспорил Александр Васильевич.— Вы такая тонкая, чувственная и вдруг такие речи. Вы просто не представляете, о чём говорите.
— Будет вам. Поговорим о чём-то другом...
Славка, бессовестно подсматривающий, подслушивающий за ними был поражён и возбуждён словами Любы. "Она сказала, что его любовь романтична. Она точно это сказала!"— крутил он подпрыгивающую от восторга запись в голове. "Романтична, конечно, романтична, как может быть иначе. Да я столько на тебя романтики свалю, что твоя порхающая головка сгорит от чувств". Повеселевший он бегал по кабинету, сочиняя для неё романтику. "О, придумал, что я сделаю сегодня. Толя привёз из аэропорта багульник. Я ей его сам преподнесу".
— Ты точно знаешь, что тебе делать?— Засомневался Сергеевич.
— Сергеевич, как никогда.
Тёплый весенний вечер вывел Ивана с женой и радующемуся ему сынишкой на прогулку по играющей в лучах заката изумрудной зеленью усадьбе. Он не скрывал от жены беспокойства по поводу задержки продажи Любой журнала, что тянуло автоматически их долгое пребывание у отца в усадьбе. Заметив улыбку на лице Тани, он насупился:
— Я что-то смешное сказал?
— Ванюшка, не обижайся, но прими мой совет, раскрой глаза.
— А по-твоему они у меня закрыты?
— Что-то около того...,— прыснула в кулачёк жена.
— Я отказываюсь тебя понимать.
— Не будет никакой продажи.
— То есть?
— Вячеслав Николаевич безумно и нежно любит твою мать и она его тоже. Он пошёл на всё, чтоб собрать семью вновь под одной крышей...
— Он бы лучше её не разгонял.
— Да, не разгонял он вас. Любит всех вместе и по отдельности, как сумасшедший. Он просто такой. Не надо ждать от него чего-то сверхъестественного, в виде второго Макаренко. Надо воспринимать отца и любить таким, какой он есть. Вы с Артёмом воспитанные на маминых рыцарских теориях и догмах просто не поняли его. Он не хотел вас обидеть. Он мужик простой. С уходом Любови Моисеевны Вячеслав Николаевич перестал себя контролировать и сдерживать, вот вы, и увидели немного другого, без ретуши, Терёхина. Вместо того, чтоб понять и помочь испугались, обиделись и бросились наутёк. "Ах, мы ему не нужны!" А, между прочим, психологи предупреждают, что, пытаясь соответствовать навязанному образу, человек путается, хитрит и с собой, и с окружающими, теряя душевный комфорт, и может запросто впасть в депрессию.
— А ты не сочиняешь трактат в его оправдание.
— Ванечка, ты сам подумай. Он бывший детдомовец. Потом строитель, солдат. Дальше лагеря и Сибирь. И путь к деньгам пробиваемый, где лбом, где кулаком, а бывало, что и пулями. Такова картина правды. Ну и какой он получается? На облаке или больше в сапогах, ватнике и с крепким словцом. Вы его заталкиваете в рамки, а ему там не комфортно. Это не его роль. На поддержание такой роли уходит вся энергия, и человек, будучи не в силах тянуть лямку навязанного ему образа, срывается.
— Но ведь мама видела его другим, и с нами он был тоже иным...
— У него сильный стержень, он старается. Ваня, он сам по себе очень широкий и благородный человек. Ты же знаешь, что Вячеслав Николаевич нашего с тобой братца забрал с нар и отправил доучиваться, как хотел когда-то отец в Англию. И летают теперь с Сергеевичем по очереди, навещают его, помогая и контролируя. Я не удивлюсь, если они привезут его сюда.
— Ты меня сбила с толку.
— Он хорошо держится, но при стрессе, то чего в нём больше, просто вылезло. Я уже говорила тебе, вам бы с Артёмкой понять его и поддержать, вы ж мужики уже, ан не тут-то было, обиделись, как дети отвернулись. Терёхин оказался ни по вашему стандарту. Так получается?! Выход тут только один: находить компромисс между желаниями окружающих, то есть вашими и его сущностью.
— Танюха, я растерян. Врубаюсь с трудом. Как ты сказала компромисс...
— Чтоб помочь ему и себе достичь такого компромисса, самое лучшее понять свои желания, преодолеть комплексы. Прикиньте и поменяйтесь с ним ролями. Вот и посмотрите, во что это выльется.
— Может быть, я не думал об этом.
— Ванюша, быть паинькой не всегда означает быть хорошим человеком, а твой отец хоть и не попадает в стандарт "элиты", но притягивал своей искренностью. Он естественен и этим вызывает симпатию. Навязывание чужой роли ему — это лишение индивидуальности. А он сам по себе уникален. Терёхин бесподобно смотрится в собственном образе. И ему в нём удобно и комфортно. Примите и любите его таким, какой он есть. Не мучайте больше его.
— Забавно. Чем он занят сейчас?
— А сейчас, он наметил себе цель и идёт к ней.
— Ты серьёзно так считаешь?
— Серьёзней не бывает. Не лезьте и не мешайте ему, раз он взялся действовать и мы все уже тут, будь уверен, он доведёт ситуацию до праздника.
— То есть, ты думаешь, что стена падёт?
— Да, Любовь Моисеевна капитулирует. Я думаю он докажет ей, что не смотря на то, что он виноват, она ошиблась в своих рассуждениях относительно главного в нём.
— О, как мудрено.
— Ничего подобного,— запротестовала Танюшка.— Ведь вся соль её обиды не в женщине, а в самом понятии любви. Любил или не любил Любовь Моисеевну твой отец.
— Всё равно ничего не понял.
— Ванюш, вот он и докажет ей, что любил. А его первая жена интересна ему была только, как шлюха. Партнёрша для секса, но не более.
— Мои глаза ещё по дороге не бегают?
— За кем?— пощекотала его Таня.
— Ты меня так поразила, так удивила...
— Чем Иван царевич?
— Не скажу.
— Вань, так не честно, ты меня заинтриговал,— повисла она на его руке.
— А ты меня не пришибёшь тут?
— Чтоб тебя, как ты не скажешь "пришибить", надо слона на тебя уронить. Не интригуй, колись уже с чего твоим чудным вишенкам по дорогам пылить.
— По твоим сейчас ярким рассуждениям, я понял одну вещь.
— Это какую же?
— По-твоему получается, если мужик шлюшку пощекочет, это для женских нервов не криминал, а вот, если в сам смысл любви наплюёт, это обвал.
— Конечно, чувства важнее, — начала объяснять Таня, но, внимательно посмотрев на мужа, осеклась.— Ваня, ты не в ту степь пошёл. Я не имела в виду нас. Ты на "бабочек" рот не раскрывай и глазки спортсмены свои бегом определи на место. Всё что я говорила, касается романтических натур, а я реалистка. Могу и в ухо.
— Да ну и достанешь?
— Я попрошу тебя нагнуться.
— Жаль, что твоё чувство не такое романтическое, как маменькино,— хохотал Ванька, обнимая жену одной рукой и другой подтютюшкивая сына.
— Я и огреть могу.
— Когда ты успела вырасти со слона?
— Иван, ты становишься хитрым. О, я знаю, чем я тебя накажу.
— И что это будет?
— Я перестану учить тебя сексуальным играм.
— Понял, серьёзен, как бабушкин Полкан, идём смотреть Машкиных ежей. Обнаглели, под машину лезут. Сегодня утром чуть не придавил. Сначала один зашёл, принюхался, огляделся, потом смотрю, всю родню приволок. Позавчера ветки прошлогодние запалили, так он оттуда выполз и чихает от дыма. Пристроился себе на солнышке под веточками и спит. Мог бы сгореть чудик.
Вечер был тёплый. Люба видела, как гулял со своим семейством Ваня. Делал пробежку Артём. Потом всё стихло, разбрелось по комнатам и угомонилось. Люба открыла окно. Вмиг тяжёлые капли забарабанили по козырьку. Она опять выглянула в окно. Прошёл короткий почти минутный тёплый дождичек и умытые звёзды, веселясь и блистая золотыми нарядами, водили вокруг отдыхающей и пахнущей весенними цветами земли хоровод. Обрадованные теплом птицы пели свои счастливые песни, бередя влюблённые сердца. Весна торопилась, с каждым днём набирая обороты. Постояв у окна, Люба присела к детскому столику, служившему ей пока пристанищем для её косметики. Покопавшись в ящичке, пристроила раскладное зеркальце на него и принялась растирать по щекам и векам ночной крем. Маша крепко спала, посмеиваясь во сне какому-то своему детскому счастью. Расчесав после фена волосы и сбросив халатик, собралась уже забраться под одеяло, как, услышав за окном скрежет, а потом и глухой стук, насторожилась. Оставив одеяло в покое, бочком подошла к окну. Страшась, но не в силах побороть любопытство, заглянула через подоконник вниз и обомлела. На сорвавшемся наличнике висел Терёхин. Причём готовый, каждую минуту, полететь вверх тормашками вниз. В плотно сжатых зубах он держал веточки багульника. Кричать он, естественно, не собирался. Наличник затрещал, и Люба заметалась. "Чем помочь?" Вспомнила, как в каком-то фильме девушка втаскивала парня в окно на простынях. Нет, такое возможно только в кино, а в действительности узел разлетится вмиг. На глаза попал спортивный канат из Машкиного уголка. Бегом потянула его и кинула конец через подоконник. Славка, отцепив одну руку от дерева, поймал спасительный канат. "Как теперь подтянуть?"— ломала голову она. Тянула по сантиметру ломая ногти и кусая в кровь губы. Зацепившись руками за подоконник, он, подтянувшись на локти, долго отдыхал, прежде чем, выплюнув цветы на её дрожащие руки, рывком запрыгнул в комнату. Обессиленная и переволновавшаяся за его жизнь Люба, сжав пахнущие любовью веточки, просто упала на его дрожащие от напряжения руки.
— Ты с ума сошёл, а если б упал?
— Сломал бы позвоночник и уехал жить к Кабану в монастырь. Главное с твоих глаз подальше.— Прошептал он в самое её ушко, чтоб не разбудить Машу.
— Старый дурак, чего ты несёшь...,— так же тихо прошелестела она в его, поднявшись на цыпочки.
— У тебя кровоточит губа, дай полечу.— Лизнул он осторожно мягкую ткань.
Люба не чинила препятствий. Она смотрела на рассыпающиеся в его глазах восторгом звёзды, ободранные локти и вдруг подтянувшись на цыпочках, обвила его шею обоими руками. Шёлковая рубашечка собралась в тряпку от силы его рук промчавшихся по её спине.
— Полечи,— дотянулась она до его губ.— Тебе так удобно.
— Любаша, я жить без тебя не могу. Не знаю что это, наверное, совсем не то чего бы тебе хотелось и чего ты ждёшь, но я такой.
— Это сильнее нас с тобой, дорогой. И как раз то, чем бы я хотела, чтоб ты обладал.
— Любаша?!— стиснул он свои объятия, заглядывая в её огромные глаза и тут же принявшись купать жену в ласках.
— Я соскучилась по тебе. Прости меня, я поторопилась, не разглядев силы твоих чувств.
— Это моя вина не смог показать, преподнести...
Выгораживая один другого они каялись друг перед другом. Всё выглядело трогательно и горячо.
— Тихо мы своим шёпотом разбудим Машу,— опомнившись, она приложила пальчик к его расшалившимся губам.
— Сядь пока. Сейчас я закрою окно и мы уйдём.
Она покорно склонила голову.
— Я в твоей власти...
Он закрыл окно и вновь стиснул вокруг её плеч свои горячие руки.
— Ты дрожишь?
— Это от твоих рук... К тому же ты знаешь: багульник сводит меня с ума.
— Идём ко мне,— подхватил он её на руки,— в спальне тебя ждёт ведро цветов любви.
Он нес её на руках, осыпая поцелуями и светясь счастьем. "Неужели я добился своего и Люба займёт своё место на кровати, прижимаясь горячей грудью к моему уставшему от ожидания телу".
— Это ты был вторым покупателем и тормозил продажу журнала?
— Ты сердишься?
— Я догадалась.
— Тебе он нравится?
— Кто, журнал?
— Этот хлыщ, покупатель?
— Его чувства скучны и слащавы. Мне по вкусу больше мужицкая любовь.— Засмеялась она, притягивая его к себе и помогая раздеваться.
— От ватника и сапог?
— Слава, ты подслушивал?
— Я ревновал?
— Но ведь ты молчал?
— Мне это не легко давалось.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |