Лунные капли во флаконе (полный текст)

— Могу вас понять, миссис Черрингтон. Но что же еще изменилось в характере и поведении мисс Амелии?

— Право, мне стыдно рассказывать об этом, но временами ее поведение абсолютно неподобающе. Только представьте, буквально через неделю или две после переезда сюда она устроила мне совершенно непозволительную сцену: рыдала, падала передо мной на колени, умоляя поверить в какую-то сказку о какой-то женщине, каком-то пожаре...

— О какой женщине? Она не называла ее имени?

— Ах, я не помню! — женщина прижала руку ко лбу. — Но меня это так расстроило, что я даже отчитала ее. Точно я ехала сюда за тем, чтобы слушать этот бессвязный бред! Все так хвалят здешний климат, который слывет живительным и успокаивающим, но, увы, на мою дочь он не произвел должного эффекта. Правда, неделю назад она вроде бы изменилась в лучшую сторону: стала весела и любезна со всеми, и даже взяла на себя обустройство той комнаты, в которой надлежит сделать ремонт и обставить ее мебелью. Раньше я не замечала в ней такого интереса к домашним делам, но на сей раз Амели проявила вкус, сама выбрала шторы и подобрала цвет обивки. Я приписала эту перемену благотворному влиянию молодого мистера Харви. Казалось, все так хорошо устраивается! — последние слова женщина произнесла с отчаянием и в изнеможении прикрыла глаза.

— Уверяю вас, миссис Черрингтон, мы с моими коллегами готовы сделать все для мисс Черрингтон. Но прошу вас ответить еще только на один вопрос.

— Я так утомлена, доктор Хопкинсон. Как бы мне хотелось, чтобы все это как можно скорее осталось позади.

— Я не задержу вас более, чем на минуту. Скажите, ваша дочь имела склонность делать записи? Возможно, вела дневник?

— Дневник? Может быть, я не знаю. Молодые девушки часто ведут дневники.

— Что ж, не смею вас больше задерживать. Искренне благодарен вам за все, что вы рассказали.

— Да, я должна немедленно прилечь, — слабо проговорила она.

* * *

— Так как давно вы знаете мисс Черрингтон?

— Фактически я знаком с ней уже около десяти лет, — припомнил Ричард. — Вам известно, что наши семьи тесно дружат, и мы познакомились на одном вечере у ее родителей. Разумеется, когда они еще устраивали званые вечера.

— Расскажите, вы заметили изменения в поведении мисс Черрингтон в последнее время?

— Это сложно отрицать, — грустно усмехнулся молодой человек. — Но я хочу, чтобы вы поняли: я никогда не знал Амелию достаточно хорошо, чтобы судить об этом. Разумеется, мы общались, но ведь до недавнего времени мисс Черрингтон была еще совсем ребенком, и все наши беседы носили исключительно поверхностный характер. Не так давно она полюбила писать мне письма, и строчила их едва ли не каждый день — это было весьма мило, однако я так и не могу с уверенностью заявлять, что хорошо знал Амелию. Нет. Более того, она постоянно удивляла меня!

— Что вы имеете в виду?

— Когда я ее видел в Лондоне или читал ее письма, она виделась мне очень скромной, я бы даже сказал, боязливой особой. Бесспорно, чистота и покорность являются лучшими добродетелями приличной девушки, но она была совершенно оторвана от реального мира. Некоторые полагают, что будущей жене и матери этот мир и вовсе не к чему знать, но я придерживаюсь мнения, что такая мечтательность никому не на пользу.

Доктор Хопкинсон сделал пару пометок в блокноте.

— Вы считаете, что она постоянно пребывала в своих фантазиях?

— Не могу судить, — сухо ответил Ричард. — Но когда я встретил ее здесь, то сразу же заметил, что она существенно переменилась. В прошлый раз мы виделись в Лондоне пару месяцев назад, здесь же передо мной стоял совершенно новый человек. Я ожидал, что она еще неокончательно оправилась от болезни, но вместо этого увидел цветущую молодую девушку в прекрасном расположении духа и отменном здравии. Она будто бы разом повзрослела и превратилась, наконец, из неуверенной девочки в прелестную молодую девушку. Но потом....

— Прошу вас, продолжайте, мистер Харви.

— Я стал замечать за ней странности. Сначала ее перепады настроения: то она весело смеется вместе со мной, пока мы разучиваем некоторые достаточно... фривольные песни на фортепьяно, а на следующий день и взглянуть боится, будто я ей зла желаю. Иногда она не могла вспомнить, о чем мы говорили с ней всего несколько часов назад. Одно событие меня окончательно смутило, — Ричард нахмурился, вспоминая. — Буквально несколько дней назад, когда самочувствие Амелии уже дало нам повод для беспокойства, она вдруг предложила мне прокатиться на лошадях вдоль Медуэй. Разумеется, это немного удивило меня, но все же я решил не отказывать ей. Мы совершили восхитительную прогулку, которая почти заставила меня забыть обо всем, что говорила мне Амелия до этого. Никаких странных рассказов, точно из грошовых романов ужасов. Под конец мы пустили лошадей галопом, и она даже обскакала меня.

— Отчего же вы находите это странным, мистер Харви?

— А оттого, что на следующее утро она даже не вспомнила о поездке и, стоило мне упомянуть о ней, в ужасе пробормотала, что до смерти боится лошадей. И вновь — уже, должно быть, в пятый раз, начала мне рассказывать о том, что живущий в этом доме призрак убил ее соседа — мистера Адамса, если не ошибаюсь — и что теперь опасность угрожает всем нам.

— Хм, — заметил доктор. — Значит, вы говорите, что мисс Амелия была подвержена странным перепадам настроения и провалам в памяти?

— Как это ни прискорбно. Как вы понимаете, я желаю Амелии только добра, но ее нервы настолько расшатаны, что я действительно боюсь за нее. Она опасна в первую очередь для самой себя, вы ведь видели...

— Да, — кивнул доктор Хопкинсон.

— Как вы считаете, ей можно помочь?

— Вы, верно, заметили, мистер Харви, что это сложный случай, и что мисс Черрингтон сейчас при всем желании нельзя назвать здоровой. Но мы будем пытаться излечить ее от этого недуга и избавить от странных представлений, поселившихся в ее голове.

Ричард коротко кивнул.

* * *

— Надеюсь, эти разговоры помогли вам составить полную картину.

— Разумеется, мистер Черрингтон, хотя я все еще до конца не уверен, с каким именно видом психического недуга мы имеем дело.

— Однако само его наличие не стоит под вопросом?

— Увы.

Брови Бертрама Черрингтона плотно сжались в полоску.

— Быть может, вы и сами расскажете, не замечали ли вы ничего странного и необычного...

— Амелия всегда была нервной, — пожал он плечами, — боязливой и чересчур осторожной. Впрочем, я не считаю эти качества такими уж неподходящими для молодой девушки. Все дамы в нашей семье весьма болезненны, и я уже свыкся с тем, что от них нечего ждать, кроме постоянных жалоб и стонов.

— Этим страдают многие женщины нашего времени, — согласился доктор Хопкинсон. — Значит, ваша дочь всегда была такой?

— Сколько я ее помню. Хотя в последнее время, сразу после болезни и до этих ее... приступов, она стала несколько более жизнерадостной и разговорчивой, чем обычно. Приезд мистера Харви повлиял на нее крайне положительно.

— Боюсь вас расстроить, но такие перепады настроения и поведения свойственны крайней степени психической нестабильности. Более того, ваша дочь страдала галлюцинациями и провалами в памяти, что только подтверждает мою теорию.

— Вот как?

— Я позволил себе смелость взять ее дневник, — ваша горничная упоминала, что мисс Черрингтон постоянно туда что-то пишет — и он лишь уверил меня в моих мыслях. Вот, например, — доктор Хопкинсон открыл помятую тетрадь в толстой обложке с тюльпанами: — "Я не помню, какой сегодня день — Дженни говорит, что уже июль, но когда она успел наступить, если еще вчера... Господи, но что же было вчера? Я вижу лишь лицо Элинор перед собой, она говорит мне что-то — ее слова заставляют меня плакать, но я не понимаю их смысла... Она то исчезает, то появляется передо мной снова, точно сотканный лунными лучами мираж. Как страшно и одновременно волнительно...". Вам известно, кто такие Элинор и Дженни?

— Понятия не имею, — раздраженно проговорил мистер Черрингтон. — Это все писала моя дочь? Что это вообще значит?

— Мисс Черрингтон подробно описывает здесь свои сны, которые принимает за реальность. Ей кажется, что к ней является призрак некой Элинор Вудворт — как я понимаю, эта дама некогда жила здесь. Также она пишет, что сама становилась ею. Или что эта Элинор влияет на нее и подчиняет себе — здесь не очень понятно. Так или иначе, они общаются, и ваша дочь пересказывает их беседы, которые, на мой взгляд, лишены какого-либо смысла. Вот, например, запись от конца июня: "Она хочет погубить меня, нас всех! Ее смерть была так ужасна, что теперь она мечтает отомстить, но отчего же объектом ее мести стала я? Я не хочу сгореть заживо! Я видела то, что видела Элинор, я чувствовала огонь, обжигающий мою кожу, и нет ничего страшнее, чем подобная участь. Но что я могу?..".

Мистер Черрингтон слушал, как доктор читает все более и более странные выдержки из дневника Амелии и, наконец, произнес:

— Хватит. Я понял, о чем вы говорите. Я и понятия не имел, что дело зашло так далеко. Доктор, скажите начистоту, вы полагаете, что моя дочь сошла с ума?

— Я бы не хотел говорить так скоропалительно, потребуется наблюдение за ней. Однако столь явные признаки психического расстройства и истерических фантазий не могут быть проигнорированы. Многие молодые дамы страдают от истерии, и ее симптомы вы сами могли наблюдать в резких сменах настроения, дурном нраве и эксцентричных поступках мисс Черрингтон, но в нашем случае речь идет о глубинных сдвигах, произошедших в ее мозгу.

— Значит, я прав.

— Вероятнее всего да, мистер Черрингтон. Видите ли, она говорит с несуществующими людьми и видит то, чего не видим мы, а это может быть опасно как для самой мисс Черрингтон, так и для всей семьи. В прошлый раз под действием своих внутренних убеждений она расколотила зеркала в холле, но кто знает, что придет ей в голову завтра? Я бы посоветовал вам не выпускать ее из комнаты, она может быть опасна.

— Я уже приказал запереть ее дверь. Еще не хватало, чтобы она напугала своим поведением младшую сестру или кого-нибудь из слуг! Но что вы предлагаете делать дальше, доктор Хопкинсон?

— Я лишь хочу предупредить вас, что ее состояние будет лишь ухудшаться — вы же сами видели, как стремительно она изменила свое поведение, ведь всего месяц назад никто и подумать не мог, что мисс Черрингтон страдает нервной болезнью. Я бы посоветовал вам передать заботу о состоянии вашей дочери специалистам — разумеется, лишь на время.

— То есть, отправить ее в психиатрическую клинику?

— Я бы скорее назвал это место пансионатом...

— Доктор Хопкинсон, я бы хотел, чтобы вы говорили со мной начистоту. Раз моя дочь сошла с ума, ее следует лечить. И я согласен с вами, что Амелию стоит поместить в клинику, где за ней будут наблюдать врачи, поскольку держать душевнобольную в своем доме я не намерен.

— Разумеется, это будет весьма респектабельное заведение, где содержатся женщины ее круга, страдающие некоторыми нервными болезнями, — поспешил заверить его доктор Хопкинсон. — Я бы мог посоветовать вам один пансионат в Шропшире...

— Шропшире?

— Должно быть, это слишком далеко от вас? Ведь тогда вы не сможете часто навещать вашу дочь? Если вас не устраивает...

— Отчего же, я согласен на Шропшир. Надеюсь, у вас не займет слишком много времени, чтобы это устроить.

— Требуются некоторые приготовления. К тому же необходимо обсудить с вами условия ее содержания.

— Она моя дочь, — напомнил мистер Черрингтон, — и я бы не хотел, чтобы ее пребывание в пансионате напоминало заключение.

— Что вы, там прелестный дом в саду, вдали от всего остального мира. Пациентки часто гуляют на свежем воздухе, а методы лечения используются самые современные. Должно быть, вы представляете себе гравюры из Бедлама начала столетия, но смею вас заверить...

— Хорошо, доктор Хопкинсон, — остановил его Бертрам. — В этом вопросе я вам полностью доверяю. Когда же мне ждать вашего следующего приезда?

— Я надеюсь, что уже через пару дней — я договорюсь с главным врачом Клиники Святой Вивианы в Шропшире, и за мисс Черрингтон пришлют экипаж. Однако я прошу вас не упоминать при мисс Черрингтон об этом месте — будет лучше, если она не будет знать, куда направляется, иначе она может стать неуправляемой, и это только навредит ей.

— Буду вас ждать, — коротко кивнул мистер Черрингтон.

* * *

Дверь в комнату скрипнула, и миссис Уильямс застыла на пороге, удивленно глядя на девушку, опустившуюся на колени перед камином. На ней была лишь ночная рубашка, а волосы беспорядочно рассыпались по плечам, почти полностью закрыв лицо.

— Мисс Черрингтон, что вы здесь делаете? Вы же должны быть в своей спальне. — Экономка осторожно подошла к ней. Амелия медленно повернула к ней голову и безмятежно взглянула на миссис Уильямс из-под спутанных волос. Она будто не узнавала женщину.

— Как тепло... Огонь так ровно горит!

Экономка покосилась на элегантный шелковый экран с восточным узором, закрывающий камин. Девушка снова уставилась на него — точнее, сквозь него. На ее губах заиграла слабая улыбка, и она протянула руку вперед.

— Он греет, но не обжигает, — поведала она.

— Мисс, идемте со мной, — Уильямс присела рядом и положила руку на ее плечо. Она помогла Амелии подняться, и та послушно, хотя и несколько вяло, позволила экономке вывести себя из комнаты.

Лестница далась им куда сложнее: девушка так и норовила присесть на одну из ступенек, так что миссис Уильямс пришлось приложить немало сил, пока они поднимались наверх. В спальне обнаружилась перепуганная Конни, которая при виде своей мисс испустила вздох облегчения.

— Миссис Уильямс, я только на минуту вышла, чтобы налить свежей воды в кувшин, вернулась — а мисс Амелии и след простыл. Я так испугалась!

Экономка молча вместе с горничной уложила мисс в постель, накрыла одеялом, и сделала Конни знак выйти в коридор. Там она извлекла из кармана передника связку ключей, и, найдя нужный, заперла дверь спальни на два оборота.

— Мистер Черрингтон предупреждал, что мы должны предпринять все меры предосторожности, — пояснила она. — Заходи в комнату только по необходимости и старайся разговаривать с мисс Черрингтон как можно меньше. Ступай.

Послушно кивнув, Конни поторопилась вниз. Миссис Уильямс осторожно подергала дверь напоследок.

* * *

— Ах, Мэри, что же нам теперь делать? — миссис Черрингтон полулежала на канапе кофейного цвета, расположенном в дальнем углу малой гостиной и отгороженным ширмой от солнечных лучей. Рядом стояла камеристка, только что поставившая поднос с чайным прибором на маленький круглый столик. На ее полном розовом лице было написано выражение тревоги.

— Моя бедная девочка, за что же мне такое наказание. Мистер Черрингтон велел мне сообщить дочери, что мы отправляем ее на воды, но я, право, не знаю. Мэри, ступай к ней, скажи, что вы с Конни соберете ее вещи. Нет! Пожалуй, лучше я сама скажу ей, — наконец решилась она. Вздохнув, Кейтлин отбросила плед, закрывавший ее ноги, и протянула руку Мэри. — Помоги же мне!