Лаэр-Данвед

Руки Лютиэн крепче сжались на плечах Келегорма.

— Никогда! — крикнула она в лицо Морготу. — Никогда он не станет твоим слугой! Он совершил много дурного — но его сердце не сбилось с пути, и он не утратил способность различать добро и зло. Я верю, что он сделает правильный выбор.

— Твоя вера не избавит его от боли. А я могу излечить его руку от ожогов, а душу — от страха и сомнений.

— То, что ты предлагаешь ему — не исцеление. — Её голос чуть звенел от слёз, но не дрожал. — Я приносила обеты Эстэ, я знаю разницу между исцелением и убийством. Мёртвая плоть не болит, и мёртвая совесть не причиняет страданий — но то и другое гниёт, а не живёт.

— Значит, ты хочешь, чтобы он страдал? — засмеялся Моргот. — Поэтому ты так держишься за свою правду? Ну, а моя правда не так жестока. Она не заставит его корчиться в муках, переживая свою вину. Ты можешь звать это убийством, а я зову — свободой. Свободой жить, действовать и выбирать, не тяготясь оковами, которые выдумал для нас Создатель. — Его взор снова устремился на согнутую спину эльфа. — Вставай, Тьелкормо Феанарион. Вставай, не унижайся. Сыновья Феанора не стоят на коленях даже перед лицом Валар.

Келегорм оттолкнулся ладонью от пола и наконец-то смог распрямиться. И оторвать взгляд от Камня, чтобы поднять голову и взглянуть в огненные глаза Валы.

— Отдай мне Сильмарилл, — сказал Владыка Севера. — А я взамен дам тебе всё, что пожелаешь. Ты станешь моим военачальником, лордом северных земель... Не бледней, я не заставлю тебя воевать против братьев. Против синдар — возможно, да, но только если они не внимут доводам разума. И не бойся, что Лютиэн тебя покинет. Здесь я хозяин, и если я говорю, что она принадлежит тебе — так оно и будет. Отдай Сильмарилл сам, по доброй воле — и встань под мои знамёна.

Келегорм смотрел на него, запрокинув голову и чуть пошатываясь. Глаза слезились, как от яркого солнца — взгляд Моргота прожигал плоть и душу.

— Нет, — шепнула Лютиэн, вцепившись в него так, словно он висел над пропастью и мог сорваться.

"Да! — кричало всё в нём. — Соглашайся! Зачем страдать, зачем жертвовать собой, если всё — ложь? Тебя обманули — обмани их в ответ. Над тобой посмеялись — ты будешь смеяться последним. Тебя отвергли, сочли недостаточно чистым для их драгоценного Света — посмотрим, что они запоют, когда ты встанешь рядом с Тьмой..."

Но был ещё один голос, заглушить который не получалось. И этот голос, тихий и твёрдый, говорил, что, согласившись, он потеряет Лютиэн. Что бы там ни говорил Мелькор, она не останется с ним. А если он прибегнет к силе, то разрушит её любовь навсегда, потому что...

Потому что она — как Сильмарилл, и её не удержать нечистой рукой. Враг может обещать ему весь мир — но что такое мир, в котором не будет Лютиэн?

Келегорм повернул голову и посмотрел в её глаза. Потом — на Камень у своих ног.

И потянулся к нему — левой рукой.

...Он никогда не считал себя бесстрашным. И не стремился к этому. Знать страх в лицо и побеждать его, подчинять своей воле, как норовистого коня — в этом было больше чести, чем в бездумной отваге муравьёв, ползущих обратно в горящий муравейник, или орков, подобных тем же муравьям, когда сила Ангбанда гнала их на приступ, не считаясь с потерями и воздвигая горы трупов вровень с крепостными стенами. Но страх, который он знал, не был помехой в бою — он заставлял сердце биться чаще, умножал силы и приглушал боль; это был тот страх, что ходит рука об руку с боевой яростью, сам порождает и питает её.

В эту минуту он изведал страх другого рода — тот, что сковывает тело, студит кровь и туманит рассудок; тот, что сродни столбняку, нападающему на мышь при виде змеи. И боролся с этим страхом, как мог, заставляя свою непослушную руку двинуться и протянуться вперёд.

"Я не смогу ещё раз пережить такое... Я умру от боли..."

Но он знал, что это неправда: тело эльфа может выдержать даже такую боль. Лёгкого избавления не будет. Его ладонь повисла над лежащим Камнем; какая-то пядь расстояния — и преодолеть её было невозможно.

— Можешь не брать его в руку, — разрешил Моргот. — Просто скажи вслух: "он твой".

— Не твой, — шепнул эльф потрескавшимися губами. Выдохнул — и накрыл Сильмарилл ладонью.

Камень был тёплым на ощупь. Гладким, как яблоко, и тёплым, как щека Лютиэн. Точно таким, каким он его помнил.

Келегорм сжал пальцы и поднял Сильмарилл в руке. Свет брызнул в расширенные зрачки Моргота, и тот не удержался, моргнул удивлённо.

— Ты смог его удержать, — хрипло проговорил Враг. — Но это не спасёт ни тебя, ни её. Я даю только один шанс. Ты ещё тысячу раз пожалеешь, что не согласился отдать мне Камень.

Взгляд его, словно копьё, упирался в Келегорма, и эльф не мог пошевелиться, пригвождённый к полу этим взглядом. Моргот подался вперёд, собираясь встать с трона. Словно тысячелетняя скала ожила и стала разгибаться — руки в стальных перчатках оперлись на каменные подлокотники, голова в чёрной короне чуть наклонилась...

И тогда Лютиэн шагнула ему навстречу, становясь между любимым и поднимающейся Тьмой. Маленькая, бледная, она вытянулась, как струна или росток, вскинула тонкие руки и подбросила вверх свой зачарованный плащ.

Это было невозможно, но... это было. Плащ не упал — повис в пустоте, медленно поднимаясь выше и выше. Будто свет Сильмарилла, летящий к потолку пещеры, стал плотным, как вода, — и чёрная ткань плыла в этом густом сиянии, чуть колыхаясь по краям, как рыба-хвостокол, что водится у южных берегов. Или как парус, ловящий свет вместо ветра. На мгновение Келегорму показалось, что тот же свет, более слабый, но такой же чистый и ясный, исходит от поднятых рук Лютиэн, от её запрокинутого лица, от сомкнутых в напряжении век...

Моргот наклонился, с презрительным недоумением разглядывая ту, что осмелилась колдовать перед его троном, — и плащ упал ему на голову, зацепился за зубцы короны, чёрным занавесом накрыл лицо и глаза.

Голова Тёмного Владыки свесилась на грудь, руки соскользнули с подлокотников, и вместо того, чтобы встать с трона, он рухнул к его подножию, грохоча доспехами, как стальная лавина. Слетевшая корона ударилась об пол отдельно и покатилась, дребезжа, по каменным плитам; и эхо падения ещё долго плескалось под чёрными сводами после того, как всё замерло.

Ноги Лютиэн подогнулись, она осела на пол. Опутанная плащом корона лежала почти у её колен — и два оставшихся Сильмарилла горели в чёрной оправе, как два светоносных ока.

Келегорм придвинулся к ней и обнял за плечи — неловко, потому что обе его руки были сжаты в кулаки. Сквозь пальцы левой сочилось волшебное сияние, а сквозь пальцы правой — липкая сукровица из ожогов. От боли его слегка мутило, и всё вокруг казалось далёким и ненастоящим: Враг, спящий мёртвым сном, его корона, валяющаяся на полу, Сильмарилл в руке... Настоящей была только Лютиэн, живая, тёплая — и едва дышащая от усталости после того, как вложила все свои силы в это последнее колдовство.

Он выпустил её и потянулся за кинжалом. Насилу заставил себя разжать левую руку и положить Сильмарилл на пол; от правой руки толку не было вовсе. Лютиэн поняла его без объяснений: убрала плащ и обеими руками прижала корону к полу, чтобы дать ему упор.

Чёрный металл с трудом поддавался даже гномьей зачарованной стали. Неловко орудуя кинжалом, Келегорм некоторое время пилил лепесток оправы, пока не сообразил, что с такой скоростью он провозится до завтрашнего утра. Он попробовал поддеть оправу остриём и разогнуть, но Ангрист всё соскальзывал. Наконец, ему удалось вогнать остриё между железом и Камнем. Келегорм нажал сильнее, торопясь закончить дело...

И Ангрист сломался пополам. Рукоять с половиной лезвия осталась у Келегорма, а кончик отскочил в лицо спящему Морготу, зацепив незаживающий рубец от орлиного когтя.

По громадному телу пробежала дрожь. Келегорм застыл, боясь громко вздохнуть, но Враг пока ещё спал.

— Я не смогу усыпить его снова, — шепнула Лютиэн. — Бежим, пока чары ещё не рассеялись.

Келегорм кивнул. Оставлять отцовские Камни в лапах Врага было невыносимо тяжело — но выбора, в сущности, не осталось. Он взял свой Сильмарилл и положил его за пазуху — больше было некуда; встал и помог подняться Лютиэн. Рука болела, как проклятая, и не хотелось даже думать о том, как им предстоит выбираться отсюда — пешком и в своём облике...

И всё-таки...

Всё-таки это была победа.

~ ~ ~

Снаружи была ночь. Под негреющим светом луны плато поблёскивало, как разбитое зеркало. Удача всё ещё не отвернулась от них: чёрный волк спал там, где они его оставили. Вот когда Келегорм ещё раз пожалел о сломанном кинжале; но нечего было и думать завалить такого крупного зверя огрызком лезвия длиной чуть больше пяди. Тот волк, которого одолел Аэгнор, годился этому разве что в щенки.

Они прошли мимо спящего чудовища и побрели дальше, изо всех сил сопротивляясь предательской усталости. Нельзя было отдыхать, пока они не отыщут Хуана. Но даже когда они его отыщут, между ними и спасением по-прежнему будет лежать ядовитое жерло Анфауглит, которое не пересечь пешком, без коней...

"Финрод... — позвал про себя Келегорм. — Артафиндэ... Если бы ты мог услышать нас сейчас... Если бы только знал, как нам нужна твоя помощь..."

Он и сам понимал, что это бесполезно. Между ним и Финродом никогда не было такой тесной дружбы, которая позволяет передать мысленный зов на большое расстояние. Не по вине Финрода, правда... но жалеть об этом было поздно.

Когда они отошли подальше от Врат Ангбанда и их страшного охранника, Лютиэн остановилась и взяла у Келегорма кинжал. Орудуя кромкой лезвия и зубами, она отрезала от подола платья длинную полосу ткани и забинтовала ему обожжённую ладонь. Боль не утихла, но теперь Келегорм мог хотя бы касаться этой рукой одежды и немного шевелить пальцами. Он обнял Лютиэн, набросив на неё свой меховой плащ, и они двинулись дальше, прижимаясь друг к другу.

...Обратный путь через скальный лабиринт оказался мучительным, как ночной кошмар. Дорогу оба помнили хорошо, но там, где волк перепрыгивал опасные места, а летучая мышь перепархивала, Келегорму с покалеченной рукой приходилось несладко. Голова кружилась — то ли от боли, то ли от яда, хотя в эти скалы почти не заносило пыль с равнины.

Он уже потерял надежду, что они выберутся отсюда хотя бы к рассвету, когда между серых откосов мелькнуло светлое пятно и донёсся призывный лай.

Через минуту Хуан был рядом и прыгал вокруг них в дикой радости, бесясь, как щенок. Как ни плохо было Келегорму, он не удержался смеха, глядя, как пёс лезет под руку Лютиэн, тычется носом ей в грудь и вертит хвостом так, что тот вот-вот отвалится. Они снова были втроём — и надежда для них ещё не угасла.

С Хуаном дело пошло быстрее: пёс был полон сил и рвался помогать. Сначала он относил Лютиэн на спине на лигу-полторы вперёд, потом возвращался за Келегормом и провожал его туда же, поддерживая везде, где дорога становилась сложной. Теперь они не только двигались быстрее, но и получали короткие перерывы на отдых между переходами. До рассвета ещё оставалось часа два, когда они вышли из скал на глинистую землю Анфауглит.

Они могли успеть пройти ещё несколько лиг, прежде чем солнце нагреет землю и начнёт испарять яд. Но что потом? Еще до заката они наглотаются отравы, ослабнут и упадут. Вся надежда на верного пса...

Келегорм уже начал размышлять, как уговорить Лютиэн уехать верхом на Хуане, забрав Сильмарилл, а самому спрятаться здесь в скалах и поиграть в прятки с Морготовыми слугами, дожидаясь помощи. Но обдумать этот план до конца он не успел — далеко к северу, на гребнях каменных холмов, замелькали жёлтые точки факелов.

— Погоня, — сказал он. — Бежим!

Они ухватились за ошейник Хуана с двух сторон, и пёс помчался размашистой рысью. Преследователи были ещё слишком далеко, чтобы услышать их, но вдруг оттуда поднялся к небу и раскатился в осенних облаках жуткий вой, полный лютой неутолимой злобы.

Страж Ангбанда пробудился от сна.

Они бежали со всех ног, уже не пытаясь сберечь силы. Пыль, взлетающая из-под лап Хуана, забивалась в горло и в грудь, резала глаза, как толчёное стекло. Келегорм понимал, что они не выдержат долго такой гонки, и лихорадочно искал, что они ещё могут сделать, не имея при себе даже оружия.

Лютиэн споткнулась, закашлялась в рукав. Хуан сбавил шаг, потом остановился совсем; Келегорм помог принцессе забраться на спину пса. Они побежали дальше, но уже заметно медленнее. На бегу Феаноринг прижимал Камень под рубашкой. Два слоя ткани не могли приглушить его свет; Келегорм как будто нёс привязанный на шею фонарь. Даже если бы не было следов — в темноте на открытой равнине их всё равно увидят...

Теперь погоню уже было слышно — гнусавый хрип орочьего рожка и заунывный воющий хор. Волчьи всадники. Значит, точно догонят. Келегорм изо всех сил сжал ошейник Хуана — шипы оцарапали пальцы. Единый, если Ты хотел, чтобы это закончилось так — зачем Ты позволил мне взять этот Камень? Неужели для того, чтобы его унесли обратно в подземелья Железной Темницы?

Хотя нет, унести Сильмарилл они не смогут. Они до него и дотронуться не посмеют... Келегорм вспомнил, как орк-проводник удрал в ужасе, едва завидев свет тронного зала, — и точно как этот свет, в его голове забрезжила догадка.

Вой приближался. Преследователи уже вырвались из скал и неслись дальше, растянувшись длинной вереницей. А перед беглецами поднялся пологий холм — один из немногих, что нарушали гладкие очертания гиблой равнины. Напрягая все силы, Хуан длинными прыжками рванул вверх по склону.

Не дойдя до вершины, Келегорм остановился и посмотрел назад. Первые из волчьих всадников находились от силы в половине лиги от них. Им потребовалось бы всего несколько минут, чтобы нагнать двух эльфов и пса.

Лютиэн соскользнула со спины Хуана и без сил легла на землю. Келегорм в страхе наклонился к ней — нет, она дышала, но грудь её вздымалась слишком часто и неровно, и на запавших щеках лежали тени.

— Жаль, — с трудом выговорила она. — Как жаль...

— Это ещё не конец, — сказал Келегорм. Слова обдирали пересохшее горло, рот спёкся от пыли. — Пусть только полезут.

Их заметили, и над отрядом поднялся вой и хохот. Келегорм дождался, когда первый волк начнёт взбираться по склону — и вынул из-под рубашки Камень, высоко подняв его в левой руке.

Свет хлынул вниз по склону и ударил в приближающуюся цепь орков. Он не жёг, не испепелял, как сам Камень — но преследователи завопили от ужаса и заметались, пряча глаза. Волки под ними прыгали и вставали на дыбы.

— Бегите! — заорал им Келегорм. Странное, почти безумное ликование охватило его при виде ужаса и смятения, что сеял Свет в рядах врагов. — Бегите, скройтесь в своих подземельях! Вот огонь, что пожирает всякое зло! Наступит день, когда он сожжёт и вашего хозяина, а пока — бегите!

Они и впрямь бежали от страшного для них сияния, заслоняя руками ослеплённые глаза. Но бежали не все. Волчьи всадники отхлынули от холма, и из их толпы неторопливо выбралась огромная тень, уродливая и большеголовая. Чёрный волк не боялся этого Света. Он шёл вверх по склону, прямо на Келегорма, и его налитые кровью глаза отражали сияние Камня, как два рубиновых шара.