Сидение под палящим степным солнцем, на жесткой земле, да еще и в тугих веревках понемногу становилось невыносимым. Руки затекли, пот заливал глаза, во рту пересохло. Женщины и дети, вдоволь налюбовавшись на пленников, потихоньку разбрелись по шатрам. Мужчины еще не вернулись. Пленники остались в одиночестве. Макс прикрыл глаза, пытаясь хоть немного отдохнуть. Вдруг он ощутил на своей щеке прикосновение чего-то холодного и мокрого. Над ухом раздалось умильное радостное поскуливание.
— Роки? Как ты меня нашел? Ты что, все это время бежал за нами? — изумился Макс, не веря своим глазам.
— Нет, я с графом приехал, — довольно ответил пес.
— С каким графом?
— Да вот с этим.
Макс повернул голову и увидел графа Пржевецкого, который, стоя на коленях, перерезал веревки на руках Виктории. Освободив девушку, он перешел к Милане, потом, наконец, распутал Макса.
— Как вы здесь оказались, граф? — растирая онемевшие руки, спросила Виктория, — Неужели бриллиант в кольце покраснел?
— Покраснел, моя коханая, — нежно ответил граф, — Но не в этом дело. Когда ты уехала, так мне на сердце пусто стало, что я решил догнать вас. Хотел увидеть тебя хоть еще разок!
— Спасибо, конечно, но не пора ли нам убираться отсюда? — нетерпеливо спросил Макс, тревожно вглядываясь в степную даль.
Произошло то, чего он и боялся: на горизонте возникло пылевое облако. Уже зная, чем это закончится, Макс с воплем: "Бежим!" бросился к лошадям. К его удивлению, граф повел себя не совсем адекватно. Он сердито нахмурился, принял грозный вид, и, подбоченившись, повернулся лицом к приближающейся банде.
— Никуда бежать не надо! — твердо сказал он.
Прискакавшие аборигены, увидев его, тоже отреагировали странно. Они стыдливо потупились, и начали отбивать низкие поклоны.
— Что ж ты, Тенгиз-хан, пся крев, холера ясна, — грозно начал граф, обращаясь к тому самому толстяку, — Друзей моих вздумал обижать?
— Прости, бачка, прости! — затряс головой толстяк.
— Или забыл, как я тебя от смерти спас?
— Не забыл, бачка, как можно?
— Ну, хорошо, — смилостивился граф, — На первый раз прощаю.
Тенгиз-хан радостно всплеснул руками:
— Барашка кушать! Кумыс пить!
Тут же из шатров выскочили женщины, и принялись за работу: одна разводила костер, другая тащила огромный тяжеленный казан, третья чистила овощи, видимо, на плов.
— Некогда нам с тобой барашка кушать, — сказал граф, — Нам надо степного дракона ловить.
В ответ Тенгиз-хан разразился длинной тирадой на своем языке, которую граф выслушал с большим вниманием, приговаривая:
— Да что ты? Ну, надо же! А я и не знал.
Повернувшись к друзьям, он сообщил:
— Этот, с позволения сказать, местный аристократ говорит, что он может помочь в поимке дракона. Это у степняков, оказывается, такая национальная забава: охотиться на него.
— Как вы узнали, чего мы здесь ищем? — удивилась Милана.
— Да все просто! Я ехал по вашим следам, отставая от вас всего на полдня пути. Когда я приехал к отцу Кондрату, он рассказал, где вас искать.
— Как Гольдштейн? — тревожно спросил Макс.
— Держится пока, хотя очень плох. Надо поторапливаться.
Граф обратился к Тенгиз-хану, почтительно застывшему в сторонке:
— Ну что, любезнейший? Едем на охоту? А уж барашек и кумыс потом.
Макс подивился широте познаний графа Пржевецкого: откуда он мог знать язык степняков? Но выяснять это, а также то, почему степняки относятся к графу с таким пиететом, времени не было, так как Тенгиз-хан отдал приказания своим боевикам, и те уже ждали, сидя в седлах. Один из них придерживал впереди себя связанного молодого барашка, остальные деловито осматривали арканы. Макс забрал у графа собачью переноску, засунул туда счастливого Роки и оседлал Малыша. Виктория, Милана и граф последовали его примеру.
Тенгиз-хан заливисто, как Соловей-разбойник, свистнул, и степняки сорвались с места. Это была безумная скачка: коротконогие приземистые степные лошадки развивали просто невероятную скорость. Чтобы не отстать от них, бывшим пленникам пришлось изрядно попотеть. Мимо мелькали однообразные степные пейзажи, в ушах свистел ветер и боевое гиканье степняков.
Вдруг, повинуясь очередному свисту Тенгиз-хана, отряд степняков внезапно остановился. Макс не успел вовремя отреагировать, и пронесся вперед еще несколько метров, прежде чем услышал оклик Тенгиз-хана:
— Стой, бачка, приехали!
Окружающий пейзаж наконец-то порадовал хоть каким-то разнообразием. Земля стала каменистой, вместо пушистого ковыля ее покрывала пожухлая редкая трава, изредка встречались какие-то густые кусты.
— Там шайтан-ага! — Тенгиз-хан указующим жестом вытянул руку.
Взглянув туда, куда он указывал, Макс в сотне метров увидел кучу валунов, образовывающих подобие холма. Между ними виднелось большое отверстие.
— Я думаю, это и есть логово дракона, — предположил граф.
Тенгиз-хан активно покивал головой в знак подтверждения, затем принялся отдавать команды своим джигитам, а графу сказал, махнув рукой на густые колючие кусты:
— Туда, бачка, туда ходи! Все туда ходите!
Граф и трое его спутников, спешившись, направились к кустам, росшим между двумя невысокими, в рост человека, холмиками, за которые завели лошадей. Кусты представляли собой удобный наблюдательный пункт. Слегка поцарапавшись и пару раз выругавшись, друзья наконец устроились в кустах с относительным комфортом. Степняки тоже привели за холмы своих лошадей, а сами стали подбираться поближе к драконьему логову. Маленькие и подвижные, они ловко передвигались от кочки к кочке, от куста к кусту, умудряясь сливаться с окружающим пейзажем. Один из степняков развязал передние ноги барашка, и поставил его в нескольких метрах от логова, сам же залег неподалеку.
— Теперь тихо, бачка, ждать нада! — сказал Тенгиз-хан, присоединяясь к Максу и компании.
Потянулись часы томительного ожидания. Сидеть в колючих кустах становилось все мучительней. Мешок с псом, которого Макс решил не выпускать, опасаясь проявления его охотничьих инстинктов, давил колени. Всякую попытку пошевелиться Тенгиз-хан безжалостно пресекал, шипя на ухо:
— Тихо, бачка!
Хуже всех приходилось Милане, рядом с которой устроился местный олигарх. Он все время, словно бы ненароком, касался то бедра девушки, то ее плеча. Глазки его при этом масляно блестели. Наконец, он прошептал:
— Смотри! Смотри, шайтан-ага идет!
Из расщелины между валунов выползало бесконечно длинное зеленовато-коричневое тело. Макс передернулся. Тварь была отвратительна. Гигантская, около трех метров длиной, ящерица медленно перебирала короткими мощными лапами. Ее спина была покрыта роговыми наростами, а длинный хвост раздваивался на конце. Желтые, с вертикальными зрачками, немигающие глаза дракона настороженно обводили степь. Испуганно заблеял несчастный барашек, и тварь остановилась. Она уставилась на барашка гипнотизирующим взглядом, замерла на несколько секунд, а потом сделала молниеносный, неуловимый бросок вперед. В мгновение ока оказавшись около перепуганного животного, дракон разинул пасть, показав огромные загнутые клыки и раздвоенный, как у змеи, язык. Ударив застывшего от ужаса барана мощным хвостом и сбив его с ног, дракон растянул пасть еще шире и стал заглатывать его. Зрелище было отталкивающим: тварь, разевая пасть до бесконечности, словно натягивалась на животное, как чулок. Заглотив барана до половины, дракон передохнул с минуту, затем удвоил усилия. Наружи остались только конвульсивно дергающиеся задние ноги барана, наконец, исчезли и они. После удачной охоты дракон застыл на месте, очевидно, чтобы предаться процессу переваривания. Он был абсолютно неподвижен, глаза полуприкрыты, голова слегка приподнята.
Тенгиз-хан, все это время хладнокровно наблюдавший за тварью, вдруг громко выкрикнул что-то на своем языке. Тут же со всех сторон засвистели арканы, петли которых затягивались на шее дракона. Тот замотал головой, заерзал всем своим тяжелым телом, пытаясь освободиться от веревок, но охотники лишь туже затягивали ловушку. Наконец, полузадушенный, дракон перестал метаться и замер в неподвижности. Несколько степняков, находясь на почтительном расстоянии от животного, тянули веревки в разные стороны, а один, самый юркий, подбежал к нему и ловко накинул на голову плотный мешок из бараньей кожи. После этого на огромную ящерицу навалились остальные и скрутили ее веревками, примотав когтистые лапы к телу. Дракон был пойман. Тенгиз-хан вышел из укрытия и занес над его головой кривую саблю.
— Нет, нет! — заорала Виктория, — Не убивай, он нужен живым!
Недоуменно пожав плечами, Тенгиз-хан отошел в сторону. Предстоял самый ответственный процесс — добывание драконьего яда. Макс, поеживаясь, пошел к дракону, но его остановила подбежавшая первой Виктория:
— Предоставь это медику!
— Так может, я с ним, того, договорюсь? — указал Макс на свое кольцо.
— Да он тупее горного тигра! Баран с ним уже договорился.
Девушка достала из мешка перчатки из толстой кожи и флакон с широким горлом. Некоторое время она размышляла, затем начала деловито отдавать указания, которые граф переводил степнякам. Один из них снял с головы дракона мешок, и тут же отскочил на безопасное расстояние. Дракон уставился на охотников злобным желтым взглядом. Макс на всякий случай повертел перед его глазами изумрудом, но не получил в ответ никакой реакции. Виктория подошла к морде дракона и помахала перчаткой. Дракон, издавая змеиное шипение, раскрыл пасть, пытаясь укусить девушку. Тут же один из степняков накинул на его верхнюю челюсть аркан и изо всех сил потянул его вверх, не давая пасти захлопнуться. Другой быстро подбежал и надел петлю на нижнюю челюсть. Теперь пасть была растянута в разные стороны, и Виктория, надев перчатки, скомандовала:
— Держите крепче!
Она решительно сунула руку с флаконом в пасть дракона, морщась от зловония, и нажала второй рукой где-то внутри пасти. Через секунду она выдернула обе руки и подняла флакон, рассматривая его на свет. Затем отбежала в сторону, и крикнула:
— Можете отпускать!
Флакон был наполовину наполнен густой желтоватой жидкостью. Виктория бережно закупорила его крышкой и аккуратно положила в нагрудный карман куртки, затем стянула перепачканные драконьей слюной перчатки и брезгливо швырнула их в кусты. Степняки закрыли морду дракона кожаным мешком, и Тенгиз-хан вновь поднял саблю над его головой.
— Стойте! — воскликнул Макс, — Его нельзя убивать! Это же исчезающий вид!
Граф усмехнулся и перевел. Тенгиз-хан, видимо, не поняв гуманистических побуждений Макса, пожал плечами, но все же решил уступить и произнес короткую, но выразительную речь.
— Он говорит, что после еды драконы медлительны. Вам нужно отойти на безопасное расстояние и ждать, сидя на конях, — перевел граф.
Вскоре Макс, сидя верхом на Малыше и перекинув за спину мешок с Роки, наблюдал за освобождением дракона. Степняки осторожно размотали веревки, освободив драконьи лапы, но все еще продолжали удерживать его на арканах. Затем, отойдя подальше, вскочили на своих лошадей, и по команде Тенгиз-хана отпустили концы веревок. Раздался свист, и все всадники, взяв с места в галоп, понеслись в степь. Отъехав на несколько сотен метров, Макс оглянулся: ошарашенный ящер мотал башкой, пытаясь освободиться от мешка.
— Поехали, юный натуралист — гринписовец! Все с ним будет нормально! — прокричала на скаку Виктория.
Вернувшись к шатрам степняков, Макс увидел чудную картину: прямо на земле были расстелены пестрые ковры, а на них стоял огромный казан с ароматным пловом, лежала груда лепешек, рядом горкой высились большие куски жареной баранины. Среди всего этого великолепия стояли большие кувшины с чем-то белым, очевидно, кумысом.
— Барашка кушать! — пригласил Тенгиз-хан.
— Хорошо, перекусим, и сразу в путь, — сдалась Виктория, побежденная соблазнительными запахами.
Плов был великолепен: жирный, золотистого цвета, он исходил ароматным паром и таял во рту. Кумыс Максу не понравился, он подозрительно напоминал вкусом прокисшее молоко, и Макс не рискнул его пить, опасаясь неприятных неожиданностей в дороге. Терзая аппетитный кусок баранины, он спросил:
— А все-таки, граф, почему вы пользуетесь у степняков таким авторитетом?
— Я спас Тенгиз-хану жизнь, — усмехнулся граф, — Пару лет назад он пригнал в город табун коней на продажу. Торговля оказалась удачной, Тенгиз-хан заработал хорошую сумму, и уже было собирался возвращаться в степь. Однако познакомился с хорошенькой девушкой сомнительного поведения. Он отпустил свою охрану, а сам закатился с девицей на постоялый двор. Там-то на него и напали грабители, чтобы отобрать выручку. Тенгиз-хан сражался как лев, и сумел выбраться на улицу. Но силы были неравны, и негодяи непременно убили бы его, присвоив все деньги. Но в этот момент я проезжал мимо со своими молодцами. Мы отбили Тенгиз-хана, и он несколько дней прожил в моем замке, залечивая раны. С тех пор все степняки испытывают ко мне огромную благодарность, а я иногда этим пользуюсь.
— Ах, граф, вы такой смелый, и загадочный, что вам пошло бы имя Монте Кристо, — прощебетала Милана, кокетливо поводя плечиками.
Граф, незнакомый с творчеством Дюма, не понял комплимента, он, не отрываясь, смотрел на Викторию, так что заигрывания Миланы не достигли цели. Но все же некоторый эффект они имели. Тенгиз-хан, с вожделением глядя на белокурую красавицу, нерешительно попросил графа:
— Отдай Наташу, а?
— Да что же это такое? — возмутилась Милана, — Поехали отсюда скорее!
— В самом деле, пора, — решительно сказала Виктория.
— Куда? Ночь скоро! — замахал толстенькими ручками Тенгиз-хан.
— Поскачем ночью, время не ждет.
Путешественники оседлали коней, и, поблагодарив степняков за помощь и гостеприимство, поскакали обратно, туда, где их ждал умирающий Гольдштейн.
Глава 43.
Следующие сутки прошли в сумасшедшей скачке. Скакали всю ночь, остановившись лишь ненадолго под утро, чтобы дать передышку усталым коням. Максу удалось поспать лишь полчаса, остальные спали столько же, попеременно карауля сон товарищей. И снова бешеная гонка, и снова одна лишь мысль: "Только бы успеть!"
Пушистый ковыль сменился степной травой, темное небо побледнело. Наступило сырое, по-осеннему свежее утро. По мере приближения к дому Кондрата Макс нервничал все больше и больше. Конь выбивался из сил, когда впереди показалась темная гладь озера. У избушки кто-то стоял. Макс присмотрелся и узнал Аню. Девушка выглядела такой печальной и утомленной, что его сердце заныло, предчувствуя недоброе.
Виктория, соскочив со взмыленного коня, вихрем влетела в избушку. Макс, поручая Малыша и Роки заботам Ани, спросил:
— Как Лев Исаакович?
— Плохо, я чувствую, как жизнь покидает его тело, — ответила девушка.
Макс вбежал в дом следом за Викторией. Внутри стоял тяжелый запах гниющего мяса. Гольдштейн, по-прежнему лежащий на постели из тростника, изменился до неузнаваемости. Раненая рука почернела и опухла, лицо представляло собой один большой отек. Глаза Льва Исааковича были полузакрыты, зубы крепко стиснуты, грудь тяжело вздымалась, дыхание было прерывистым и тяжелым, его мучила одышка. Пальцы здоровой руки беспокойно бегали по одеялу, как будто собирая с него что-то невидимое.
