— Эй, там! Я еще долго должен ждать свой ужин?!!
И не прошло и минуты, как перед каждым из нас был расстелен походный коврик с узорчиком, а на нем расставлены разнообразные, аппетитно дымящиеся яства...
Когда я смекнул, что дюнкэ намерен устроить настоящий пир, было уже поздно. Отказываться же выходило смерти подобно, у горцев гипертрофированы законы только ими понимаемой чести мужчины. Если ты не принимаешь щедрого угощения — значит, в чем-то подозреваешь хозяина. У горцев, видите ли, сохранилось много старинных обычаев, и некоторые из них выглядят странными на взгляд равнинника. Они, оказывается, никогда не будут есть в доме своего врага, то есть человека, которого намерены убить. Соответственно, как вы понимаете, отказаться от пищи, предлагаемой почтеннейшим Каримом, не было никакой возможности... Не подумайте, что это я такой умный, это начитанный граф-эг шепотом на ухо просвещал меня по поводу всех этих дикарских тонкостей. Оставалось лишь взмолиться хоть Эссалону, хоть Наместнику, чтобы в его любимые книги не закралась какая-нибудь случайная опечатка...
Сушеное мясо с травами, размоченное и слегка поджаренное, горный алый виноград, горячие лепешки из какой-то странной муки, испеченные на большой каменной плите прямо сию минуту, по профессионально-походному рецепту. Еще какие-то фрукты, зеленые, синевато-коричневые, желто-красные, и прозаическая маринованная морковка — традиционная горская закусь. К чему закусь? Ну как же — к чему... Иногда, между тостами, я даже задумывался, а не вознамерился ли дюнкэ упоить нас вусмерть ВСЕМИ запасами предназначенного на продажу вина?
Ночи в пустыне холодны, легко можно замерзнуть, но нам это, кажется, не грозило, с таким-то внутренним подогревом...
Где-то в отдалении шумели слуги, пользуясь нежданным-негаданным отдыхом — ради нас обреченный принц приказал остановить караван до наступления ночи. Придя в относительно благодушное настроение, я лениво пощипывал струны, развалившись на каких-то мешках, и слушал, как Керит заливает, то есть поведывает, то есть... Тьфу, рассказывает почтеннейшему Кариму историю наших злоключений:
— ...И вот когда улеглась пыль, поднятая уходящим отрядом бандитов, я очухался и выполз из-под из кабинки на спине одра. Меня оглушило каким-то мешком, и они, очевидно, сочли меня мертвым. Повсюду лежали трупы, одни трупы — людей, одров, лошадей... Раненых не оставалось — они добили всех. Были только трупы, пронзенные стрелами и изрубленные саблями. Весь караван... Весь!
Мальчишка очень натурально зашелся в сдавливающем горло кашле.
— Единственный, кто был жив среди груды мертвых тел, это был Черный Менестрель. Пираты не тронули его, они ведь суеверны...
— Пил-раты? — Удивившийся дюнкэ пошире открыл один глаз.
— О да, почтеннейший, это были пираты! Морские пираты, они как-то узнали, когда вдоль побережья будет проходить наш караван, подстерегли нас, высадились и убили всех, забрали все товары. Только Менестрель сидел на камне, как вестник скорби и горя, и играл что-то печальное. Вы же знаете, лишить жизни странствующего певца и музыканта — что может быть более страшной приметой? Судьба жестоко карает святотатцев, вечные бродяги — это ведь ее люди...
— Арам, арам, арай-мэ — какая беда...
Я бы ни за что в жизни не поверил в столь романическую историю, но кое в чем Керит был все-таки прав. Насчет нас, одиноких бродячих менестрелей, в самом деле ходит масса слухов, легенд, народных баек и откровенных суеверий. На них удобно играть, когда под рукой нет иных инструментов... Не знаю, насколько суеверен дюнкэ, но как владелец каравана, он вряд ли решится проверять иные приметы на себе. Он умен, и сознает, что слишком многим рискует — ему есть, что терять. Вот если бы караван шел обратно в Гишемин... Но не будем о грустном.
В любом случае, я намеревался отстать от каравана в ближайшем городишке, связанном с Ра-Туссом хорошей дорогой. Хотя... а зачем нам Ра-Тусс? Кериту там делать нечего. Меня тоже ничто особенно не держит — да, жалко бумаги и любимый болт, но все ноты и тексты в голове — самом удобном хранилище информации. Я наметил себе при удобном случае как следует обдумать этот вариант и обговорить его с Керитом. В конце концов, Хозяин меня, такое чувство, везде найдет, а вот в столице мы слишком засветились...
— Рамие, зажглась Халзар-Геб! — вдруг донеслось громогласно с той стороны, где восседал дюнкэ Карим. Пока я пребывал в раздумьях, они с Керитом уже умудрились наладить взаимопонимание с помощью двух бурдюков красного, но если на почтеннейшего Тар-Эбеля алкоголь не оказал заметного воздействия, кроме некоторого оживления и подозрительно заблестевших глазок, то мальчишка сонно лупал глазами, с некоторым трудом координируя движения. Я протянул руку и забрал у него бурдюк. Не умеет пить молодежь... буль-буль... Всего-то пять шаров объемом в горсть и выпил, судя по мягкости бурдюка. Эх, вот я в его время... А ему уже хватит!
— Зажглась Халзар-Геб! — Продолжал обреченный принц. До меня вдруг дошло, что над становищем установилась полная тишина. Все слуги внимали своему господину. — Халзар-Геб своим светом озаряет нас! — Он воздел руки к небу, как в выспренней молитве. — Этот день судьбоносен! Сама Пленительная Звезда явилась нам! Это надо отметить. — И деловито потер руки. Возвышенная патетика моментально сменилась приземленной практичностью.
— Слушай, что такое Халзар-Геб? — Подозрительно спросил я у Керита, пресекая его попытки дотянуться до винной емкости, пока дюнкэ, извинившись, удалился куда-то. — Часом, не знак свыше — "Все можно, и ничего не бойся"?
— Не-е... — Ничуть не обидевшись, мальчишка развалился у костра, пристроив голову на локте. — Это вон там, в небе. — Он указал рукой туда же, куда всматривался караванщик. Прищурившись, я разглядел там крошечную, искрящуюся желтую точку. — Халзар-Геб — это Звезда Пленительного Счастья.
— Ч-чего?!
— Ну, это... — Он уже явно с трудом подбирал слова. — Старая-старая горная легенда. Когда-то горские племена Гишеминского хребта были... Ик... Того... В общем, свободны, и не было разделения на наследных и обреченных принцев, когда...
— Вино вместо воды в Наллайте текло, а птица Хеникс голым задом на горячей сковородке сидела, — перебил я. Так, кажется... Еще чуть-чуть, и мне тоже хватит. Чуть-чуть! — Покороче можешь?
— М-могу. В общем, горцы считают, что эта звезда светила, когда ими правили родовые князья, а Г-гишемин был свободен. Когда войска Селинии и Таварра вторглись... ик... С востока и запада на Гишемин, и одна за другой пали все горные крепости и укрепленные чараки, Халзар-Геб исчезла с небосвода. С тех пор она появляется очень редко, и знаменует собой эти... Ик... Изменения. — Я дал Кериту глотнуть из бурдюка, чтоб унять напавшую на него икоту. Построение фраз, вот диво-то, сразу же стало куда более осмысленным. — Кроме того, Халзар-Геб с тех самых пор — уже лет триста прошло — является официальным гербом Гишеминских принцев. Только у наследных она с волнистыми лучами, а у обреченных — с прямыми.
— Очень любопытно, — согласился я. — То есть ее явление сейчас будут отмечать? Еще хлеще, чем сидели до сих пор?
— Боюсь, что да, Ли-ис. Вы посмотрите, как они забегали...
Да уж, забегали — это не то слово! Слишком мягко, слишком неопределенно и неточно обрисовывающее действительность. Всю неторопливость и сонность с караванщиков сняло, как рукой пирожок с полки. Хозяин каравана носился, как угорелый, звеня саблей, размахивая плеткой и громко отдавая распоряжения. Вынимались из тюков, укрепленных на спинах одров, все новые и новые бурдюки с вином и даже кувшины со знаменитым верамом — похожим на вино, но очень крепким напитком золотисто-коричневого цвета, который не производили нигде, кроме как в Селинианском Гишемине. Прямо на песке по приказу дюнкэ разворачивались драгоценные ткани, шелк и парча, на них ставились кувшины и всяческие миски, плошки, чашки... Над пустыней опять поплыли самые притягательные ароматы, причем не только от деликатесов, щедро дозволенных дюнкэ. По старинному обычаю, прямо на землю вокруг костров от души брызгали дорогими приторными духами, а на огонь в массовом порядке ставились жаровни, на которые сыпали сухие благовония. Лично у меня от такого дикого смешения сильных запахов моментально разболелась голова.
— Само небо послало нам вас, дорогой гость с не менее дорогим спутником! — Улыбаясь, к нам опять спешил почтеннейший Карим, на ходу раскрывая объятия. — Нежданно-негаданно у нас большой праздник — в последний раз Халзар-Геб появлялась не меньше дюжины лет назад! — Поздравляя, он обнял и меня, и Керита. — До рассвета еще четыре часа, и все четыре часа мы будем праздновать! Арай-мэ, это великий день для княжеского рода Тар-Эбелей! Небо отметило нашу встречу, мой искренний друг Менестрель, и ради такого случая я не поскуплюсь ни на что! Эй, Гархан! — Обернувшись, повелительно крикнул он. — Пусть красавицы гор усладят взоры моих дорогих гостей!
Безмолвный помощник обреченного принца, мрачный и до черноты загорелый обнаженный по пояс воин выделился из суетящейся толпы, приняв приказ господина, и убежал куда-то в ночь, в ту сторону, где прямо с немалыми тюками-паланкинами на боках легли на песок громадные одры. Спустя пару минут оттуда послышался тонкий серебристый смех... А может быть, и не смех, а мелодичный звон десятков крошечных серебряных колокольчиков и бубенчиков на браслетах, обвивающих запястья и лодыжки пяти красавиц, одетых только в легчайший шелк и полупрозрачные вуали. Они не шли, а плыли, как лебеди по водной глади, их лица не скрывали традиционные для горских женщин маски, их губы улыбались на грани призыва и непорочности, а их глаза блестели темными морями, отражая отсветы множества горящих костров...
Керит потянулся и нагло отобрал у пораженного меня уже изрядно помягчевший несчастный бурдюк, столько раз уже кочевавший из рук в руки. Я отдал его безропотно, ибо был зачарован грациозностью их походки, плавностью движений и изяществом тел. Может быть, на меня тоже подействовало наконец-то вино, или дало о себе знать долгое отсутствие женщины, но скорее всего... В этих девушках не было ни на ноготок пошлости, ни на волосок — доступности и вульгарности, зато была только природная женская невинная страсть, не знающая морали, а значит, и разницы между Добром и Злом. Наверное, точно так же выглядела Первая Женщина, перед которой не устоял, невзирая на запрет Бога, Первый Мужчина...
— Вам нравятся мои прекрасные руми? — Провокационно поинтересовался караванщик. — Такие женщины — ум-ма! — штучны, они прекраснее всех даже в горных чараках. Ласиль, Вейнра, Шанира, Эртени! — Названные девушки изящно и покорно поклонились господину, и под их шелковыми лифами словно всколыхнулась тугая волна. Легчайшая ткань ничего не скрывала, только дразнила воображение.
— Они истинно прекрасны. — Кажется, мне удалось выразить достаточную степень восхищения в голосе. Главное было не переборщить, а то еще взревнует гордый своими сокровищами караванщик. Горцы ж на понятиях чести все двинутые... — А кто же пятая? Которую не счел нужным назвать наш гостеприимный хозяин?
— О-о-о... — Мечтательно протянул дюнкэ. — Пятая — это Гульмира, еще ее называют Черной Жемчужиной Хасгата — по-вашему, Эс-Хаста. Она — это венец, венчальный бриллиант короны. Пять раз ее хотели купить у меня, три раза пытались похитить! Не продал, хотя давали больше пятидесяти лошадей.
— А что было с похитителями? — Зачем-то поинтересовался Керит.
— А, их разорвали лошадьми, как принято в горах, — отмахнулся обреченный принц. — Гульмира — равнинная селинианка. Ее учили на высшей ступени Храма Белой Мыши, но попала она ко мне еще девственницей. Вы — мои дорогие гости, отмеченные явление Халзар-Геб, поэтому я дарю вам драгоценный подарок. Позволю вам вместе со мной насладиться зрелищем для искушеннейших мужей — танцем Черной Жемчужины!
Из шеренги девушек выступила одна из них, на вид не отличавшаяся чем-то особенным. Конечно, она была превосходна — громадные темные глаза, тонкие, но чувственные губы, гибкий стан и грациозность мреша, но я бы не выделил ее из ряда прочих красавиц. Пока не... Пока Она не вскинула вверх тонкие руки, на которых тотчас отозвались смеющимся переливом серебряные бубенцы, пока Она не изогнулась в талии и не повела бедром, пока не начался самый прекрасный, самый чарующий и самый невообразимый танец из всех, что я видел в жизни...
Не было музыки — Она танцевала под мелодию собственных украшений. Не было иных звуков — Ночь и Пустыня замерли, не в силах отвести взгляд от этого гибкого смуглого силуэта, танцующего под светом Пленительной Звезды среди отблесков пламени. Ее кожа блестела, отражая всплески желто-оранжевого огня и чужие завороженные взгляды, ее руки рисовали в воздухе полные древнего смысла знаки, ее голова откидывалась назад, ресницы томно прикрывали взгляд, а волосы текли по плечам, как струи темного водопада. Под тонкой блестящей тканью опадала и страстно вздымалась грудь, ноги, как совершенство природы, казались идеалом во всем — от невыразимо изящной линии полуобнаженного бедра, до гладкого, безупречной формы колена и воплощенного мраморного совершенства ступни. Только теперь я понял, как Она прекрасна — Черная Жемчужина Эс-Хаста...
Когда танец завершился, я даже не уловил.
— Ик! — Громко, аж вздрогнув, выдал Керит. И это был тот звук, который позволил стряхнуть охватившее всех, включая меня и самого дюнкэ, оцепенение. Ваш покорный слуга еще медленно включался обратно в истинную реальность, как мальчишка полез через меня за моим же собственным, почти родным винным кожаным мешком! Чего-то он очень уж активно напивается, хотя почти не пьянеет, не считая икоты... Сразу же захотелось горестно вздохнуть, ибо там, в сладких грезах, наполненных вечным прекрасным танцам, было куда как приятнее. А еще захотелось дать подзатыльник Кериту, за то, что взял, да и порушил всю идиллию! Вот молодежь пошла, ничего у них святого, окромя бутылки, нет... Даже ТАКИЕ женщины на них впечатления уже не производят! Куда катится эта страна, куда катится этот мир в целом... У Наместника, что ли, спросить при случае?
От подзатыльника Керит тихонько ойкнул и обиженно отстал от бурдюка. Находившийся рядом дюнкэ пошевелился, как пещерный медведь в своей горной берлоге. Его взгляд так же медленно обретал осмысленность, но в глазах все еще стояло чарующее действо...
Бедные, бедные, позабытые четыре оставшихся девушки! На них никто уже не обращал внимания, я лично не мог даже вспомнить имен. Они стояли в своих легких одеждах, и мерзли босиком на остывшем песке пустыни, при начавшемся холодном ветре. Честно говоря, они выглядели очень жалко. Лишь Гульмира стояла, как статуя, знающая себе цену, и не собираясь терять достоинство. Я, как всегда в таких случаях, вспомнил Элайду... И тут же выкинул ее из головы. Да сколько же можно?! Вон какие еще есть девушки! Сколько лет прошло, а ты, дурак, все еще забыть не можешь...
