Кай(общий файл)

— Грэм Джойс. Скоро будет буря, — кивнул гость, — А вот Кай никогда не носил масок. Хм, у него не было лица, на которое можно было бы надеть маску. Он лишь делал. Делал то, что ему приказывала Снежная Королева.

— Тогда почему исполнительный мальчик оказался в опале у Королевы?

— Потому что ему не хватало кристаллов для собрания слова. И он позвал ледяных духов, что служили Королеве, и сломал их, сделав из них кристаллы для слова. Глупая Снежная Королева не захотела прощать ледяного мальчика за пару ледяных духов.

А на сцене бедная кукла уже больше не могла лгать своей возлюбленной. Измученный болью, бедный арлекин признался ей, что лишь кукла, которая получила душу. Но девушка не приняла куклу, не простила бедного арлекина. Девушка не могла простить такого обмана. На снявшей маску кукле она больше не видела той любви, что изображала маска. И деревянное сердце несчастной куклы разбилось.

— И что теперь будет с ледяным мальчиком? — спросила Ольга.

— То же, что со всеми куклами, отыгравшими свою роль. Запрячут в темный чулан и забудут до момента, пока кукла снова не станет нужной.

Женщина улыбнулась:

— Но ледяной мальчик не просто кукла. У него может не быть лица, но есть душа, и есть стремление.

Гость кивнул:

— Но не Снежная Королева, не даже Герда не понимают этого. Но есть тот, кто понимает. Мудрый человек, что заберет себе ледяного мальчика и увезет его в заморские страны. Там Кай будет нужен, востребован, оценен. А мудрый человек хорошо вознагражден.

Спектакль подошел к концу. Несчастный Арлекин лишился сердца, а вместе с ним лишился и души. Он вернулся туда, откуда начал свой путь. Он вновь оказался на полке для кукол, безжизненный, пустой, как и все прочие куклы.

— Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно... Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним, — негромко, медленно, с расстановкой прочитала Ольга, — за это я люблю театр.

Актеры кланялись зрителю, зритель аплодировал. И те и другие получили именно то, чего желали.

— Я думал, театр ты любишь за то, что любой спектакль всегда заканчивается?

Женщина улыбнулась.

— Ты не правильно понял, Саша. Мне всегда нравилось, чем спектакль заканчивается. Я, как зритель, всегда получаю результат, но не несу за него ответственность. Ведь один мудрый человек еще не довел до конца свой спектакль. И любая ошибка очень дорого будет ему стоить. Верно?

Гость кивнул:

— Это так. Но осталось совсем немного. Кульминация уже позади, главные эмоции уже разыграны. Осталось лишь малое — поставить отыгравшие свою роль куклы на полки и отпустить актеров поклониться зрителям.

Ольга встала, присоединяясь к аплодисментам.

— Тогда я буду ждать нашей следующей встречи.

— Всенепременно, дорогая.

Гость удалился так же легко и незаметно, как и появился. А женщина осталась, хлопая и улыбаясь актерам.

Машина остановилась неподалеку от отдаленно стоящего ангара. Бросив короткий взгляд сквозь мокрое снаружи стекло, София Александровна неосознанно поежилась. Сквозь стену проливного ливня, столь плотного, что казалось, попробуй протянуть руку и упрешься в нечто непроницаемое, даже монолитного, были едва заметны очертания трех бронемашин, а людей различить было и того сложнее. Вдали черноту затянутого сплошной гущей тяжелых облаков неба прорезала одинокая молния, и раскат грома достиг ушей ученой даже в салоне автомобиля. "Штормовые стражи" — вспыхнула ироничная мысль, но тут же, будто смутившись, исчезла. Они не охраняли, они сторожили. Сторожили то, что ютилось внутри, чтобы не вырвалось, не сбежало, не обратилось против своих хозяев. И женщина не знала, что именно вызывало у нее непрошеную дрожь. Холод и ливень снаружи, и четкое понимание, что ей придется выйти из машины и пройти до ворот ангара? Возможно. Предстоящий разговор с Каем? Куда вероятнее. Да, именно это немного пугало женщину. То, что он сделал совсем недавно... Это было совсем не то, что она хотела видеть в исполнении своего детища. Но мысль, пугающая женщину, была несколько глубже. Насколько он изменился? То, что произошло, не могло не задеть его, не могло не изменить. Не могло не оставить шрама. Кай вполне способен задать, наконец, те вопросы, на которые у нее так и не появилось ответов. Попросить объяснить то, что она не могла объяснить. Нет, это было еще не самое страшное. То, что действительно пугало ее — сама вероятность того, что Кай откажется подчиняться людям, как было с двумя его старшими братьями. Что машина, окончательно разубедившись в правильности пути подчинения людям, взбрыкнет, взбунтуется. Какими возможностями он может обладать? Как далеко способен зайти? И смогут ли люди остановить Искусственный Разум, если он начнет войну? Один из главных кошмаров последнего столетия запросто может обрести металлическую плоть. А в способности Кая воевать никто уже не сомневался.

— София Александровна, простите, зонта нет, — оторвал женщину от размышлений извиняющийся голос водителя.

— Ничего, я дойду.

Решимости выйти из машины все еще недоставало, но женщина открыла дверь. В лицо ударили прохлада и влага проливного дождя. Может это и к лучшему? Может она сумеет спрятать свой страх под холодной дрожью?

Первые же шаги убедили ученую в правоте собственных мыслей. Промокла и замерзла она практически мгновенно. Возможно, холодные капли, плотным потоком падающие с неба, даже заставят ее ненадолго отвлечься от тяжелых и неприятных размышлений? Туфли с негромким шлепком, заглушаемым грохотом дождя, опускались в лужи, заставляя слегка морщиться. Можно было одеться и иначе. Но она спешила, стоило увидеть новости, они спешила сюда. Чтобы сейчас, на финальном отрезке пути, споткнуться о собственные сомнения и врезаться в стену нерешительности, материализовавшейся проливным дождем. Шаг, еще шаг. Волосы промокли окончательно, да и одежда, кажется, уже начали неприятно липнуть к телу. Солдаты, окружающие ангар, а их оказалось куда больше, чем женщина разглядела из машины, провожали ее невидимыми в дожде настороженными взглядами. И вот они, наконец, створки ворот. Ее без слов запустили внутрь. В ангаре стоял один единственный вертолет, хорошо знакомый ей транспорт. Сквозь шум падающих на крышу тяжелых капель не было слышно, работают ли внутренние системы. Хотя, это был глупый вопрос, они работали. В последнее время Кай не снижал своей активности не на секунду. А сейчас ему тем более было, о чем подумать. И София не торопилась. Здесь было достаточно тепло, и женщина, не раздумывая, сняла с себя мокрый плащ. Один из солдат у входа без слов принял у нее одежду и отошел куда-то в сторону, видимо, собирался повесить просохнуть. Она не отказалась бы от полотенца, вытереть лицо и волосы, но, чего не было, того не было. Пару раз глубоко вдохнув, ученая неуверенным шагом двинулась вперед.

У самого вертолета к ней подошел офицер в боевой амуниции, протягивая небольшой прибор.

— Вот. Если что-то пойдет не так, нажмите эту кнопку, и мы выжжем ему мозги за пару секунд.

Не смотря на то, что София и без того была промокшей и замерзшей, и по спине ее бегали мурашки, их неожиданно стало намного больше. В голове мелькнула мысль:

"Они имеет разрешение на его уничтожение"

И стало даже немного обидно. Это ведь ее работа, долгая и сложна работа. И вот так, одним простым движение, похоронить все, чего она добивалась годы...

— Хорошо, я поняла.

Принимая прибор, ее рука дрогнула, и женщина едва его не выронила. Страшно. Наверное, даже куда страшнее, чем держать пистолет. Можно ли считать Кая живым, чтобы воспринимать его уничтожение, как убийство? И имеет ли она моральное право на такие решения?

Вход в нутро вертолета был открыт, и оттуда ощутимо тянуло озоном. Только в этот раз сам запах, как и свет, идущий из Центра Управления, отчего-то казался ей зловещим. Встряхнув головой, чтобы прогнать неуместные в данной ситуации мысли, она шагнула внутрь.

Все тот же полумрак. Кай так и не смог объяснить, почему именно такое количество света он считал оптимальным. Ничего, кроме: "это наиболее комфортный световой режим", она добиться не смогла. Были вопросы, на которые Кай не мог ответить. А на некоторые, кажется, и не хотел отвечать. Экраны пустовали. Даже схематичного изображения человека не появлялось. Кай видел ее, но не спешил начинать разговор. Он изменился. Произошедшее уже оставило заметный след, оставалось понять, насколько заметный.

— Кай? — собственный голос предательски дрогнул, и получилось лишь жалкое блеяние.

Искусственный Разум никак не среагировал. София сделала глубокий вдох, успокоилась, и повторила:

— Кай!

Экран загорелся, и на нем появилось схематичное изображение человека, как и всегда, абсолютно ничего не выражающее.

— София Александровна.

Лишенный всяких эмоций голос, к которому женщина уже привыкла, изменился. Незнакомые ей интонации, которые ученая не могла разобрать. София смотрела на силуэт, не зная, с чего начать. Необычный голос Машины немного выбил ее из колеи. Кай говорить так же не спешил, молчаливо глядя на нее. Пауза затягивалась.

— Устройство, что вы держите в руке, — и снова непонятные интонации в голосе. Причем они врезались в сознание ученой даже раньше, чем она осознала смысл слов ИИ, — оно может уничтожить меня?

София дернула рукой и посмотрела в собственную ладонь, будто видела прибор впервые.

— Д-да.

Собственный ответ заставил сжаться, ожидая какой-то реакции.

— Я что-то сделал не так?

Вопрос показался издевкой. Нет, Кай просто не мог использовать такую тонкую иронию. Вопрос мог носить совершенно другой смысл.

— Нет... То есть да, — голос вновь предавал, дрожал, скатывался в едва слышный шепот.

Неожиданно экран загорелся. Знакомая обстановка. София видела выпуски новостей, и эту сцену так же видела. Внутри все сжалось еще сильнее, хотя казалось, куда уж дальше? Но, судя по ракурсу, это снимал один из дронов. Момент с теми детьми. Робот застыл с поднятой, занесенной над двумя аленькими человечками, ногой.

— Об этом меня предупреждали. Есть ситуации, из которых нет правильного выхода.

Нога опустилась, и ученая вздрогнула.

— Об этом говорил Юрий Сергеевич. Я совершил ошибку раньше, чем понял, что ошибаюсь. Я тоже могу совершать ошибки. Мои директивы вошли во внутренний конфликт. Я должен оказывать поддержку союзникам, но не должен убивать безоружных. Я слишком поздно понял, что эти люди ошиблись. Они ведь ошиблись? София Александровна. Что делали эти люди? Они совершили ошибку?

Женщина, осознавая, что стоять ей как-то слишком тяжело, все же дошла до одного из кресел и села. И, выискивая спасительную соломинку, кивнула:

— Да. Они поступали неправильно.

Изображение погасло.

— Почему они это делали? Их лица, их действия. Они осознавали, что делали. Они целенаправленно это делали. Почему?

Вопрос, на который у ученой не было ответа.

— Люди порой бывают жестоки.

— Жестокость оправдывает бесцельное насилие?

— Нет.

Машина помолчала, а затем высказалась:

— Человечность — это дар наших животных истоков, а жестокость человечество породило само. Ганнибал Лектор.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Изучая животный мир я не нашел примеров того, чтобы животные нападали на кого бы то ни было, не имея перед собой конкретной цели. Сначала появлялась цель, а затем шла атака. Не важно, что это была за цель. Добыть пропитания, вытеснить конкурента со своей территории, защитить потомство. Но люди другие. Я нашел тысячи примеров того, что люди применяют насилие и жестокость, не имея никакой цели вообще. Даже существует термин — мазохизм. Получение удовольствия от причинения боли.

Ученая вынуждена была кивнуть:

— Да, это правда.

— Те солдаты получали удовольствие, когда издевались над безоружными людьми?

— Да, Кай.

Машина снова задумалась.

— Я был не прав, когда остановил их? Мне не нужно было вмешиваться?

И вновь вопрос, который ставил Софию в тупик. Сказать "нет, ты был прав, ты все сделал, как надо" нельзя. Машинный Разум попросту не поверит в эту ложь, ведь не просто же так его заперли в этом ангаре и далее ей в руки устройство, способное его уничтожить. Но и сказать "да, ты был неправ, так поступать нельзя" тоже было нельзя. Высказаться так ученой не позволила бы совесть.

— Все не так просто, Кай.

— Почему? — практически сразу переспросила машина, — Либо был неправ я, либо ошибку совершили солдаты, которых я уничтожил. Они имели право на жестокость, на насилие, которые причиняли?

— Нет, не имели, — покачала головой женщина.

— Тогда я не должен был их останавливать? Что я должен был сделать? Присоединиться к ним?

— Нет! Конечно, нет! — София испугалась такому повороту логики, — Но ты должен был поступить иначе. Уничтожать их... Это было слишком... резко.

Машина вновь задумалась.

— По всем военным законам эти солдаты совершали противоправные действия. Наказание за их действия — трибунал, а дальше от пожизненного заключения до смертной казни.

— Но ты не трибунал. И не имел права приводить собственные приговор в действие.

— Я присутствовал при совершении преступления, — поправил ее Кай, — содействие или бездействие в таком случае рассматривается, как соучастие. Я совершил единственное правильное в такой ситуации действие — остановил преступника во время совершения преступления.

София покачала головой:

— Ты не должен был их так уничтожать.

— Приказ, поступивший от моего командира, был однозначен. И я не понимаю, почему майор Кондрашов считал, что совершил ошибку. И не понимаю, почему вы считаете, что мы поступили неправильно.

София вымученно улыбнулась. Как глупо, как бесконечно глупо. Машина, Искусственный Разум, действительно оказался куда более человечен, чем сами люди. Машина искренне считала, что защищая безоружных гражданских от взбесившихся солдат, поступала правильно. Правильно, исходя из заложенных в нее создателями параметров и директив. И она, София, создатель ИИ, не могла объяснить своему творению, почему оно поступило неверно. Почему двуликая, противоречивая, лицемерная человеческая мораль осуждала поступок, правильный поступок, верный. Да и нужно ли что-то объяснять ему, Каю? Нет.