| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Он понравился ей с первого взгляда. Что-то было в нём такое, что заставляло её трепетать.
'Влюбилась как дура!'
Когда Владимир держал её за руку в кино, всё кружилось у нее перед глазами. Всё кружилось у неё перед глазами, когда он танцевал с ней печальное аргентинское танго. А потом она его поцеловала на вокзале. Без спросу.
'Какая же ты дура! Ну, зачем ты тогда его поцеловала!'
Николай сделал Аньке предложение. Чего и следовало ожидать. Никто и не сомневался. И Лёшка-балбес женился на своей. Что было очень предсказуемо. Совершенно ясно. Даже слепому было видно, что у него от Томки башню сносит!
'Почему же ты не вышел тогда на перрон вместе с ними?!'
Это не важно! Никуда ты от меня теперь не денешься!
Татьяна сдаваться не собиралась. Ей было не всё равно.
А Владимир вдруг начал узнавать не только военврача, а ещё и эту стройную и красивую кареглазую девушку, которая ухаживала за ним все это время. Убирая, как за маленьким. Он смотрел на неё, и ему стало казаться, что он знал её когда-то, и Владимир подумал: 'Ну, вот, хоть кто-то знакомый будет рядом, когда будет надо'.
Он уже устал сопротивляться этой непонятной женщине... Этим двум непонятным женщинам... В белых халатах... Которые не давали ему уйти, тихо и мирно... Никого не тревожа... Насовсем... Они... Она... И вдруг он вспомнил о Наталье...
'Боже мой!'
Татьяна сидела рядом с Владимиром и думала только об одном. О том, что она ни разу так и не сказала ему, как она его любит. А он то приходил в себя, то уплывал. Она чувствовала это по-женски, по-матерински, по-сестрински. Она чувствовала, когда он уходил, и держала его, не давая ему сорваться в пропасть, откуда не было возврата. Лишь бы он выжил! Она так его любила! И молилась, хотя не знала ни одной молитвы. Она придумала их сама, все эти молитвы! И, наверное, они помогли. Потому что взгляд его становился всё более осмысленным, всё более здешним.
И однажды он вымолвил чуть слышно:
— Наташа...
И тогда она заплакала. Тане хотелось убежать и спрятаться, но нельзя было оставить его ни на одну минутку. И она плакала, сидя рядом с ним, глотая горькие солёные слезы, и держа его за руку.
А когда пришла Рева, эта, самая сильная женщина в госпитале, и поправила ему подушку, и сказала, что теперь всё будет хорошо, Татьяна всё-таки не выдержала и убежала, всхлипывая... А военврач третьего ранга оглянулась на неё, и сказала старшей сестре, сопровождающей её на обходе, что, видимо, девочка устала и надо её сменить.
А он смотрел на них, и молчал...
'Это мое горе...'
Двадцатилетний мальчишка, которого научили убивать людей, но никто ещё не научил любить. Он потерял свою единственную Любовь, едва её найдя. Судьба отняла у него всё. Но помиловала и оставила в живых, хотя за жизнь он и не цеплялся. Наоборот, он её не хотел. Но молодой организм выдюжил. Владимир поправлялся не очень быстро, но уверенно.
Однажды в тёплый октябрьский день Татьяна сменилась с дежурства. И, уходя, увидела его во дворе под тополями... И, не удержавшись, снова поцеловала. Без спросу.
Начальник первого хирургического отделения Читинского окружного военного госпиталя военврач третьего ранга Софья Зиновьевна Рева смотрела на них из окна с высоты своих сорока лет и вздыхала. Мальчик выкарабкался. И, слава Богу. И, конечно же, он заслужил немножко любви. И она тоже заслужила. Рева видела, как бедная девочка присматривала за этим раненым. Тогда она ещё не понимала почему. Теперь поняла. Эх, молодость, молодость...
На следующий день во время обхода Татьяна так на него смотрела, что Владимиру стало не по себе. А белый халат туго обтягивал её высокую грудь и стройную фигуру.
Но у них ничего не получилось. Потому что не могло получиться...
Потому что он всё вспомнил. Наконец. Именно в этом госпитале он лежал в июне. Именно, здесь он увидел тогда Наталью. О ней напоминали и стены, и потолки, и подоконники, и, конечно же, тополя в госпитальном дворе. Он вспомнил всё.
Начав ходить, Владимир познакомился с лейтенантом Рябцевым из соседней палаты. Федор Рябцев был комвзвода двести двенадцатой авиадесантной бригады. Он уцелел во время штурма высоты 'Палец' в начале августа на Халхин-Голе, но через пару недель поймал-таки пулю в Чанчуне. Впрочем, ему повезло. То ли рука у снайпера дрогнула, то ли подтолкнул его под локоть ангел-хранитель, но самурайская пуля угодила в грудь, а не в висок, как это обычно бывало. Федора в бессознательном состоянии эвакуировали на ТБ сначала в Тамцаг-Булак, а затем в Читу. Как, собственно, и Владимира.
Сначала они просто сидели рядом на Солнышке во дворе, и неспешно беседовали, вспоминая Халхин-Гол и Китай. Пока Владимир случайно не упомянул в разговоре о том, что в авиашколе увлекался прыжками с парашютом. Когда Федор узнал. Сколько. Прыжков у Владимира. То раз и навсегда признал в нём своего.
Зашёл как-то разговор и о сотой отдельной авиадесантной бригаде осназ, которую выбросили на Харбин в первый же день наступления Дальневосточного фронта.
Владимиру нелегко было касаться этой темы, но то ли боль притупилась, то ли он к ней понемногу стал привыкать. Потому что мог говорить о Харбине уже почти спокойно. А, впрочем, кто удивится, если выздоравливающий побледнеет посреди фразы или у него перехватит горло и собьется речь на полуслове?
Рябцев знал немного, но кое-что знал. Знал о том, что бригада вела тяжёлые бои. Что потери были большие, хотя она и выстояла, продержавшись до подхода мониторов Амурской военной флотилии. Они десантников и выручили. Тех, кто уцелел. А уцелело, ясное дело, немного. Но если бы не мониторы, не уцелел бы, вообще, никто.
Только после войны военные историки, корреспонденты и писатели напишут об этих боях почти правду или почти всю правду. Кому сколько разрешат. А пока, о том, что происходило в Харбине в течение недели, с тринадцатого по двадцать первое августа, знали только Военный совет и штаб Дальневосточного фронта.
А дело было так...
Тринадцатого перед рассветом первый батальон сотой отдельной авиадесантной бригады особого назначения десантировался с парашютами в нескольких точках на окраине города. Стремительным ударом десантники захватили аэродром и мосты через Сунгари. Охрана серьёзного сопротивления оказать не успела, и была безжалостно перебита. Перерезав стратегическую Китайско-Восточную железную дорогу, батальон выполнил свою главную задачу. После чего взял под охрану аэродромные запасы топлива и ангары с самолётами, а частью сил захватил радиостанцию, водонасосные станции и склады вооружения. При этом один взвод сразу же был выделен на охрану советского консульства.
Кроме того, были разгромлены штабы японских войск, дислоцированных в городе, в том числе штаб Военной Сунгарийской речной флотилии. При этом удалось арестовать её командующего, пожилого китайца в звании генерал-лейтенанта, который, похоже, страдал бессонницей, и на свою беду задержался в штабе.
Вторая волна, два батальона и управление бригады, десантировалась посадочным способом через час после первой. Были захвачены вокзал, почта, телеграф и телефонная станция, а также склады с продовольствием. В районе аэродрома, опираясь на уже имеющиеся доты, десантники приступили к созданию нового оборонительного рубежа. С помощью мобилизованного местного китайского населения, само собой.
К полудню на аэродром прибыл советский консул, вместе со спешно сформированным отрядом самообороны, под командованием штатного сотрудника соответствующих органов и по совместительству советника по культуре.
В Харбине жило и работало более трёхсот советских граждан. Майор Мошковский приказал выдать всем военнообязанным мужчинам винтовки, патроны и гранаты с захваченных складов, и сменил ими десантников на ряде второстепенных объектов.
Но, как оказалось, людские резервы на этом ещё далеко не были исчерпаны. В Харбине жило очень много русских эмигрантов. Причем, большая часть из них здесь и родилась. В семьях бежавших когда-то из Советской России казаков, обманутых белыми генералами и атаманами. А кое-кто жил в Харбине ещё с дореволюционных времён. Многие молодые юноши и девушки с энтузиазмом предложили свою помощь свалившимся на них с неба землякам.
Военком, отлично понимая, как мало у них шансов продержаться в глубоком тылу противника в одиночку, махнул рукой на классовую чуждость этой молодежи. А, впрочем, они ведь были русскими людьми! И почему бы им не искупить вину своих родителей перед Родиной своей русской кровью?
Только начальник особого отдела бригады резко возражал против создания народного ополчения из этих недобитков. Тогда Мошковский предложил ему взять взвод и самостоятельно организовать имеющимися силами захват и оборону Харбинской тюрьмы, жандармского и полицейского управлений, городской управы, банков, военного госпиталя и больниц, продовольственных складов и пекарен.
Крыть было нечем. И лейтенант унялся. Пообещав самому себе повнимательнее присматривать за майором. И, если что... Незамедлительно принять в его отношении необходимые меры.
Яков Мошковский не хуже своего военкома понимал, что шансы продержаться до подхода помощи, у бригады не велики. Хотя смертником себя и не считал. Умирать он пока не собирался. Он собирался повоевать с самураями как следует!
Впрочем, смерти он не боялся. По разным причинам.
Во-первых, когда-то он летал на таких хрупких аппаратах, что иначе как смертником в глазах простых обывателей и не являлся. Потому что стал пилотом ещё в двадцать третьем году. Во-вторых, у него уже более пятисот прыжков с парашютом, в том числе затяжных и особой сложности. И это тоже о чём-то говорит. В-третьих, когда он искал экипаж Леваневского, то полярной ночью в одиночку ходил очень далеко за Северный полюс, рискуя повторить его судьбу. Хотя Сигизмунда так и не нашел. И, в-четвертых, на совести у Якова была гибель товарищей в той нелепой катастрофе в мае прошлого года под Архангельском.
Он тогда не сумел справиться с машиной. Потому что перед этим не спал ночь, и очень весело провёл время в дружеской компании.
В то утро, когда он оторвал свой верный 'СССР Н-212' от взлётной полосы, вдруг сдал один из четырёх моторов. Он прибавил оборотов остальным, но не сумел выдержать линию взлёта, ударился шасси об отвал какой-то траншеи и пробил бак. Самолёт при этом подпрыгнул и, пролетев сотню метров и загоревшись, упал в реку.
При ударе его выбросило на плоскость. Горели бензобаки. Он открыл задний люк, и стал помогать выбираться пассажирам. И, вроде все выбрались. А потом оказалось, что выбрались-то все, а вот доплыть до берега в меховых комбинезонах и унтах не смогли.
Герой Советского Союза Михаил Бабушкин не смог. Потому что в недавней аварии сломал обе ноги, и Яков должен был его доставить в Москву. А когда его самолет упал в реку, он ещё два ребра сломал, как потом определил патологоанатом. Яков сам его вытащил из воды. Но было уже поздно...
'Хватит самоедством заниматься! Этим ты никого уже не вернешь!' — Мошковский взял себя в руки и усилием воли отбросил тяжёлые мысли.
Мобилизационный пункт он организовал в здании городской управы, а создание ополчения поручил военкому. Батальонный комиссар Углов, осознавая, что времени у них в обрез, и самураи вот-вот очухаются и навалятся всем скопом, взялся за дело по-большевистски решительно. Он формировал и вооружал отряды, назначая командирами парашютистов. Часть ополченцев была им направлена для захвата и охраны различных городских учреждений, а наиболее боеспособные подразделения выдвинуты к аэродрому, чтобы принять бой вместе с основными силами бригады.
А бой принять пришлось уже на следующий день...
За сутки, которые ему предоставили самураи, комбриг успел организовать на подступах к аэродрому и мостам настоящие укрепрайоны с несколькими линиями обороны. Была у него и своя авиация. Полковник Слюсарев, как и обещал, посадил в Харбине эскадрилью И-шестнадцатых.
К этому времени ТБ семнадцатой отдельной тяжелобомбардировочной авиабригады перебросили на Харбинский аэродром ещё два батальона мотострелков, великодушно выделенных Мошковскому вышестоящим командованием. С Харбинских складов были доставлены и розданы по взводам ручные и станковые пулемёты с патронами. В достаточном количестве, что бы превратить авиадесантную бригаду в пулемётную.
В городе десантникам удалось захватить в исправном состоянии две артиллерийские батареи вместе со снарядами и самурайскую роту лёгких танков. Ещё одну, легко-танковую роту Т-26, на внешней подвеске доставили тяжёлые бомбардировщики из Благовещенска. Кроме этого, они привезли и дивизион сорока пятимиллиметровых противотанковых орудий.
Командование японской третьей армии, наконец, пришло в себя от неожиданности, и бросило против советских десантников и Харбинского ополчения обе дислоцировавшихся недалеко от города бригады. Ещё две смешанных бригады и пехотная дивизия в срочном порядке перебрасывались по железной дороге. Этот нарыв, внезапно образовавшийся в глубоком тылу Квантунской армии, необходимо было вскрыть в самые кратчайшие сроки!
Но самураи недооценили советских парашютистов. Обе бригады, атакуя в лоб подготовленные позиции, понесли большие потери. Оказывается, у русских были и танки, и артиллерия, и даже авиация! В критический момент две роты танков ударили во фланг перегруппировывающейся сорок седьмой пехотной бригаде, и при поддержке истребителей разметали её боевые порядки огнём, броней и гусеницами.
А наступившей ночью несколько разведгрупп десантников прошли по самурайским тылам, ведомые проводниками из местных русских эмигрантов, и, хорошенько, поработали ножами. К этому самураи не были готовы совершенно. Потому что знали, что русские ночной бой не любят. Наверное, это были какие-то неправильные русские.
На следующий день под Харбин прибыли части японской шестьдесят третьей пехотной дивизии. Три пехотных полка, артполк (девять батарей), инженерный (две роты) и транспортный (две роты) полки, кавалерийский эскадрон и рота танкеток (семь штук). Более четырнадцати тысяч солдат и офицеров. Против тысячи восьмисот парашютистов, семисот стрелков и трехсот военнообязанных. И нескольких тысяч ополченцев.
За эти три дня десантники неплохо окопались и пристрелялись на местности. Кроме того, ожидая атаки, Мошковский загодя вызвал бомбардировщики. А потом отправил звено 'ишачков' в разведку, намереваясь к подходу СБ выявить районы сосредоточения самурайской дивизии и затем навести на них авиацию. И это ему почти удалось. Почти, потому что лететь до Харбина всё-таки было далеко. Тем не менее, многие японские части попали под бомбы на марше. А потом их проштурмовали истребители.
Вражеская атака была отбита. И следующая. И ещё одна. И ещё. А потом Мошковский нанёс контрудар своими танками по позициям пехоты и артиллерии врага. Контрудар имел успех. Правда, несколько танков было потеряно. Экипажи погибли. Но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь.
Ночью через линию боевого соприкосновения опять отправились разведчики. И эти еженощные вылазки были отнюдь не безрезультатны. В ночной ножевой драке, точнее резне, парашютисты вновь и вновь выходили победителями.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
