Лидия

Она улыбнулась — медленно и мягко, улыбка несколько секунд таяла на её лице, — а потом губы её приоткрылись, и она обняла меня за шею. Её руки были холодными. Я притянул её к себе.

Она вся дрожала.

— А ты... — пробормотал я. — А я...

Я поцеловал её — неторопливо и нежно, — и она тут же ответила на мой поцелуй. Её язык скользнул по моим губам и оказался у меня во рту — горячий, с лёгким привкусом энергетического молока. Я стиснул её так сильно, что она застонала, и сжал рукой её грудь.

Она быстро скинула комбинезон, а я сломал на своём молнию, выдираясь из него, как из смирительной рубашки.

Мы легли на койку — узкую и жёсткую, как в больничной палате. Я никак не мог снять с неё лифчик — эластичный и плотный, из телесного цвета ткани, — и она стянула его через голову.

Вскоре на нас уже не оставалось одежды. Она лежала подо мной, обхватив меня за шею и нетерпеливо ёрзая, вздрагивая на кровати, прижимаясь ко мне.

Но... ничего не было.

Тогда она залезла верхом и принялась тереться об меня, тяжело вздыхая и постанывая, но это не помогало.

Я хотел её, но ничего не мог с собой поделать.

Вскоре она сдалась, и мы просто легли рядом на кровати.

— Извини, — сказал я. — У меня... раньше ничего такого не было. Просто... вся эта невесомость, полёты...

— Я понимаю, — сказала она, повернувшись ко мне. — Правда. Тебе не за что извиняться...

— Нет, всё-таки... — сказал я. — Понимаешь, Лида, я...

— Лида?

Девушка приподнялась на одной руке и, улыбнувшись...

28

— Таис! Таис, ты слышишь меня?

Яркий свет странным образом пробудил меня и вернул мне сил.

Я поднялся с кровати.

Меня немного качало, ноги дрожали от слабости, но я всё равно сделал несколько шагов — по обжигающе-холодному металлическому полу — и остановился напротив двери.

На меня смотрел красный глазок панорамной камеры.

— Таис, — сказал я и усмехнулся, — мне кажется, у меня осталось совсем немного времени. Что ты там говорила? Я перезагружаюсь, как компьютер?

Я вдруг рассмеялся.

— Не знаю, слышишь ли ты меня, — сказал я, — не знаю, есть ли ты там вообще, но... мне кажется, дело не в этом. Не в том, о чём ты говорила. Мне кажется, я просто...

Свет в комнате замерцал с раздражающим высокочастотным треском, а под потолком что-то бухнуло, как будто звуковая волна на огромной скорости разорвала застоявшийся воздух.

— Таис! — закричал я. — Что здесь происходит, Таис?

Но мне никто не отвечал.

27

Она была болезнью, поразившей моё сознание и тело.

Она исчезла, растворившись в бездне нейросети, оставив после себя пустоту, которую я чувствовал каждое мгновение своей жизни. Без неё всё стало тюрьмой — пыльная квартира матери, где ещё чувствовался запах эклеров и крепко заваренного чая, орбитальные станции с обжигающим светом лазерных ламп, тесные, как одиночные камеры, корабли, летящие с ускорением, от которого перехватывало дыхание и ломило кости.

С Анной я больше не встречался.

Под конец моего пребывания на марсианской станции к бесцельным шатаниям по коридору и орбитальному восходу в иллюминаторе добавилось ещё одно развлечение.

Я обнаружил, что на любом терминале можно получить подробную информацию обо всех запланированных гражданских рейсах. Моего доступа обычно хватало, и я любил, наглотавшись тошнотворной суспензии, просматривать списки экипажей, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Информация обновлялась с задержкой, не чаще одного раза в день, и случалось так, что после синхронизации с центральным сервером на Земле целые корабли пропадали из расписаний, корректировалось время, втискивались в список экипажей новые, ничего не значащие имена.

Одно имя я, впрочем, узнал — и долго обновлял страницу с экипажем, всерьёз решив, что у меня начались галлюцинации.

Лида!

Оператор четвёртого разряда.

Такую же должность занимал на Сфенеле и я. Это могла оказаться её полная тёзка, что, несмотря на редкое имя, было не так уж невероятно, однако я не смог заставить себя поверить в подобное совпадение.

Это была она.

Лиду приписали к кораблю, который курсировал между Землёй, Марсом и Европой — как и Фиест Анны.

Её корабль назывался Атрей.

Она была уже в пути и летела на Марс, но Атрей заходил на марсианскую орбиту только спустя неделю после моего отлёта. По сравнению с прошедшими годами и миллионами миль, разделяющими планеты, эта неделя представлялась мне такой ничтожной — как одно мгновение, единый вздох, из-за которого нам не суждено было встретиться снова.

На Землю она возвращалась только полгода спустя.

В тот день я не мог уснуть, и всю ночь — фальшивую, рассчитанную по земным часам — ходил кругами по станции против её движения, точно пытался повернуть время вспять. Как она оказалась на корабле? Вернулась на технологический? Использовать связь на станции допускалось лишь в экстренных случаях, а коммуникатор на корабле открывал канал только с центром управления, и я не мог даже написать ей до своего возвращения домой.

Помню, как я долго стоял у иллюминатора, глядя на бездонную тьму сквозь своё отражение. Когда стал заниматься орбитальный рассвет, и голубая корона планеты выплыла из мрака, я принял решение. Я вернусь на Землю и попрошу длительный отпуск — надолго, как минимум на год, даже если это и повредит моей карьере, даже если мне предложат перевод на интересную миссию, на должность, которую я всегда хотел.

Всё это не имело значения.

Я дождусь, пока она вернётся.

Я рассказал о своём решении пилоту — мне просто необходимо было с кем-нибудь поговорить, — а тот в ответ, как Виктор в своё время, покрутил пальцем у виска.

— У тебя совсем крыша поехала? — сказал он. — Тебя внесут в чёрный список и... всё. Прощай карьера. И ради чего это всё? Школьная подруга? Ты вменяемый вообще?

— Но подожди, — стал оправдаться я, — почему чёрный список? Я же не требую увольнения, ничего такого. Просто прошу длительный отпуск. Мне казалось, это нормальная практика и...

— Слушай, — перебил меня первый пилот; он был ниже меня ростом, но смотрел на меня так, словно я едва доставал ему до плеч, — я не знаю, когда там это было нормальной практикой. Сейчас подобное равносильно... самоликвидации. Мне казалось, ты понимаешь, что спрос несколько превышает предложение. Ты должен радоваться, что за такое короткое время получил столько назначений, далеко не всем везёт так, как тебе.

— Я понимаю, — сказал я. — Наверное, это и правда похоже на какой-то...

— Бред умалишённого? — подсказал пилот.

Я промолчал.

— Короче, — сказал пилот. — Это твоя жизнь и ты можешь делать всё, что угодно. Но я тебе ситуацию обрисовал.

Больше мы эту тему не поднимали.

Я не стал писать заявление.

Гефест вернулся на Землю, и я целый месяц сидел без дела, надеясь, что на сей раз обо мне забудут, или припишут к кораблю, который улетит с Земли через год, и я всё-таки смогу встретиться с Лидой.

Я заболел этим.

Раньше, коротая время между полётами, я никогда не пытался её найти, однако после того, как я увидел её в списках рейсового корабля, всё изменилось — как если бы то, что она вернулась на технологический, каким-то непонятным образом означало и то, что она могла вернуться ко мне.

Через месяц мне позвонили из агентства и сообщили о новой миссии. Я снова летел на Гефесте — почти в том же составе, не считая двух человек. Нам предстоял двухнедельный полёт на Марс, потом долгий путь на Ганимед, потом снова на Марс, и только после этого — обратно на Землю.

Долгое плавание, как говорила Анна.

И уже через три месяца.

Я напился дешёвым пенистым пивом, которое любил покупать Виктор, а на следующий день, с похмелья, принялся изучать полученную из агентства программу полёта.

Я с трудом соображал, голова болела, и я несколько раз перепроверял все даты, указанные в универсальном формате, сравнивал наши с ней пути.

Мы могли встретиться на Марсе.

На той же самой станции.

Я прилетал туда за два часа до её отлёта домой. Всего лишь за два часа.

26

Всё это время я жил только ожиданием, хотя и не представлял, что скажу ей, когда мы всё-таки встретимся — и что она скажет мне. Сначала я боялся, что она вообще не захочет со мной говорить, а потом понял, что этих ничтожных часов не хватит, чтобы объяснить всё друг другу — всё, что накопилось за пройденные годы.

Когда из-за ошибки при выходе на орбиту два часа превратились в двенадцать минут, я мечтал только о том, чтобы просто её увидеть.

Слова были не нужны.

Я первым выбежал из шлюза в круговой коридор и замер, не зная, что мне делать. Поначалу я собирался проверить по терминалу, у какого стыковочного шлюза стоит Атрей, однако на это уже не оставалось времени.

Я побежал.

Вспыхивали у потолка голограммы с порядковыми номерами шлюзов, проносились мимо яркие, обжигающие глаза экраны терминалов, в иллюминаторах зияла чёрная пустота. У меня кружилась голова, пол уходил из-под ног, а мышцы, одрябшие в невесомости, сводило от боли.

Мне пришлось остановиться.

Послышался звон — тонкий, едва различимый, — который прокатился по коридору, усиливаясь и поднимаясь, подобно волне. Свет у потолка замерцал, я опёрся рукой о стену, но это не помогло мне найти утраченную точку опоры — станция переворачивалась, опрокидывалась навзничь, проваливалась в орбитальную темноту.

Одна из дверей неподалёку открылась, и в коридор вышли какие-то люди. Они все выглядели одинаково, как манекены, точно провели половину жизни в невесомости — высокие и худые, с опухшими лицами, в облегающих серых комбинезонах. Они о чём-то говорили — я слышал голоса, но не мог ничего понять.

Я дёрнулся — перед глазами всё плыло, — и, покачиваясь, пошёл вперёд. Люди в комбинезонах медленно отдалялись от меня — они передвигались осторожно и плавно, как в отсутствие гравитации, а их одинаковые одежды странно мерцали на свету.

— Виктор! — крикнул кто-то позади меня.

Я обернулся.

Виктор? Нет, этого не может быть. Мало ли людей во вселенной, которых зовут Виктор.

Я качнул головой, пытаясь прогнать охвативший меня морок.

Оставалось восемь минут.

Я шёл, хватаясь за поручни в стенах. Кто-то попытался со мной заговорить, но я отвернулся и промолчал — у меня не было времени на разговоры.

Номера шлюзов под потолком мерцали, как световые туннели в нейросети, а названия улетающих кораблей на экранах стремительно сменяли друг друга — время с каждым мгновением неумолимо ускоряло свой ход.

Нет!

Мне нужна была лишь секунда, лишь мгновение, которое занимает команда во время нейросеанса — просто, чтобы снова увидеть её.

Она стояла рядом со шлюзом.

Она чего-то ждала, сцепив на груди руки и недовольно, резко отвечала рослому мужчине в форме соединённого флота.

— Лида! — крикнул я, и она обернулась.

Она узнала меня!

Лида вздрогнула, её чёрные волосы разлетелись по плечам, рука застыла в незавершённом движении, с раскрытой ладонью, чуть приподнятая над головой... — и в этот момент свет в коридоре замигал, а стены затряслись так, как будто двигатели сошли с ума и, вместо того, чтобы корректировать движение по орбите, стали разрывать станцию на части.

Меня отбросило к закрытому люку одного из шлюзов, но я успел ухватился за поручень в стене.

По всему скелету станции проходила частая судорога, скрипели переборки, слышались крики и глухие металлические удары.

В коридоре зажёгся красный свет.

Лиды уже не было. Она исчезла в этом мареве, в доносящихся со всех сторон воплях. Кто-то в блестящих одеждах пробежал мимо меня, споткнулся и растянулся по полу.

Станция медленно заваливалась на бок, как идущий на дно корабль.

Вектор гравитации неожиданно сменился, и невыносимая сила тяжести в десятки атмосфер потянула меня вниз, в жерло коридора, превратившегося в отвесную пропасть.

Из последних сил, чувствуя, что в любую секунду могу потерять сознание, я дёрнулся к пульсирующему над головой свету, перехватывая дрожащими руками поручни в стенах. Тело моё странно отяжелело — мне приходилось поднимать вес в сотни килограмм, и даже металлические поручни едва выдерживали эту нагрузку, опасно шатаясь при каждом моём движении.

Время оцепенело.

Между ударами моего сердца проходили минуты, часы. Я двигался медленно, едва удерживаясь, чтобы не провалиться в разверзшийся подо мной гравитационный колодец. Каждое движение моих мышц, каждый вздох преодолевал оглушительное сопротивление заполненного криком пространства, которое нарастало ежесекундно, обрывало мне руки, сталкивало вниз — отдаляя, отделяя меня от неё. Даже воздух вокруг стал осязаемым и плотным, как будто всю станцию заполнил тяжёлый инертный газ.

— Лида! — закричал я и понял, что не слышу даже собственного крика.

На секунду мне показалось, что я нахожусь в вакууме.

Я поднялся ещё немного и упёрся головой в массивную дверь, похожую на перегородку в военном бункере.

От удивления я чуть не сорвался со стены.

Все направления передо мной перемешались, я уже не понимал, где верх, а где низ. Я потянулся рукой к двери и...

25

— Ответь мне! — Голос мой срывался на хрип. — Пожалуйста, ответь!

Я стоял, покачиваясь, посреди комнаты.

— Я хотел сказать, что у меня... — начал я. — Я чувствую, что у меня действительно не осталось времени... не осталось сил. Мне казалось, что ты хотела что-то сказать мне...

Рука моя потянулась к горящему глазу панорамной камеры.

— Если это так, — сказал я, — если ты действительно...

Раздался щелчок, в двери открылся люк, и из него вылетел белый пакет с энергетической суспензией. Пакет шлёпнулся на пол у моих ног. Один край у него был загнут, как будто его уже пытались открыть.

— Это что? — спросил я, уставившись на пакет. — Это что? Это твой...

Я поднял пакет и оторвал загнутый край. Суспензия была тёплой и горькой на вкус. Я сделал несколько глотков и почувствовал, как к горлу подступает рвотный комок.

— Что это? — прохрипел я, бросая пакет на пол. — Вы хотите меня...

Я с трудом сдержал рвотный спазм, меня мутило. Проглоченная суспензия выжигала меня изнутри. Свет у потолка странно мерцал, как при перебоях электричества.

Я доковылял до унитаза, прикрывая рукой глаза — как если бы именно свет вызывал у меня тошноту — и вдруг замер.

Что-то укололо мне в босую ногу.

Я наклонился и поднял непонятный предмет, похожий на обломок какого-то крепления или на антенну с тонким заострённым концом. Острый кончик был красным от крови.

24

Я пришёл в себя в медицинском отсеке.

Врачи сказали, что у меня было небольшое сотрясение, однако я провалялся без чувств почти двенадцать земных часов. Когда я, наконец, поднялся на ноги, Атрей уже улетел.

Произошёл сбой системы искусственной силы тяжести, и станция чуть не сошла с орбиты. Даже гравитация была против нас. Катастрофу удалось предотвратить, подключив маневровые двигатели и восстановив прежний эллипс, однако два человека погибло, а шесть получили травмы разной степени тяжести.