Впрочем, к столу окружающее запустение не относилось. Столешница всегда была идеально вытерта, бумаги лежали в строгом порядке, каждый из десятка ящиков закрывался на персональный замок, чернильница наполнена, а деревянное перышко не нуждалось в заточке. По правде говоря, с таким столом никакого кабинета не надо. Но работать отчего-то положено именно в кабинетах.
Ухоженные женские руки взяли из верхнего ящика толстую картонную папку, положили на середину столешницы и раскрыли один из последних разворотов.
"Довожу до вашего сведения, что в среде обды все чаще упоминается о факте пребывания сильфов подле ее персоны..."
"В данном документе приводится дословно содержание отчета, изъятого у агента сильфийской разведки господина Костэна Лэя. Ведские письмена на обратной стороне оригинальной бумаги расшифровке не подлежат..." — тут же прилагалась та самая бумага, "письменами" вверх, дабы господа, которые будут читать отчет, сами убедились: не подлежат. Курица лапой написала бы разборчивее.
Аккуратные буковки, сухие официальные слова. Несколькими страницами ранее — стенография общего совещания. Почерк неровный, летящий. А приложение с итогами уже обычное, сухое, каллиграфическое.
"По итогам закрытого голосования принято решение о нецелесообразности существования Климэн Ченары, в дальнейшем именуемой "обда". Расстановка голосов: 11 "за", 5 "против". Появление новой обды после смерти нынешней принято считать необязательным, а опасность нынешней обды для благополучия Ордена — первостепенной..."
"Постановление. Выдать исполнителю копию портрета неизвестной, дабы по возможности было проведено расследование по установлению личности. Оригинал портрета приложен и закреплен в деле на третьей странице..."
Пальцы замелькали, перелистывая. Начало папки было старым, почти двадцатилетней давности. Оно содержало протокол обычного, на первый взгляд, ареста ведского лазутчика и записи допросов. Это была ничем не примечательная папка — до тех пор, пока на одном из допросов не прозвучало слово "обда".
"...Обда придет в Принамкский край! Вы даже не понимаете. Вам так говорят все, кто предан ей. А я еще скажу другое. Она не просто придет — она УЖЕ здесь. Высшие силы снова говорили с людьми. Орден доживает последние годы. Обда пришла, пришла, ПРИШЛА! Я пока единственный, кто знает это наверняка, я умру здесь и никогда не донесу эту весть ни до кого, кроме своих тюремщиков. Но и без меня об этом скоро все заговорят. Бойтесь и трепещите, потому что обда здесь, но вы никогда ее не найдете..."
Пальцы перелистывали страницы допросных листов, замаранных кровью. Сколько было тех допросов за двадцать лет? Но пленник, будь распят он тридцатью четырьмя смерчами, не соврал. О том, где надо было искать обду, они и правда узнали сами — слишком поздно. Даже семья Климэн Ченары ничем помочь не смогла — последний раз девчонка появлялась дома около пяти лет назад. Обду достаточно хорошо изучили, чтобы понять: родственные чувства от нее бесконечно далеки, даже трюк с заложниками станет напрасной тратой времени и средств.
А вот и портретик. Крошечная овальная рамка. Такие портретики принято носить на шее в медальонах или на поясе в плоских кошельках. Только изображенная на нем женщина не приходилась схваченному лазутчику родственницей или любимой. Она вообще уже давно умерла — портретику, судя по дате, больше ста лет. Но единственное, что удалось выбить на допросах — по старинному портрету каким-то образом была найдена новая обда. И орденская разведка в свое время сбилась с ног, пытаясь это повторить, но не смогла.
— И ведь не красавица, — с легкой досадой пробормотала другая женщина, не изображенная на портретике, а склонившаяся сейчас над ним. Ее ухоженные руки снова замелькали, перелистывая пыльные страницы одного из главнейших дел орденской разведки.
Вот снова поздние документы: письменный отказ Костэна Лэя от обвинений (сильфийское дело с некоторых пор объединили с делом обды), отчет лазутчика с ведской стороны, извещавшего, что сильфов подле обды не обнаружено, а след убийцы потерян где-то между ставкой обды и Локитом; отчет лазутчика с Холмов, который постановил, что сейчас все агенты четырнадцатого и пятнадцатого корпусов находятся на родине, прошение о выдаче солидной суммы вдове погибшего исполнителя, жившего на территории Холмов и завербованного Орденом для кражи документов из тайной канцелярии, копия ответа на прошение, дарственная на дом в Принамкском крае близ Мавин-Тэлэя (ни к чему семье убитого жить под крылом сильфийской разведки), расписка о получении гонорара вторым исполнителем (гонорар не столь солиден, как плата за смерть, но исполнитель на судьбу не в обиде), еще пара справок, отчеты о совещаниях, дополнения, приложения.
Одно из главных правил дипломатической разведки — держать в порядке документацию, а при каждом удобном случае сортировать и перечитывать, чтобы ничего не упустить. Сотни дел в архивах — и чем тщательнее они составлены, тем проще будет при надобности в них вникать. Это — история Ордена на руинах истории эпохи обд, и чем точнее будет рассказано новое, тем скорей позабудется старое.
Женщина потерла тонкую переносицу и подняла вверх голову, чтобы хоть немного размять затекшую шею. Взгляд наткнулся на злополучный пыльный абажур, от одного вида которого хотелось чихнуть. Давно уже хочется снять его и выбросить, но потолок высокий, не достать, даже если соорудить конструкцию "стол — стопка книг — табуретка", а просить более рослых коллег — только на насмешки нарываться. Как же, эта задавака опять изволит капризничать, и занавески не по ней, и абажуры, и весной по городу не желает ездить, а начальство ей опять потакает, незаменимой нашей.
Наргелиса Тим ненавидела пыль, цветы, своих коллег и потные пальцы начальника, благодаря которым удавалось избегать первых трех. Двумя годами ранее она столь же истово ненавидела детей, но это время, хвала Небесам и высшим силам, миновало. Теперь Наргелиса не какой-то там младший внештатный помощник, которого можно запихнуть на унизительную должность наставницы дипломатических искусств, а ценный сотрудник, один из немногих, кто знает обду лично. Вдобавок, ее заметил благородный господин Тарений Са. Он уже стареет, достиг всего и теряет хватку, а Наргелиса молода и готова несколько лет потерпеть касания потных пальцев, чтобы потом занять его место. Вот тогда бы она развернулась...
Сладкие мечты были прерваны звуком шагов по коридору. Наргелиса поморщилась. Клацанье кованых набоек было ни с чем не спутать, и только один человек в орденской разведке подковывает свою обувь на манер лошадиных копыт. Безвкусица и глупое пижонство, но, надо сказать, впечатление производит. Особенно, в сочетании со всем остальным.
Дверь без стука распахнулась, и на пороге возник бессменный герой всей орденской разведки за последние десять лет. А может, и за двадцать. Или даже за сорок, потому что никто из нынешних разведчиков не мог похвастать трофейной саблей сильфийского "коллеги", добытой почти в настоящем бою. За эту саблю все девушки, особенно допущенные до секретных сведений, великодушно прощали герою низкий рост, неблагородное происхождение, невысокую должность и мало совместимые с этим фанаберии.
— О, похоже, наша ласточка еще не ложилась!
— Какого смерча тебе надо, Лавьяс? — с нарочитым безразличием проворчала Наргелиса, не отрывая взгляда от бумаг.
— Зачем же так нерадушно? — попенял Лавьяс Дарентала, проходя к столу и специально становясь боком, чтобы лучше было видно знаменитую трофейную саблю. — Разве так встречают бесстрашных воителей, прошедших смерчи и дым?
— Мне — можно, — Наргелиса подняла глаза, коими поглядела на "воителя" в упор. — После того, как я лично прикрывала на Холмах твою ценную задницу вместе с этой саблей. Хотя, пожалуй, с большим удовольствием полюбовалась бы, как милый голубоглазка Костэн засовывает одно в другое.
В разведке умели ценить взаимовыручку, поэтому Лавьяс тут же перестал строить из себя невесть что.
— Геля, разве я опять дал повод для грубости? Клянусь, в этот раз совершенно нечаянно! Я навестил твой аскетичный уголок по важному делу, — он выразительно махнул перед носом коллеги парой листков, исписанных убористым почерком, а потом серьезно поинтересовался: — Мир?
— Мир, — вздохнула Наргелиса. Лавьяса не переделаешь, зато теперь у нее есть рычаг давления. Да и герой он все-таки. Первый орденский разведчик за смерч знает сколько лет, кому удалось в открытую поцапаться с сильфами и обзавестись настоящей трофейной саблей. В первые полгода его вообще на руках носили. Не будь Лавьяса Даренталы и совершенного им, ни сама Наргелиса, ни начальник не сумели бы так ловко прижать сильфов еще раз — безо всяких трофеев, зато с приятным результатом. Благодаря Лавьясу Дарентале, каким бы он ни был, орденская разведка снова поверила в себя.
Коллега тут же бесцеремонно присел на краешек стола и положил свою ношу поверх раскрытой папки.
— Сегодня ночью в Мавин-Тэлэй прилетел гонец с границы. Так спешил, что его доска развалилась на части, едва он коснулся брусчатки на площади перед зданием разведки.
— Что опять вытворили сильфы? — заинтересовалась Наргелиса, касаясь листков, чтобы перевернуть удобнее и прочитать, но Лавьяс прихлопнул их ладонью. Ему хотелось сперва рассказать все самому.
— А кто говорил про сильфов, Геля?
— Обда?! — Наргелиса резко выдернула листки из-под ладони и постаралась вчитаться, но от внезапного волнения буковки запрыгали перед глазами.
Лавьяс многозначительно повел плечом. Сам он оставался спокоен лишь потому, что все уже прочитал.
— Третьего дня наши полевые разведчики из гарнизона под крепостью Кайнис отловили в приграничной пуще странного субъекта. Это был горец средних лет, замерзший и, судя по всему, сумасшедший, потому что брел по снегу босиком и в одном кафтане, волоча шубу за собой. Сопротивления не оказал, лишь подвывал и странно смеялся. Его доставили в Кайнис, отогрели, накормили и постарались расспросить. Дело нелегкое, горец был совсем плох.
— Ноги отморожены? — палец нашел в документе эту строчку.
— Не только. Как мне сказал гонец, очевидец событий, он отчего-то гнил заживо, постоянно бредил и, видимо, толком не понимал, где находится. Нам бы и не доложили, но в бреду среди прочего прозвучало одно решающее слово.
— Обда, — снова процедила Наргелиса, отрывая взгляд от бумаги. — Тут описан не бессвязный бред, а вполне внятные сведения. Горец все-таки пришел в себя?
— То, что ты читаешь — вольный пересказ, — пояснил Лавьяс. — Он постоянно повторял это, с вариациями: обда договорилась с горцами, несмотря на сильфов, Фирондо вот-вот поклонится ей. И это ни какая-нибудь самозванка, а настоящая обда, как в прежние времена, и с каждым, кто посмеет встать на ее пути, будет то же самое, что с ним.
— Значит, он ее враг?
— Трудно понять. Горца крепко приложило о тучу. То возносил обде хвалу, то проклинал, то каялся в чем-то, то просил спрятать его от обды, убеждал, что будет нам полезен, снова умолял обду его простить и спасти. Врачи в Кайнисе определили, что его гниль идет от руки, и попытались ее отрезать, но горец догадался и не позволил. Сказал, на руке — знак его обды, и нельзя отрезать, иначе мир рухнет. Поэтому отрезали только отмороженные пальцы на ногах, что, по-моему, почти бесполезно.
— Я сейчас же вылетаю в Кайнис, — решила Наргелиса. — Мне нужно самой его допросить, особенно если горец знал обду лично.
— Увы, — развел руками Лавьяс. — И я бы не отказался провести допрос, но теперь это невозможно.
— Сдох? — Наргелиса быстро пробежала глазами в конец отчета. — Что?.. Пропал без вести?!
— Точнее, удрал. Шустрый оказался, не уследили.
— Гниющий заживо, без пальцев ног, из хорошо охраняемой крепости?
— Вот-вот. Ужасающая халатность. Может, он и сдох где-нибудь в лесах, но мы этого уже не увидим. Разведчики прочесали все окрестности, искали с земли и воздуха, но бесполезно.
— А может, не халатность? Я бы еще поверила, что сама обда способна на такой трюк без посторонней помощи, но не обычный человек, вдобавок сумасшедший.
— Подозреваешь заговор?
— Тридцать четыре смерча, да я знаю наверняка! — Наргелиса вскинула голову. — Обда создала в Институте немалую организацию и ни одного, повторяю, Лавьяс, НИ ОДНОГО человека оттуда мы не схватили. С той поры было уже два выпуска, грядет третий. Орден слишком нуждается во врачах, летчиках, командирах и разведчиках, чтобы отстранять от работы тех, кто попадает под подозрение. А это — все воспитанники, учившиеся в одно время с обдой. Мы не знаем, когда ее организация была создана, и сколько прошло выпусков, пока все не раскрылось...
— Ты начальству об этом докладывала?
— А как же, — она горько поджала губы. — Было отдано негласное распоряжение следить за всеми институтскими из последних десяти выпусков.
Лавьяс фыркнул. Задача невыполнимая, учитывая, что таких институтских в армии сейчас большинство.
— Как думаешь, Геля, а если мы с тобой вылетим в Кайнис и проведем расследование? Мы оба институтские, в наше время обды не было в помине, а те, кто прежде учились с нами, сейчас занимают в армии немалые посты. Если возьмемся как следует — неужели не отыщем, кто помог горцу бежать? Все-таки это уже зацепка, а не пустые подозрения.
— Если Тарений одобрит. У меня сейчас слишком много дел по сильфийскому вопросу. Кстати, ты уже докладывал о горце?
— Вот сама и доложишь, — ухмыльнулся Лавьяс. — Это ты у нас любимчик начальства, и оно не рассвирепеет, если услышит из твоих сладеньких уст о провале в Кайнисе. А нам, великим героям отчизны, лучше держаться подальше.
— Крокозяберья натура, — буркнула Наргелиса, понимая, зачем Лавьяса понесло докладываться именно ей. Узнав обо всем, благородный господин Тарений Са будет в ярости, и попавшемуся под горячую руку Лавьясу непременно припомнят, что, обретя трофейную саблю, он упустил сильфиду, которая оказалась не послом, а агентом тайной канцелярии, и все время заточения успешно водила орденскую разведку за нос. А Геля что, ее не жалко.
— Опять грубишь, — Лавьяс сделал вид, что обиделся, но получилось фальшиво и бесстыже. — Между прочим, ради одного дела стараемся! И насчет общего расследования я совершенно серьезно. Пора уже прижать подонков, позорящих Институт своим существованием.
— Посмотрим, — Наргелиса твердо решила, что выдаст идею расследования в Кайнисе за свою. А там видно будет. — Иди уже отсюда, пока не явилось избегаемое тобою начальство и не сделало с твоей саблей и задницей то, что не удалось Костэну.
— Я тоже желаю тебе всего наилучшего, Геля, — на прощание Лавьяс отсалютовал той самой саблей. — Ты потрясающе учтива и мила. Вот интересно, Тарения привлекли твои безупречные манеры или ему хватило того, что под юбкой?
Сказать в ответ какую-нибудь столь же обидную гадость Наргелиса не успела: дверь захлопнулась прежде.
* * *
— А вот эти чудесные сливы, сударыня Ристинида, выросли, представьте себе, в моем саду.
