— Вот это железо болотное, — пацан ткнул в кучи грязи, — это вот печь для варки, ее отец разбирал, когда железо доставал, тут вот в яме, смотри не упади, он уголь жег. Уголь смешивал с железом болотным, да и в печь клал. Потом грел сильно, долго, ждал пока остынет, разбирал печь, и доставал крицу. Вон место, где он глину на печь и на кирпичи брал.
— Крицу? Это что?
— Ну, такой вот кусок, — Кукша развел руками на пятнадцать-двадцать сантиметров, — железа. Только оно грязное железо, крица эта. Отец потом крицы эти привозил в кузню, да и отбивал. Половина, а то и меньше железа оставалась.
— А вот эти черные кучи? — я ковырялся во всем, до чего мог дотянуться, — Небось, из печки отходы?
— Ага, они негожие никуда, вот тут папка их и складывал.
— Ясно, ясно... Ясно, что ничего не ясно. Еще как железо делал? Только печь разбирал?
— Не, поначалу в горшках варил, укладывал железо болотное, да уголь древесный, да тоже грел. Горшок разбивал, крицу доставал. Только они еще меньше получались.
— Н-да, придется на старости лет еще и в горшечники заделаться... — я поставил валявшийся пенек, отряхнул его от снега, присел.
В руках вертел отколотый кусок того самого болотного железа. Отсюда было видно, что брал его Первуша и впрямь в болоте, вон ямы видны. Само "железо", руда, представляло собой кусок глины желто-красного, точнее ржавого, оттенка. Сам процесс, описанный Кукшей стал сюрпризом по форме, но не по содержанию. Давным-давно читал детскую книжку, там процесс получения различных металлов был описан. По ней выходило, что строили домну, в нее непрерывно засовывали слоями уголь и железную руду, продували горячим воздухом, и непрерывно же сливали чугун. Продутый кислородом чугун превращался в сталь. Запомнил я это потому, что размеры, указанные в книжке были колоссальными, и отдельно выделено предупреждение о том, что остановка процесса приводит к такому затвердению смеси руды и угля, что остановленную домну можно только разрушить, но не восстановить. Это в мой детский мозг впечаталось намертво. Еще бы, здание тридцать-пятьдесят метров высотой, сделанное из жаропрочного материала, приходило в негодность из-за простой остановки процесса!
Первуша делал также. Печь его была сделано по принципам доменной, просто непрерывности процесса он обеспечить не мог, вот и приходилось разбирать-собирать ее каждый раз. Да и выход по итогу был малым. Замучаешься так работать. Придется придумать процесс получше, плюс литье организовать, мне не улыбалось неделями молотком в кузнице махать. Решили сделать по-игнатьевски, то есть так, как все теперь в нашей деревне происходило. Опыты, эксперименты, увеличение масштаба, дальнейшие опыты, еще увеличение масштаба, эксперименты, промышленный образец. Поэтому мы набрали в рюкзаки руды болотной, угля у нас и своего куча, взяли кирпичей от печи, для образца, да и пошли на лыжах в сторону дома.
Прошли не долго. Кукша остановил меня, указал на какие-то следы.
— Лось прошел! Вон туда! — прошипел пацан, и показал мне направление.
— Лось — это хорошо. Давай, вперед иди, я за тобой потихоньку, — шепотом ответил я ему.
Мы двинулись по следу. Кукша скользил бесшумно, я за ним по проделанной им лыжне. Дошли до замерзшего ручья. Странно, кругом снег, а тут земля голая, метра два квадратных. Кукша поднял руку, это был наш знак "Внимание!". Я остановился, пацан снял лыжи и начал осматривать пятно. Потом быстро вернулся, нацепил лыжи:
— Туда зверь пошел! За ним быстро надо!
— Не заблудимся хоть? — я осматривал лес, кругом ни одного ориентира, только деревья.
— Не, по нашим следам обратно пойдем.
— Ну смотри, давай тогда за лосем.
Шли еще минут двадцать, на этот раз быстрее. Пока не услышали толи стон, толи всхлипы, толи вой.
— Волки!? — я схатился за Кукшу.
— Не, их следов нет, то лось воет так.
Прошли осторожно метров тридцать, и вышли на поляну. Посреди поляны был лось. Ну как посреди поляны, голова от лося торчала посреди поляны, да горб выглядывал. Остальное было под снегом. И вроде как подо льдом. Лось жалобно подвывал, изредка вскидываясь из снега. Мы обошли поляну вокруг. Животина нас заметила, начала нервничать, пытаться выбраться, но у нее не получалось, только еще жалобней стонала. Кукша достал лук. Мы стояли сбоку от лося, шея его подрагивала, одним глазом он косил на нас. Морда у него была жалостливая, печальная, да обреченная. У меня аж сердце заныло. Сидит животное, мучается в этой яме, а мы его убить собираемся. Блин, жалко. Я зверей с детства люблю. Мозг понимает, что нам кожа нужна, мясо, а вот душа не на месте.
— Погоди, — я положил руку Кукше на лук так, чтобы он стрелять не смог, — жалко зверя. Бегал видать тут, да в яму попал. Выбраться не может.
— Ну и что!? — Кукша моего пацифизма не разделял, — сейчас добьем, чтобы не мучался, да и в деревню оттащим, мяса будет много, кожи. Ты же сам говорил, что надо! Да и обувку сделаем. Кости на клей да на поделки разные.
Кукша был со всех сторон прав. А я так не мог. Ладно бы там гусь или курица, ну даже заяц на худой конец. Тут же туша здоровая, красивая, да и глаза как у человека почти. Ну ладно, не как у человека, как у коровы скорее. Да что же это делается-то со мной!
— Не, не дам, — я встал между лосем и Кукшей, — вот что хочешь делай, не дам завалить его.
Кукша опустил лук.
— Нет так нет, еще настреляем. Ты старший родич, тебе и решать. Только непонятно это...
— Да посмотри ты на него, — я показал на лося, тот, казалось, даже плакать начал, — тоже ведь живой. Сидит, пошевелиться не может. А мы его стрелой... Самому не жалко? С едой у нас пока нормально, кожа — да и хрен с ней, кости туда же. Тут вон красота какая загибается, еще и живая, а мы все о животе думаем... Мы же люди, умнее да сильнее их всех... Вроде как братья они нам меньшие... Я мы их стрелами...
Я опустил руки. Объяснить свое поведение Кукше я не мог. Как ему объяснить красоту природы для жителя города, если он на этой природе живет, а точнее борется с ней каждый день за выживание. Слова у меня закончились, пусть Кукша свое слово скажет.
— Братья меньшие... Ишь ты, как повернул, — пацан яростно зачесал нос, — а животину и впрямь жаль, то не охота, а убийство какое-то получается. Тот-то лось, которого я взял, когда мы с тобой встретились уже почитай сам кровью истек. А этот вон как смотрит... Делать-то чего будем?
Тут уже я начал чесаться, затылок в смысле чесать. Оставлять так его не хотелось, зверье съест. Мысль в голову пришла, дурнаа-а-а-я...
— Слушай, Кукша. Ты ж хотел коня. Коня у нас нет — давай лося заведем?
Кукша от такого "креатива" малость окосел.
— В смысле, как коня? Ездить на нем будем? Плуг таскать? На лосе!??
— А чего тут такого, — я вспомнил оленеводов в тундре, те вроде только на оленях и гарцевали, — вон на севере народ живет, чукчи да эвенки разные, так те на оленях катаются...
— Знаю я, рассказывали...
— Ну вот, а мы на лосе кататься будем! Под вспашку его припряжем, грузы всякие возить...
— А кормить чем?
— Да дед сена много заготовил, авось до весны протянет. Нет, так на мясо с кожей пустим. Ну хоть попробуем давай.
Пацан задумался, почесал нос еще раз, потом надел лук, и повернулся ко мне:
— Ну давай попробуем, чай попытка не пытка. Как его в деревню тащить?
— Достать надо из ямы его, — я начал прикидывать план операции по спасению животного, — потом посмотреть, чего он стонет, а там решим.
Мы принялись за дело. Дело не шло. Животина пыталась отбрыкиваться от нас! Получалось у нее плохо, но копыто заднее летало в опасной близости от наших голов. Кукша закинул веревку лосю на шею, придушил его слегка, теперь залетали еще и передние копыта, правда, не сильно. Сменили тактику. Прыгали вокруг лося как индейцы, я отвлекал его на себя, Кукша пытался закинуть веревки на передние копыта, на два одновременно. Закинул, наконец, стянул веревку, лось стал меньше ерепениться. Его тут спасают, а он в атаку рвется. Не лось, а дятел-переросток! Закинули еще веревку на шею, попытались в две веревки тянуть его. Лось заорал так, что мы чуть в штаны не наложили. Надо опять менять тактику. Начали охоту на заднюю ногу. Поймали, благо веревки много с собой таскали, хватило. Растянули все веревки, привязали их к деревьям. Лось у нас завис, как та корова в бомболюке, и выл теперь удивленно. Я прямо слышал, как он ругался: "Да что ж вы ироды творите-то, а!". Начали подкрадываться, счищая снег со стороны задницы лося. Удивление в его вое при этом перешло в возмущение. По ходу, лось натурал. Расчистили снег, обнаружили корку льда. Обмели лося под его ругательства, обнаружили лед везде. Топором аккуратно начали прорубать лед со стороны задницы. Вскоре обнаружили причину его нахождения здесь.
Посреди поляны была яма, и яма эта когда-то заполнилась водой. Пришли морозы, корка льда образовалась сверху, а незамерзшая вода впиталась в землю. На дне ямы было каменно основание, оно треснуло, образовав расщелину с острыми краями. Этот сохатый, будь он не ладен, шел через поляну, да и провалился под лед. Нога задняя попала в расщелину, и застряла там намертво. Да еще и сломалась, по ходу, или он сам ее сломал, пока вынуть пытался.
Привязали лося покрепче, чтобы не убил, да и начали длинной палкой пытаться расширить расщелину. Долго пытались, не поддавались камни. Пока наконец-то с диким треском не поломалась палка, а лось не подпрыгнул на месте, размахивая освободившейся ногой. Мы стояли сбоку, нас он не задел. Зато порвал веревку, которой была привязана вторая задняя нога. Оперся на передние, поломал лед и выскочил из ямы. Передние были связаны, он пытался скакать, как козел, но при первом же прыжке нога, попавшая в расщелину, подвернулась, он упал, и он опять жутко и печально завыл, лежа на боку. Перелом, как пить дать, перелом. Мы бросились к добыче. На рывок, похоже, у него ушли все силы, он уже мало сопротивлялся. Связали покрепче ему ноги, сели прям на тушу, мы сами выдохлись.
— Ну что, раненый он, может все-таки добьем, он сам не сможет ходить, — Кукша утер пот со лба.
— Не, раз взялись, надо до конца довести. Давай его в деревню оттащим, а там уже посмотрим, что с ним делать.
И мы потащили лося в поселок. Тот постанывал жалобно и протяжно, наверно горевал о своей незавидной лосинной судьбе. Уж больно горько его стенания звучали. Поздней ночью Кукша вывел нас к дому. Там нас встречал Буревой, переживал, куда мы запропастились. Вкратце рассказали ему про наши приключения, про лося.
— Так чего ж вы его не убили!? — Буревой тоже удивился.
— Жалко стало, — я был краток, устал очень — а так может сгодится и живой он нам для чего-нибудь.
— Ишь ты, лося живого в дом приперли. Кукша, а ты чего думаешь?
— Оседлать бы его, да он ногу сломал, — пацан деловито сматывал веревку, — куда его волочь-то?
— Оседлать... лося! — дед начал покатываться со смеху, — затейники! Ладно, лося давайте в сарай для сеток, там сейчас пусто, я там как раз сена часть сложил, теплее будет. Утром думать станем.
— Да, кстати, я нашел, где взять соль, — я взялся за волокушу.
— Где!? — хором и громко спросили мужики, повернувшись ко мне.
— Мы же вместе ходили, я не видел! — Кукша развел руками.
— "Кто все время соли просит. Эти звери дети..." — детский стишок сам всплыл в голове.
— Э-э-э-э-э, лоси? — Кукша почесал нос, — Не понял...
— Я тоже, — поддержал его дед, — соль-то где?
— Пятно земли лысой помнишь, Кукша? Так вот, это лоси там землю лижут, им соль нужна для жизни. Вот и снег весь слизали, у нас тоже так делали. Мы зверям, кстати, специально соль в лес носили, прикармливали зимой. Так вот, если они ту землю лижут, значит там есть соль. Добыть ее только надо.
Дед с подозрение посмотрел на лежащего лося, который косил под мертвого. Правда, одним глазом подглядывал, хитрец.
— Выходит, животина эта к соли вас вывела?
— Выходит так.
— Хм, знак это нам. Правильно вы все сделали, молодцы что не убили, — дед опять в мистику ударился, — нам его не просто так послали.
— Вот видишь, Кукша, а ты "убить, зарезать", — я подтрунивал на пацаном.
— Не было такого! — тот ушел в оборону.
— Ладно, кто там чего делал, то завтра разберемся, а пока давай те спать. Утро вечера мудренее, — дед закруглил наш диалог.
Утром все село собралось у сарая, где лежал лось. Открыли дверь, тот от такой толпы двуногих скорчил рожу как у жирафа Мартина из мультика про "Мадагаскар". Наверно, тоже считал, что наш сарай это его "умиральная яма". Опрос показал, что лосей тут никто не выхаживал. Вот удивительно, с сарказмом подумал я.
— Ладно, а с коровами кто больше опыта имеет?
— Дык, корова это корова, а это сохатый! — запротестовала Леда.
— Так, смотри. Копыта есть? Есть. Рога есть? Нет? Скоро будут, значит. Морда грустная? Грустная, — лось жалобно завыл, подтверждая мои слова, — еще и мычит. Значит, корова, как есть корова. Вот и относитесь к ней как к корове, ну точнее, как к быку.
После недолгих споров Леду и отправили осматривать лося. Мы его связали покрепче, привязали ноги к стенкам сарая, чтобы не покалечил никого. Леда осторожно начала приближаться к животине. Лось, судя по всему, считал что смерть его уже не за горами, поэтому сожрал на последок все сено в сарае, до которого смог дотянуться, и лежал, изображая смирение со своей судьбой. Потихоньку в сарай набилась вся деревня, кроме меня и деда.
— Буревой, если выходим лося, надо имя ему дать.
— Имя? Лосю? Не бывало такого, — дед почесал бороду, — коровам да коням давали, а лосю зачем?
— Ну вдруг еще наловим, стадо заведем, — я развел руками, обозначая размер стада, — будем их пасти, на шерсть да на мясо. Отличать-то их как-то надо?
— Надо, по морде да по рогам. Особенно когда тебя на те рога вздернут, — дед типа пошутил, — лось сильный, его наверно в обычном коровнике-то и не держишь. Он Хозяина в лесу завалить может.
— Медведя? Ну да, может, вон копыта какие. Вообще, имя дать надо по любому. Давай его Соленым назовем. Ну или Хромым, — какие-то бандитские клички на ум приходили, — или Васькой там.
— Хе-хе, Васькой. Имя дивное какое! — дед наблюдал за суетой в сарае, ну Васькой так Васькой.
Суета закончилась, Леда доложила ситуацию. Во-первых, это не лось, а лосиха, так что Васька отпадает. Во-вторых, нога действительно сломана, и опухла. В-третьих, лежать ей нельзя, помрет на земле. Мы зашли с дедом в сарай. Народ стоял вокруг лосихи, все, кроме Смеяны, сестры Кукши. Та держала голову животного на коленях, гладила ее и совала ей в рот сено. Лосиха лежала грустная, но сено ела, и поглаживания принимала без сопротивления.
— Смеяна, — пришла мне в голов мысль, — как мы ее назовем?
Та погладила еще лосиху, повернулась к нам.
— Не знаю. Теплая она, да жалостливая. Больно ей, — девочка гладила большую шерстяную голову , — ножка у нее болит.
— Вообщем, будет Машкой, — заключил я.
— Машка, Машка, — Смеяна интенсивнее начала гладить.
