Жизнь в госпитале тянулась однообразно — спал, сколько хотелось, помогал нянечкам кормить Виктора, писал письма домой тем, кто как и Виктор не мог сам действовать руками. Увы, таких в госпитале было немало. Ходил я уже сам, опираясь на свою старую трость, купленную еще в 1938 году в Николаеве. По моей просьбе ее принес из моей комнаты в общежитии один из матросов, уже выписанных их госпиталя, благо идти не так уж и далеко. Кстати, трость эта, сделанная еще до революции из твердого темного дерева, с круглой бронзовой ручкой и стальным наконечником, весьма не простая, но понял я это не сразу. Если немного повернуть одно из бронзовых колец у основания рукояти, то становится понятно, что деревянная часть трости — это ножны, внутри которых скрыта вполне приличная шпага. А острый стальной наконечник в основании имеет в верхней части резьбу и может быть замаскирован навинчивающейся деталью, в которую снизу вставляется пробка для мягкого упора. Изначально эта деталь мне не досталась, но позже, на заводе мне ее выточили по моему эскизу...

А однажды я и сам получил письмо. От Вари. Судя по дате и многочисленным штемпелям на конверте, путешествовало оно по Союзу очень много и очень долго. В своем стремлении удержать наши отношения в тайне, я не давал Варе своего адреса, и она отправила свое письмо почти как чеховский Ваня Жуков, написав на конверте: 'Сергею Федорову, командиру корабля 'Совершенный', Севастополь, Черноморский Флот'. Да и Вариного точного адреса у меня тоже не было. Я знал только, что она уехала в Ростов Великий, а вот теперь у меня есть точный адрес Вари в Ростове с названием улицы и номером дома.

Удивительно, что Варино письмо дошло до адресата, то есть до меня. Долго оно путешествовало, конечно. Письмо это было отправлено еще в начале октября, а сегодня у нас уже май заканчивается. Но, несмотря на такую долгую задержку в пути, письмо, смысл которого заключался в четырех искренних словах 'Помню и верю, люблю и надеюсь', меня порадовало. Но и повергло в грусть-тоску и долгие размышления о смысле жизни и сущности всего сущего, и тщетности всего тщетного, если можно так сказать. В итоге я пришел к выводу о том, что я неисправимый дурак, и что не надо откладывать встречу с любимой и любящей меня девушкой.

Вскоре меня выписали из госпиталя, физически я здоров, а легкая хромота не помеха моей штабной службе. Да и не только штабной. В отличие от травмы головы — так посчитали врачи и в документах написали, что мне требуется еще и длительный отпуск в тишине и покое для полного восстановления всех моих умственных способностей. Получив все эти бумаги, я поначалу расстроился и обиделся — мне хотелось как можно быстрее вернуться на корабль. Я как-то даже подзабыл сгоряча, что служу давно не на корабле. А успокоившись, подумал — а собственно какого черта я рвусь на службу? Врачи сказали в отпуск, значит в отпуск! Вот же у меня в руках идеально удобный повод съездить в гости к Варе. Именно с такими мыслями я и пришел в штаб Северного Флота.

Штаб гудел как потревоженный улей, хотя обстановка на фронте была спокойная и тревожных новостей с моря тоже не было. Я постарался выяснить, в чем дело и почему все так возбуждены. В ответ на мой вопрос мне передали газеты 'Правда' и 'Красная звезда' в которых опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 июня 1942 года о введении офицерских званий, новой формы одежды для военнослужащих и погон. Приказ безусловно будет выполнен (переходный период назначен до 1 сентября 1942 года), но бурно обсуждался товарищами офицерами, поскольку мнения по поводу погон и званий разделились. И многие были не в восторге от этого нововведения. Когда спросили мое мнение, я, подумав, и кивнув на плечо, ответил:

— Отсутствие здесь эполетов абсолютно не помешало мне сделать то, что я сделал, и точно так же их наличие никак не поможет мне в будущем сделать то, что я должен буду сделать.

Как по мне, то погоны по образцу старорежимных это более чем прозрачный намек эмигрантам — прекращайте гражданскую войну и присоединяйтесь к нам бить фашистов. Но господам типа Шкуро и Краснова на это плевать, они давно служат Гитлеру, ну разве что Деникин скажет что-то хорошее. Но нам-то от его слов ни холодно, ни жарко. А в остальном это решение принесет больше вреда, чем пользы.

— Но почему??? — возразили мне те сослуживцы, кого этот Указ обрадовал, — Тут же говорится о 'восстановлении единства победных традиций русской армии' ?

— Да какие-такие 'победные традиции' у господ золотопогонников, что их надо непрерывно восстанавливать и поддерживать?

Победа белогвардейцев-золотопогонников в Гражданской войне ?

Победа в Первой мировой ?

В Русско-японской ?

Ах, да в "Турецком гамбите" что-то такое близкое к победе было, но как было так и сплыло.

Вместе с полуторамиллиардной ( теми рублями!) дырой в бюджете, практически банкротством страны и гибелью сотен тысяч соотечественников.

Ну да это фигня. Деньги цари заняли у Ротшильдов, нижних чинов бабы еще нарожали, трехлинейки заказали во Франции, и продолжили хрустеть французскими булками.

Победа в Крымской войне?

Нет, Наполеона безусловно разгромили.

Ценой сожженной Москвы и разорения половины страны, но это вообще пустяки, о которых не принято вспоминать. Да и Наполеон типа давно разбитый вернулся. И последнюю точку в его истории поставили совсем другие.

Даже при Петре победа в Северной Войне была в итоге куплена деньгами. Это был пожалуй первый случай в истории когда победитель — Россия — платила "побежденной" Швеции репарации и контрибуции.

Так что в сказки о традициях я не верю...

Закончив эту тираду, я понял что, продолжая в таком же духе, я вполне могу договориться и до 58-й статьи, подпункт 'антисоветская агитация и пропаганда', потому пошел искать командование и решать вопрос с отпуском. Интересно, что на фоне Указа о погонах информация о роспуске Коминтерна, опубликованная в 'подвале' третьей страницы того же номера 'Правды', прошла совершенно незамеченной, и комиссары даже не знали толком как ее разъяснять массам. Видать методички еще не получены.

Добиться аудиенции у командующего труда не составило. Моя просьба об отпуске на неделю с целью поездки к невесте встретила у Головко согласие с возражением одновременно:

— Коль врачи пишут что так надо, то, конечно же, отпуск на неделю дам, да что там на неделю, на две недели, не считая дороги, отпустить могу. Но вот как в Лондон тебе помочь добраться я не знаю ...

— Да причем тут Лондон, товарищ адмирал! Ну, хоть бы вы не повторяли эти нелепейшие слухи! — я возмутился, — Мне в Ростов надо, в тот, который в Ярославской области, а вовсе не Англию!

— А говорили... — командующий, удивленный не меньше меня, попробовал возразить.

— Да мало ли что там всякие дураки говорят! Вы-то зачем все эти слухи и глупости повторяете? Неужели мне и вам, как Майскому надо мордобоем пригрозить, чтобы сплетни не распускались?

— Майскому? Послу что ли? Ну ты даешь! — командующий развеселился, — Но вообще это правильно, это по-нашему! Хорошо, будет тебе отпуск на две недели, не считая дороги. И в Ростов добраться это вовсе не проблема. Через двое суток будешь в Москве, а там уже рукой подать.

Все необходимые документы были оформлены очень быстро — ну еще бы приказ самого командующего. И уже на следующий день вечером я сидел в купе поезда Мурманск— Москва.

В моем купе поезда собралась оригинальная компания: летчик, подполковник со следами ожогов на лице и руках и, что очень удивительно, знакомые мне конструкторы-корабелы Арвид Фишер и Николай Лебедев. Позже, когда мы познакомились, оказалось что летчик — это Борис Сафонов, едущий получать свою вторую Золотую Звезду за сорок сбитых фрицев. А Фишеру и Лебедеву организовали экскурсию для обмена передовым опытом по французским и английским кораблям, которые все еще ремонтируются в Мурманске и Молотовске после того знаменитого боя. Начали они в Молотовске с французских линкоров, которым досталось больше всего и где остались их коллеги, занимающиеся большими кораблями, а затем продолжили знакомиться с эсминцами в Мурманске. Так что поговорить в дороге у нас было о чем, и двое суток пролетели незаметно.

В Москве наши пути разошлись. Сафонов с Фишером и Лебедевым направились в свои наркоматы, а я за билетом до Ростова. Вопрос решился очень быстро — места в общих вагонах на короткие дистанции всегда находятся, если поезда вообще ходят. В Мурманске я как-то не задумывался о том, как работают пассажирские железнодорожные перевозки во время войны — проездные документы получил, и ладно. Только изучив расписания поездов на двух вокзалах — Ленинградском и Ярославском — я понял что пассажирские поезда безусловно ходят по расписанию, вот только самих поездов стало в разы меньше чем до войны. Мурманский поезд, например, ходит два раза в неделю. Электричек, на которых я ездил в 80-ые из Москвы в Ростов и Ярославль, нет, но к счастью проходящих поездов не так уж и мало, и поэтому вопрос с билетом в общем вагоне решился очень быстро.

Этот общий вагон почти ничем не отличался от таких же вагонов, в которых я немало поездил в студенческие времена. Разве что мужчины практически все были военными отпускниками, частью с еще не зажившими ранами, частью, как и я опирающиеся на трости или костыли. В дороге я размышлял где искать Варю — сейчас лето, в школе занятий нет, так что она должна быть дома. Вскоре я уже сходил с поезда в Ростове. Сошедший вместе со мной старший сержант-артиллерист, оказавшийся местным жителем, подсказал дорогу. Часть из которой мы прошли вместе, а потом он свернул к своему дому и махнув рукой вдоль улицы, сказа:

— Тебе туда, моряк, через два переулка свернешь вправо, и будет твоя улица.

Так и случилось. Оставшуюся часть пути я прошел очень быстро. Вот и нужная улица, а вон там должен быть и нужный дом.

Вот только дома нет. В конце улицы я увидел напугавшую меня апокалипсическую картину, и попадавшуюся мне ранее только на старых военных фотографиях — три обгорелых русских печи посреди пепелищ.

Два крайних пепелища в конце улицыуже успели густо зарасти сорняками, а на ближайшем ко мне, уже расчищенном от обгоревших обломков и бурьяна, бригада пожилых плотников сооружала новый сруб.

Что это за дьявольщина, Якорный Бабай задери? Я понимаю там, где в свое время снимали такие фото, была гитлеровская оккупация и проходил фронт. Но тут-то что случилось? Ни черта не понимаю. Ладно, спрошу у плотников, может они что-то знают.

— День добрый, — здороваюсь.

— И тебе добрый день, — ответил мне ближайший, и пожалуй самый старший плотник, — Ищешь кого, моряк?

— Да, тех кто вон в том, предпоследнем доме жил. И не могу понято, что тут произошло?

— Дык пожар был, давненько уже, еще в минулом годе, осенью. Хозяева кто спасся, а кто угорел. Вот хозяйка этого дома с дочкой спаслась, в госпитале она работает, а муж ейный на фронте. А про остальных не знаем. Но может в пачпортном столе что подскажут...

-Спасибо за подсказку. И Бог вам в помощь...

Я развернулся и пошел разыскивать РОВД или тут городское, а не районное отделение? Ладно, найдем власти, разберемся. Ростов он хоть и зовется Великим, но все же маленький город. И все необходимое — и милиция, и паспортный стол — действительно нашлось быстро.

Хозяйка паспортного стола, разбитная пышнотелая бабенка из тех о которых говорят , как и кровь с молоком так и кровь с коньяком, причем последнего было явно больше, громко ругалась с сержантом, по поводу плохо заполненных бланков для прописки. Поначалу я не вмешивался в эту перебранку — мало ли там что — и решил подождать. Канцеляристка во весь голос отчитывала сержанта за корявый почерк и в итоге ляпнула:

— Жаль, что тебя вообще фрицы не убили, возись тут теперь с твоими каракулями!

А вот этого я уже не выдержал — вот же стерва какая. Вытащив из кармана свой трофейный 'вальтер', я подошел к спорящим поближе и рявкнул:

— Отставить! Смирно! — от чего они оба вздрогнули, а сержант действительно вытянулся во фрунт, и немного тише добавил, — Вольно, товарищ сержант. А вы, гражданка, пожалев о том, что фашисты не убили советского воина, вы только что совершили преступление предусмотренное статьёй 58, 'антисоветская агитация и пропаганда', а это ВСМЗ, в военное время, так что...

Для убедительности я помахал пистолетом перед ее носом. Гражданка тут же побледнела и стала белее стен.

— Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться, — четко по уставу спросил меня сержант, вновь вытянувшись.

— Вольно товарищ сержант, обращайтесь.

— Товарищ капитан первого ранга, вы не думайте, Верка она не шпион какой. Ну то есть гражданка Вера Сазонова, она это не со зла сказала. Нет, вернее со зла, но дело не в немцах, будь они трижды неладны со своим фюрером. Дело в нас с ней. Мы ведь еще со школы знакомы. И Верка на меня уже давно злится за то, что я не на ней женился, а на Маше. Вот ее уже сколько лет и корежит когда меня видит, хоть сама давно замуж вышла, а все равно не хочет она меня вновь дома прописывать. Демобилизовали меня по ранению....Я из-за нее уже третий раз прихожу, но вы не подумайте ничего такого, товарищ капитан, — скороговоркой зачастил сержант.

А я не сразу обратил внимания на его правую руку, в которой он продолжал держать эти злосчастные бланки — покалеченную и обожженную, с деформированными не сгибающимися пальцами.

— Так... понятно..., третий раз говорите? Да это еще и саботаж... — я повернулся к вредной ревнующей паспортистке, побледневшей еще больше, хотя казалось что больше уже некуда. Мдаа... вот ведь ситуация дурацкая, баба просто глупости несет от ревности. Так что спустим дело на тормозах, благо оно еще и не началось.

— Вот что гражданка Сазонова. Вы сейчас же, немедля возьмете все эти злосчастные бланки, формы и прочие нужные документы и быстро, под диктовку товарища сержанта все ему заполните и оформите здесь и сейчас, при мне. И мы забудем этот инцидент.

— Да, конечно, я сейчас же все сделаю, — вспарила духом ударница бюрократического труда, поняв что самое страшное откладывается или вообще отменяется, — А вам что-то надо, товарищ военный моряк?

До сих пор я не обращал на нее особого внимания, и потому не заметил сразу одну маленькую вещицу — у гражданки Веры Сазоновой на шее весел медальон моей Вари. Меня как вновь по голове шанадарахнули. То, что это именно Варин медальон у меня нет никаких сомнений. В мире всего два таких, один у меня, а второй я подарил Варе, когда мы расстались. Мастер грек сделал их по моему эскизу — в виде букета роз, стебли которых, переплетаясь, образуют буквы 'С' и 'В' И мастер обещал не повторять этот дизайн. Блин, он же копейки стоит, этот медальон, в нем же серебра всего на рубль. Я не шучу, материалом для обоих медальонов послужили два серебряных рубля времен НЭПа, ну плюс работа конечно. Вероятность того что грек соврал и сделал еще несколько точно таких же и один из них попал в Ростов, за тысячи миль от Николаева отрицательная. Мда, и вряд ли Варя так нуждалась в деньгах, что продала его. Скорее всего, ее ограбили и убили, а весь этот пожар устроили, чтобы скрыть убийства...