— Шашки вон! — заорал он спросонья. — Строй лаву! Пошёл намёт! Руби вмах!
Гюльнара тут же захлопнула рот жениха ладошкой.
— Окстись, казачина, ша!
— Уф-ф! — ошарашенный, мгновенно взмокший, насилу продохнул Никита меж цепкими пальчиками бывшей гимнастки. — Что это было?!
— Всё под контролем, рубака. Враг позорно бежал через поскотину напрямки в Антарктиду.
— Угу, строго на зюйд-зюйд-вест. Там, аккурат за леском, она и починается... Слышь, ты, поскотина позорная, — секунду поразмыслив, он изменил ударение, — вернее, поскотина, какого чёрта будишь старого рубаку ни свет ни заря?! Думаешь, провидицам всё дозволено? Вспомни Кассандру — ту за куда меньшую провинность на костре сожгли. Ну, или чего там — утопили в нужнике, опоили дрянной водкой, посадили голышом на муравейник, снасильничали противоестественным образом. В деталях, уж прости, не помню.
— Значит, тебе не интересно? — с нотками вызова в голосе то ли спросила, то ли заявила утвердительно Гюльнара.
— Как насилуют противоестественным образом? Отчего же, интересно, — с усмешкой ответил Никита. — Во всяком случае, интереснее, чем смотреть, как живого человека жгут или, того хуже, топят в нужнике. Я уже не говорю о принудительном упоении палёной водкой...
Явно разобидевшись на невнимание, спутница этой жизни юркой змейкой скользнула с его груди и демонстративно отвернулась к настенному гобелену с сюрреалистическим изображением пасторали. Собственно, классика этого трогательного жанра — солнышко, облачко, овечки, ручеёк, лужайка, кустики, цветочки, пастушок, пастушка — выглядела очень даже натурально. Сюрреализмом отдавали позы, в которых означенные пастыри вносили свой посильный вклад в разрешение демографических проблем эпохи Ренессанса. Никита подумал, что, будь они живыми, а не вышитыми разноцветной шёлковой нитью по плотной шерстяной основе, обоим гарантировано по нескольку вывихов... А ещё подумал о том, ради чего именно его разбудила Гюльнара.
— Цветик! — позвал он медоточивым фальцетом, словно пастушок, в томлении заждавшийся сексуальную напарницу.
— Отвяжись! — буркнула та.
Ах, так, да?! Ладно! Снедаемый любопытством, Никита, саркастически ухмыльнувшись, совершил единственно верное для данной ситуации действие — отвязался. Сиречь, в свою очередь, отвернулся к ней жо... ну, в общем, к лесу передом. "Правильный ход!" — сказал бы Хосе Рауль Капабланка, признанный мастер восточных единоборств (в данном случае — шахмат). Потому правильный, что секунду-другую спустя Гюльнара заскребла пальчиками по спине жениха.
— Ники!
— Ну?
— Ники, послушай! Это очень важно.
Цель оказалась достигнута, и кочевряжиться более не имело смысла. Он перекатился по широченной постели и обнял невесту так, что до сюрреализма пастушков их поза если и не дотянула, то совсем чуть-чуть...
— Я весь внимание, любовь моя!
Любовь столь ощутимо напряглась и до того реально похолодела, что ему почудилось, будто облапил сейчас водосточную трубу. Неслышно, одними лишь губами, она прошептала:
— Ники, я всё это на самом деле видела...
И смолкла, не договорив. Никита же воскликнул:
— Правда?!
Правда, воскликнул не от души. Воскликнул обдуманно, рационально, рассудочно. Так было необходимо, исходя из обстановки на фронтах. Что же именно стало достоянием её миндалевидных карих глаз, пока не мог сколько-нибудь обоснованно предположить.
— Я видела, Ники, клянусь! Видела...
Что ж ты могла такого видеть, цветик мой гранатовый?! — думал Никита. Второе Пришествие? Новый блокбастер Станислава Говорухина — "Место клизмы изменить нельзя"? Джорджа Буша-младшего в черкеске с газырями? Николая Валуева без сознания на настиле ринга? Сон в летнюю ночь, навеянный жужжанием пчелы вокруг граната, за миг до пробуждения?..
Слышь, ты, гранату тебе в стринги — и куда подальше, — давай уже, колись!
— Я, когда пророчествовала, реально видела будущее нашего доброго хозяина.
Настал черёд похолодеть Никите.
— Вот как?! — пробормотал он.
— Как слайд-шоу, Ники! Главное, всё понятно без пояснений. Он впрямь очень скоро продвинет настойку "Ерофеич", в точности по-твоему, использовав пьянчужку-парикмахера как бренд. Вылечит Орлова. Разбогатеет. Познакомится с Потёмкиным, и они станут закадычными друзьями на всю жизнь... Жить ему, кстати, остаётся не так уж долго, двадцать лет всего. В 1786 году он трагически — причём глупо — погибнет, самолично бросившись вытаскивать невменяемого истопника из подожжённой им же, забулдыгой, гостиницы.
— Что ж тут глупого?! — не согласился с ясновидящей Никита. — Это поступок человека с большой буквы, достойный быть отмеченным медалью "За отвагу на пожаре". Жаль только, в данном случае — посмертно... А ты — глупо!
— А разве нет?! Вокруг было — вернее, будет — сотни полторы мужичья. Вроде сегодняшних лесных братьев...
— Вчерашних, — невесело усмехнулся он, думая при этом, что теперь понятно, чем ей так уж насолило мужичьё. А то хотел было возмутиться — что за барские замашки?!
Гюльнара же, не обратив на него внимания, продолжала:
— ...от которых ни то что пользы, но просто житья людям нет. Так, видите ли, надо было залезть в полымя дворянину, действительному статскому советнику! Он, кстати, по протекции Потёмкина довольно быстро выслужит чин действительного статского советника, будет удостоен потомственного дворянства. Вскоре ему предстоит счастливый брак. Четверо сыновей-погодков положат основу разветвлённого шляхетского рода Леонтьевых — блестящих офицеров, крупных учёных, добросовестных чиновников, просто порядочных людей. Смута начала ХХ века не обойдёт их стороной, многие сгинут в революционной круговерти, кое-кто успеет эмигрировать, однако даже сегодня в Питере и Москве я смогла бы отыскать с десяток семей, так или иначе связанных с этим славным родом... И ведь смогла бы, Ники, честное слово, смогла бы! Что ты на это скажешь? Только — правду!
— И ничего, кроме правды, — утвердительно кивнул Никита. — Такой, как ты, наврёшь, пожалуй... Выскажусь, цветик мой, как на духу: я тебя начинаю всерьёз опасаться.
Он нисколько не лукавил. Так оно и было. До мурашек. До заикания. До нервической дрожи в коленках.
Гюльнара попробовала разрядить обстановку.
— Разве спецназовцу боязнь к лицу?!
— Боязнь не к лицу, это уж — как Бог свят. А вот опаска очень даже в тему.
В тему Никита припомнил шутливое объявление: "Складу боеприпасов снова требуется полный штат обслуживающего персонала". И пояснил в этой связи:
— Не будь мои прежние коллеги более опасливы, чем кролики в террариуме, подразделения СпецНаз пришлось бы ежемесячно с нуля комплектовать личным составом. А ты говоришь...
— А я говорю, можешь не бояться, — бодро заявила провидица. — Можешь даже не опасаться. Во всяком случае, меня. Во всяком случае, пока... Дай, я тебя поцелую!
— На, цветик мой, пожалуйста, целуй, — обречённо согласился он. — Как тут откажешь?! Вот влип! И отступать, блин, некуда — слишком уж многообещающе прозвучало твоё "пока".
— То-то же!
Гюльнара звонко чмокнула его в щёку.
— Давай ещё! Чего уж теперь... Знаешь, цветик, я клянусь не изменять тебе до гроба, разве что по прямому принуждению законной покуда жены, но и ты, в свою очередь, пообещай заранее предупредить, когда почувствуешь, что любовь проходит, или, хуже того, я становлюсь тебе отвратителен.
— Зачем это?
— Ну, дабы успеть дела в порядок привести, распорядиться имуществом, отмолить грехи, заказать поминальную службу...
— Ой, да иди ты..! Я ведь с тобой серьёзно говорю.
— Как будто я шучу?!
Никита и впрямь нисколько не шутил. Да, напоказ бравировал своей бесшабашностью, однако демонстрация Гюльнарой сверхъестественных сил повергла его, может быть, не в шок, но в тревожно-угнетённое состояние психики — однозначно. Похожий холодок в животе он всегда ощущал, вспоминая давний эпизод грузино-югоосетинского конфликта. Поджидая диверсантов, группа СпецНаз провела в засаде без малого сутки. Когда же офицеры, получив Свыше приказ возвращаться на базу, удалились на несколько сотен шагов от сторожевой башни, служившей им наблюдательным пунктом, маковку рукотворной скалы этой вдребезги разнесла ракета с термобарической боевой частью, запущённая из "зелёнки". Контуженный внезапным грохотом, рефлекторно распластавшийся посреди вересковой пустоши, мгновенно взмокший, отчего каменная пыль на коже лица превратилась в бетонную корку, Никита долго глядел тогда на чадящие руины. И дрожал. Дрожал не от того, что Смерть промазала совсем немного — на треть версты и пять минут. Дрожал от понимания того, насколько жалок и ничтожен офицер подразделения антитеррора Буривой перед скрытым до поры могуществом окружающего Мира. Непредсказуемого Мира. Многогранного Мира. Поливалентного Мира. Равнодушного Мира. Недоброго Мира. Жестокого Мира. Таинственного, крайне мало ещё познанного — если вообще познаваемого — Мира. Мира, Бог весть даже кем/чем управляемого — то ли строго-настрого предопределённой Судьбой, то ли Господней волей, то ли Случаем, который априори не поддаётся рациональному учёту. Ей же ей, глупо всю жизнь просидеть в бомбоубежище, гарантированно спасаясь от войны и торнадо, сколь бы часто те ни случались в действительности, — чтоб случайно простудиться в сырости и подохнуть от пневмонии...
Но ещё более обеспокоило Никиту начало фразы: "Можешь не бояться. Во всяком случае, меня...". А кого? Кого именно?! Сакраментальный сей вопрос он и задал невесте.
— Не знаю, — честно ответила Гюльнара. — Как не представляю и собственного будущего. Бабушка говорила: нам не дано знать судьбы своей и близкого нам человека. Это своеобразный предохранитель. Не будь его, любая провидица очень скоро сошла бы с ума.
— Как сказано товарищем Экклезиастом, "умножающий знание умножает печаль", — пробормотал Никита.
— Вот именно! Между прочим, здесь, в этой эпохе, я стала Видеть людей и события много более остро. Но твоё иноматериальное энергетическое тело, называемое аурой, для меня всегда одного цвета.
— Правда?! И какого же? Индиго?
Невеста, усмехнувшись, покачала головой.
— Не льсти себе, Ники! Я не совсем правильно выразилась: аура большинства людей многоцветна. В твоей преобладают яркие тона красного, жёлтого, оранжевого. Следовательно, ты здоров, силён, деятелен, умён, решителен, полон энергии, обуреваем чувствами, страстен, честолюбив, амбициозен. Есть, конечно же, и тёмные оттенки откровенного негатива, но их куда меньше. Однако ты не супермен. И я люблю тебя именно таким. И буду любить! — она крепко обняла Никиту. — А вот сколько это продлится, извини, не представляю.
Полузадушенный, он прохрипел в ответ:
— Вряд ли долго. Счёт на секунды...
Гюльнара резко отпрянула.
— Прости, дорогой, не рассчитала! Водички?
— Я тебе, что, лошадь? Шампанского!
За наших дам, за наших дам,
За наших дам до дна и стоя!
За остальное, господа,
Ей-богу, пить нам вряд ли стоит.
Ищите женщину во всем,
Что в этом мире происходит.
Под их изящным каблучком
Все короли и все народы.
Их красота рождает в нас
И брань войны, и стих поэта.
И ради взгляда милых глаз,
Мы все живём на свете этом...
Сами мы не местные...
Случай на таможне:
— Откуда прибыли, гражданин?
— Да ты что, командир, откуда прибыли?! Сплошные убытки!
Поутру мсье Глуз де Рюблар обнаружил в салоне экипажа разорванную упаковку от презерватива. Никита отозвал в сторону Терпигорца и незаметно продемонстрировал находку.
— С ума сошёл, любитель плотских наслаждений?!
Тот поморщился в ответ.
— А сам..?
— Я, во всяком случае, — не с прапрабабушкой... И кондомы не разбрасываю, где попало! Представляешь, что будет, если найдут при досмотре?!
— Не найдут, — отмахнулся Адам. — Я его надёжно припрятал.
— Интересно, куда?
— В подушку нашего французика.
Оба расхохотались на всю барскую усадьбу. Правда, Никита — принуждённо, больше за компанию. Он с момента знакомства относился к Терпигорцу без особого расположения и ныне за дурацкой выходкой усмотрел натуральное издевательство. В другой раз мог взорваться. Но сдержал эмоции — гостевой хохот без того привлёк излишнее внимание челяди.
Взял себя в руки и урядник.
— Кузьмич, вопрос к тебе имеется: что такое комплементарность?
— Чего?!
— Ну, ты вчера говорил, типа, поглядим, к чему приведёт ваша комплементарность с прапрапра...
— Ах, да, вспомнил! Если вульгарно с латыни, то — совместимость, взаимное соответствие. Ну, или типа того... Короче говоря, херня это всё! — отрезал Никита и прошипел, глядя напарнику в глаза. — Больше так, пожалуйста, не шути! Закончим здесь, возвратимся домой, и перетрахай ты весь белый свет, а презервативы хоть в музей сдавай на радость досужим потомкам. Здесь же — не сметь! — приглушённо рявкнул он, после чего резко сбавил тон. — Давай-ка, Адам Никандрович, выводи гужевой транспорт, ибо время дорого.
— Разве мы спешим?! — удивился тот.
— Во всяком случае, не медлим. И так задержались тут, глаза намозолили... Как бы не "спалиться" по неосторожности!
Никита, разумеется, не стал информировать напарника о том, что с час тому назад получил краткое голосовое сообщение от демона-хранителя: "Чёртовы яблоки под погрузкой"...
Леонтьев взялся проводить гостей до выезда на Куйвозовский тракт. Восточная аристократка сразу же устроилась в карете, и они с Никитой верховыми следовали по обочине вдвоём. Долго молчали. Наконец бурмистр, бросив сторожкий взгляд на возницу Адама, шёпотом поинтересовался:
— Друг мой, вы в курсе нашего с Гюльнарой Ренатовной полночного разговора?
В ответ Никита улыбнулся с максимальной теплотой и простодушием идиота в очах.
— Конечно же, любезный Ерофей Леонтьевич! Я ведь сам привёл её к вам в будуар для приватной беседы.
— Да уж, побеседовали! — вздохнул тот. — Пищи для размышления хоть отбавляй! Жаль только, забыл спросить о самом важном: когда же — Свобода, Равенство, Демократия? А сейчас неудобно...
И тут у Никитушки ретивое взыграло! Он даже запанибрата перешёл на "ты".
— Да не печалься ты, душа-человек! На этот счёт и я могу просветить. Подлинного равенства не наступит никогда, потому что любой социум, от племени зулусов до любезной твоему сердцу Поднебесной империи, суть иерархическая система, в сложно выстроенном обществе которой среди множества равных завсегда найдётся Первый. К первой же российской пробе Демократии наши... хм, ваши потомки подойдут нескоро, века через полтора, и закончится опыт разливанными морями крови. Чуть ближе к нам, теперешним, желанная Свобода — до неё осталось девяносто пять лет.
— Ты шутишь, казак! — вскричал ошеломлённый сказанным Леонтьев.
Никита кусал губы, понимая, что зарвался в футуристическом откровении, но остановиться уже не мог.
