— Хорошо! Очень хорошо!
Кели довольно улыбнулась.
— К сожалению, мы не можем это продемонстрировать остальным — это не видно, это нужно понять. Не совершенно, но уже очень хорошо. Тренируйся дальше.
Кельм отошел от девочки и довольно улыбнулся. Он каждой группе по нескольку уроков объяснял это оружие и тренировал ребят ставить от него защиту. По банальной причине — этот вид оружия на самом деле гэйны почти не применяют. Он требует очень большого искусства, и малоэффективен, учитывая энергетические затраты. Зато на занятиях можно было неопределенно долго тянуть время, расписывая ужасы временных сдвигов и тренируя ребят защищаться от них.
После занятия дейтрин направился к переходу в лиар. Работа на сегодня закончена, надо только отправить отчет начальнику. По пути Кельм собирался провернуть еще одно дело. Он не видел Эрмина уже почти две декады. Не следовало часто встречаться. Да и не о чем говорить — пока нет возможности переправить парня домой, а все инструкции Кельм ему дал. Не маленький, пусть выполняет.
Но незаметно, вскользь Кельм наблюдал за тем, что происходило с Эрмином. Парень поправился, во всяком случае, встал на ноги, и его поселили в одной из квартир при самом лиаре. Скромная служебная квартирка из двух комнат и кухни, раньше Кельм сам жил в такой. Незаметная охрана и наблюдение. Кураторства Кельму не предложили, а сам он не рискнул напрашиваться — в нынешних-то условиях, когда он сам под подозрением. Курировал Эрмина один из дарайских офицеров. Парень уже прошел какие-то тесты и вскоре его собирались включить в работу Контингента Б — то есть вместе с Холеном иль Натом. С Холеном молодой гэйн тоже познакомился. Кельм окольными путями выяснил расписание Эрмина и знал, что сейчас, в этот момент юноша должен закончить занятие компьютерного курса — прежде чем начать работать, надо освоиться с программой, сохраняющей записи мак — образцов виртуального оружия.
Кельм столкнулся с Эрмином в коридоре, парень уже вышел из компьютерки, прикрывал дверь. Увидел Кельма и заметно вздрогнул, на лице последовательно сменились выражения узнавания, вопроса, радости, обиды, понимания. Возможно, сторонний наблюдатель и не заметил бы всего этого, парень все же сдержался и не продемонстрировал близкого знакомства с Кельмом. Но разведчик про себя вздохнул. Сложно иметь дело с неподготовленными людьми.
— Здравствуй, — сказал он.
— Здрасте, — растерянно ответил юноша. Разговор шел по-дарайски. Эрмин говорил с легким акцентом, но правильно и почти свободно, лишь изредка отвлекаясь на подбор слов.
Кельм ободряюще улыбнулся.
— Ты в кантину? Я туда же.
Они зашагали рядом.
— Ну как дела? — спросил Кельм, — осваиваешься?
— Да, — было видно, что парню нестерпимо хочется задать вопрос. Один-единственный. О Дейтросе.
Но за ним наблюдали сейчас так тщательно, что даже тени подозрения нельзя позволить. Кельм сказал веско.
— Не все сразу. Придется подождать, пока все желания осуществятся. Я со своей стороны, конечно, поговорю с начальством, чтобы все происходило быстрее... Но тебе нужно запастись терпением.
Фразы были двусмысленными, но судя по выражению лица, Эрмин все понял.
— Да ничего, — сказал он, — конечно. Успеется.
— Ну а как быт? — спросил Кельм, — доволен?
— Да, очень хорошая квартира... Только в город не выпускают. И облачко отдают только на время работы и тестов.
— Это естественно. Они не могут тебе так сразу доверять. Мало ли что? А вдруг ты передумаешь, попытаешься бежать в Дейтрос, вдруг ты вообще связан с дейтрийской разведкой, — Кельм улыбнулся.
— Я не знаю, как можно доказать, что это не так.
— О, они это могут. Ты ведь уже прошел некоторые тесты...
По лицу парня пробежала тень.
— Гадость... да, я согласился сотрудничать, но это... все равно гадость.
— Что поделаешь? Мы все проходили такие тесты. Пойми, у них нет другого выхода. Ну и... детекторы лжи, наркотики, в общем-то, все, что делалось в атрайде — все делается и сейчас. Только уже для того, чтобы убедиться в твоей искренности.
— Я понимаю, — сказал Эрмин.
Они спустились по небольшой лесенке. На площадке у кантины курила кучка офицеров — они проходили очередные курсы повышения квалификации. Занятия у них вел, кажется, Холен. Лицо Эрмина чуть перекосилось. Господи, подумал Кельм, неужели он действительно успешно проходит все эти тесты... он же даже ненависти скрыть не может. Даже в такой ситуации.
Впрочем сейчас нет необходимости ее скрывать. Ненависть к дарайской армии для пленного вещь вполне естественная.
Ходячая мина, уныло сказал себе Кельм. Мина, на которой я сижу. Одно неосторожное движение, случайность — и мы взлетаем на воздух оба. Понятно, что мне не хотели давать разрешения на его спасение...
И все равно Кельм знал, что поступил правильно. Они взяли подносы, встали в очередь, кантина была полна тех же офицеров, у окна с бежевыми завесями, за длинным столом расселась группа вангалов, совершенно одинаковых на вид, квадратные лица, квадратные плечи. И ложками они орудовали как по команде — раз-два, раз-два, поглощая один и тот же бобовый суп.
Офицеры по сравнению с ними выглядели утонченными интеллигентами.
Кельм набрал себе на поднос салат из зелени, кукурузный салат, шрек — толстый мясной блин с чесночной подливкой, рассыпчатый рис. У Эрмина откровенно разбегались глаза, в итоге он взял то же, что и Кельм. У самой кассы пришлось ждать. Кельм сказал негромко.
— Позже, когда ты начнешь работать, мы с тобой будем иногда встречаться. Я, видишь ли, консультант, то есть через меня также будет проходить и твоя продукция. Иногда надо будет что-то обсудить...
— Честно говоря, — Эрмин прямо взглянул на него, — работать не очень-то хочется...
— Что поделаешь, это плата. Потерпи, — Кельм ответил таким же прямым взглядом. "Это приказ. Выполняйте, гэйн". Эрмин шевельнул ресницами — "есть", и отвел глаза. Кельм протянул кассирше карточку. Посмотрел в зал, ища знакомых — и увидел за одним из столиков Холена. Преувеличенно бодро помахал рукой.
— О, а вот...извини, — обратился к парню, — у меня тут приятель. Ну ладно, еще увидимся.
Хлопнул Эрмина по плечу, слегка сжал на плече пальцы, и поддерживая поднос одной рукой, стал пробираться сквозь толпу.
Холен был слегка удивлен тем, что Кельм сам к нему подсел. Обычно тот не демонстрировал желания общаться. Даже избегал Холена.
— Сейчас разговаривал с новеньким, — сообщил Кельм, аккуратно разрезая шрек, — парень недовольный какой-то. Понятно — тесты проходит. Тяжело, наверное.
— Да уж, как вспомню эти тесты, — поддержал Холен.
— Действительно, неприятно, — согласился Кельм.
— Неприятно! Не то слово... вот чего я не понимаю, если честно! Зачем они так-то? — Холен понизил голос, — ведь все же вывернут наизнанку... все надо оплевать, от всего отказаться. И еще при этом замеряют, замеряют, без конца эти ассоциативные допросы , вопросники какие-то, приборы... Ну ладно, ну вынудили согласие. Добились своего. Но зачем вообще все рушить в человеке...
Кельм пожал плечами и ответил холодно.
— Думаю, понятно, что просто так нам верить не будут. Что нужны какие-то доказательства... искренности. Поэтому первые полгода, а то и дольше, нет и свободы перемещения... Вот когда ты уже начнешь делать оружие, работать против Дейтроса — тогда все свободнее.
— Так ведь и так достаточно, разве нет? Как только я начал работать против Дейтроса, так путь назад мне и закрыт. Мне же все равно деваться некуда... Если мы назад вернемся, нас же там тоже расстреляют. Зачем же эти тесты еще...
— Ну думаю, по сравнению с атрайдом это все-таки значительное улучшение, — сказал Кельм. Холена передернуло.
— Тут ты прав. Это да.
— А ты знаешь, меня и сейчас иной раз проверяют, — небрежно сказал Кельм, — особенно в последнее время... а ты не замечаешь ничего такого?
Холен подумал.
— Да нет вроде... хрен их знает.
Он вытерся салфеткой, скомкал ее, бросил на поднос.
— Планы на вечер есть? Скучно... не знаю, чем заняться.
— У меня, к сожалению, планы есть, — сказал Кельм, — не понимаю, чего тебе скучно? Мы же не в Дейтросе, мы в Лас-Маане. Деньги вроде есть. Неужели заняться нечем?
— Да не знаю. Обрыдло все. Ну ладно, пойду я тогда...
Холен поднялся и зашагал к выходу, прихватив поднос.
Кельм задумчиво смотрел ему вслед. По его расчетам, Холена уже давно должны были арестовать.
Прокола быть не должно. Тот факт, что Холен все еще оставался на свободе, имел три причинных возможности.
Во-первых — на это Кельм не рассчитывал — дарайцы могли оказаться идиотами и вообще не заметить брошенного следа, а все еще раскручивать воображаемого родственника Кибы, которого Кельм послал в атрайд вслед за мнимым Холеном.
Во-вторых, и это был наихудший вариант, он прокололся где-то, или же прокололся его агент, и психологи атрайда установили, что посетитель лишь выдавал себя за Холена. Может быть, маскировка все же оказалась недостаточной, или у него незаметно сняли еще и пальчики.
В-третьих, дарайцы не обязательно должны арестовать подозреваемого сразу. Кельм и сам на их месте поступил бы так же. Просто усилил бы слежку и наблюдение.
Попытка выяснить у Холена, не замечает ли он слежки, не удалась. Может быть, слежки нет. Но скорее, Холену она просто безразлична — с ним ведут нейтральные беседы, подсовывают невзначай практические тесты, ну а жучки, камеры, наружка, что они там еще применяют — всего этого Холен не видит, потому что никогда и не готовился к этому.
Досадно, подумал Кельм. Придется подождать еще. В конце концов, главное — получить информацию от Кибы и передать ее в Дейтрос, а там уже будем задумываться о своей безопасности.
Холен иль Нат не считал себя предателем.
Никогда не ассоциировал это слово с собой. Да, "с какой-то точки зрения", наверное, он таковым был. И если бы Холену такое обвинение кто-нибудь выдвинул, он не нашелся бы, что ответить.
На это невозможно ответить словами. Если было бы можно передать картину, изобразить это — и желательно добавить ощущения... Он даже что-то такое пытался перенести на бумагу, углем, карандашом, давно уже, в самом начале, когда только начал работать в Контингенте Б. У него даже получалось — но все эти рисунки он потом порвал на мелкие клочки и спустил в мусоропровод.
Страшно. И показывать — некому.
Потому что гипотетическому обвинителю показывать это было бы все равно бессмысленно. Обвинитель смотрел на Холена из мрака рыбьими глазами, не меняя выражения лица. Можно изобразить отчаяние, ужас, боль, боль, нечеловеческую боль, и не просто так несколько минут боли, а часы, дни, недели... боль, которая не прекращается никогда. Рассказывать о прессе, об асфальтовом катке, о физических законах, которые неизбежно распластают тебя в тряпку, сопротивляйся им или нет, и можно умереть — но ведь тебе и этого не дадут. Отдать жизнь за Дейтрос? Он бы отдал. Но ни одно тело не может сопротивляться давлению гидравлического пресса. Оно все равно, неизбежно будет сломано и раздавлено.
Можно рассказывать, что это такое, когда тебя пытают — но обвинитель не поймет и не услышит. Он начнет вспоминать про каких-то фантастических героев, которые якобы — а кто проверял, кто знает, кто измерял меру страдания — и это преодолели, он скажет, что ты был Должен, что это твой Долг. Единственный способ заткнуть такого обвинителя — это положить его самого под гидравлический пресс.
Но Холен не обвинял себя. И знал, что ни один нормальный человек его обвинить не сможет.
Предатель — это тот, которого купили. Деньгами или обещаниями. Или пусть даже запугали угрозами. Это — тот, кто принял сознательное решение. Иуда продал Христа за серебреники. По собственной, личной инициативе. Предатели — это те эмигранты, которые за деньги рассказывают о Дейтросе гадости. Не из страха даже — просто за деньги, чтобы жить чуть-чуть получше.
Но никак нельзя считать предателем того, чьи кости перемолол гидравлический пресс.
Деньги, если быть объективным, Холену тоже заплатили. Неплохие. Он сидел в собственной гостиной. Отличная квартирка — три комнаты, наверху — огромная студия, мечта, оборудование, мебель, подсветка, диваны для отдыха. И он уже почти выплатил кредит за эту квартиру. Хотя так до конца и не понял, зачем она ему одному — такая огромная.
Холен поднялся по лестнице в студию. Раз есть деньги, то почему их не тратить? Но ведь не из-за денег он согласился работать. Сотрудничать. Ему тогда само это слово было омерзительно. Просто не было другого выхода. Реально — не было, и все. Наверное, герои бывают. Возможно, это сказки, или точнее — просто у каждого человека своя мера, свой предел, за которым он ломается, но бесконечным этот предел не бывает ни у кого. Но Холен — нормальный человек. Не трус, он много лет служил, воевал, вел себя вполне достойно. Не слабый. Не корыстный. Просто обычный, нормальный человек. И ему очень не повезло в жизни.
Кстати, он до сих пор считал, что да — не повезло. И будь у него хоть какая-то возможность — он вернулся бы в Дейтрос. И плюнул бы на все это потребление, на роскошь, на студию бы свою плюнул...
Вернулся бы к Лите, к детям, к друзьям... О них Холен старался никогда не думать. Это было не просто больно — невыносимо больно. Это тоже было пыткой.
Яркий, почти дневной свет вспыхнул под высоким потолком , простор засиял. Длинная зала, полукруглые окна с вьющейся зеленью, сейчас затянутые белыми жалюзи. Холсты — на стенах, на подрамниках.
Этой мастерской хватило бы на всех художников их шехи или даже всей части... Все богатство — ему одному.
Стеклянные шкафы, на полках — растворители, разбавители, лаки, грунты, масла, наборы красок, пеналы с кистями, масленки, палитры, щипцы. Чистые холсты — разного размера, фактуры. Все для графики — карандаши, угли, растушевки, бумага...
Бейся о стену головой...
Он любил писать по ночам — пишется хорошо. Нет дневного света, но и это здесь не проблема: линия оранжевых и голубых люминесцентных ламп сверху, за рабочим местом, и линия — сверху слева. Мольберт — пустой сейчас, но шендак, какой же он удобный, ведь нарадоваться не мог поначалу, и регулируется, и двигается как угодно; а в Дейтросе-то подрамники на самодельные подставки ставили, чуть не на стулья...
Длинный стол, раскиданы угольки, пользованные растушевки, кипа листов. Холен стал перебирать их. Шендак, сколько он уже сюда не поднимался — неделю?
Наброски были неплохие. Он их делал месяц назад. Или два? Кажется, в начале осени. Пытался реализовать идею, задуманную еще в квенсене, давным-давно. Все не доходили руки, не хватало времени. Игра света и тени. Лицо девушки на границе мрака. Он реализовал это в Медиане, с Литой. Было очень красиво. Но давно. Сейчас он не видел того света.
Но наброски хорошие, профессиональные. Анатомически правильно показанный поворот головы и плеч. Мышцы, изгибы, впадинки. Лицо не то дарайское, не то дейтрийское — что-то среднее. Живая, не кукольная красота. Реалистичная, но не фотографическая манера...
