вавилон 5 кн 2

— О чем ты говоришь?

— Я говорю, что не смогу и дальше оставаться с чистыми руками.

— И потому решил немедленно вымазаться по уши.

Вир кивнул.

— Ну, ладно, — тяжело вздохнув, сказал Ренегар. — Но если ты собираешься чего-нибудь добиться и при этом будешь терять рассудок каждый раз, когда кто-нибудь погибает... Вполне возможно, ты зайдешь совсем не туда, куда собираешься.

— Не думай, что я сам не размышлял об этом, — ответил Вир.

* * *

Наконец, прибыл последний из призванных.

Вир обвел взглядом людей, собравшихся в комнате. Их была всего дюжина, тех, кто смог предпринять это путешествие. Здесь собрались все, на кого, по мнению Вира, он мог всецело положиться в настоящее время. Вир тщательно отбирал их, поскольку сейчас даже один единственный неверный шаг мог означать конец всему и всем им. Если им была допущена ошибка в своих рассуждениях, если из-за него на нынешнюю встречу проник шпион, он тем самым подписал всем собравшимся смертный приговор.

Пока что не доставало лишь одного из приглашенных... Но прошло несколько секунд, и двери открылись, и он вошел. Вир улыбнулся, увидев пришедшего. Он был старейшим из всех, собравшихся в комнате, и тем не менее вошел быстрым и четким шагом, подобающим старому вояке, вновь призванному на службу.

— Привет тебе, Дунсени, — сказал Вир.

Бывший камердинер Лондо Моллари слегка склонил голову.

— Привет и тебе, добрый господин.

Некоторые из собравшихся в комнате бросили на вошедшего нервные, подозрительные взгляды. Рем Ланас озвучил вслух тревогу, возникшую в головах у всех:

— Этот человек всю свою жизнь работал на Дом Моллари. Не глупо ли было приглашать его сюда?

— Я все еще работаю во благо Дома Моллари, — твердо ответил Дунсени. — И вовсе не интересам Дома Моллари служат те мерзавцы, которые прибрали ныне власть к своим рукам. — Он еще раз поклонился Виру. — Все свои скромные навыки я готов поставить на службу вам, Посол, мне кажется, они могут вам пригодиться.

— Принимаю с благодарностью, — ответил Вир.

Он еще раз внимательно посмотрел на собравшихся. Они ждали его выступления. Вир и припомнить не мог, чтобы когда-нибудь раньше люди сидели, столь напряженно ожидая, когда же он откроет рот. Ему вдруг подумалось, что, наверно, так же сидели Нарны вокруг Г'Кара, ожидая, когда он одарит их новыми жемчужинами мудрости.

— Итак, — начал Вир. — Многое должно быть сделано, и нам предстоит тяжкий труд. Прима Центавра встала на такой путь, который неминуемо приведет к катастрофе. И мы должны сделать все, чтобы эту катастрофу предотвратить. Сейчас, в те минуты, когда мы сидим и разговариваем здесь, формируются армии, на дальних колониях ведется строительство, сам замысел которого губителен. Нас вынуждают вступить на путь эскалации подготовки к войне. Это надо остановить.

— Вы говорите о саботаже, — сказал один из собравшихся.

Вир кивнул.

— Да, именно так. Вы все уже пострадали от нынешнего режима. Вы все сохранили способность мыслить свободно и самостоятельно. Вы все были свидетелями таких ситуаций, которые для вас казались неприемлемыми... Больше нельзя быть просто свидетелями. Центаурум толкает нашу любимую родину к катастрофе, которая погубит ее окончательно, и мы должны сделать все, чтобы катастрофы не случилось.

— Но разве под силу нам такая задача? В лучшем случае мы лишь чуть-чуть затормозим процесс, но не остановим его, — с сомнением произнес Рем Ланас. — Саботаж еще никогда не мог ничего остановить. Не случится ли так, что Прима Центавра все равно окажется в центре новой войны, пусть и несколько позже, чем без нашего вмешательства?

— Да. Это возможно, — признал Вир. Но затем, окрепшим голосом, продолжил. — Но возможно и другое. То, что своим сопротивлением мы воодушевим и других людей — и простых людей, и даже тех, кто облечен властью — и заставим их пересмотреть свое отношение к происходящему. Какими бы малыми ни казались насекомые, своими укусами они могут свалить даже большого зверя.

Невозможно переоценить опасность, которая нависнет над нами. Вы не единственные из тех, кто будет вовлечен в нашу борьбу. Но я считаю недопустимым, чтобы кто-нибудь, кроме меня самого, знал всех, кто участвует в нашем движении.

— В этом случае, если кого-либо из нас схватят, это не станет катастрофой для всего подполья целиком, — сказал Дунсени.

Вир кивнул.

— Конечно, в идеале, если кого-нибудь из нас схватят — сохрани и помилуй, Великий Создатель — он вообще никого не выдаст. Смерть лучше бесчестья.

По комнате пробежал одобрительный шумок.

Конечно, легко соглашаться с красивыми словами. Еще проще верить, что смерть возьмет любого из них прежде, чем он выдаст имена других заговорщиков.

Но выбора все равно не было. Он зашел уже слишком далеко. Все зашло слишком далеко. Нет теперь иного выбора, кроме как довести дело до конца.

Что бы там ни говорил Лондо о Судьбе, Пророчестве и Неуязвимости, Вир Котто никогда в жизни еще не чувствовал себя столь уязвимым.

— Итак, — сказал Вир. — Вот что мы должны сделать...

Выдержки из <Хроник Лондо Моллари>.

— — Фрагмент, датированный 18 января 2271 года (по земному летоисчислению) — —

Дурла заверил всех, что это был случайный инцидент. По крайней мере, такой версии он придерживался на публике.

Но в частных беседах он говорил совсем по-другому, и обещал провести доскональное расследование взрыва в казармах Пионеров Центавра, доме, который призван был служить делу сплочения их братства, и который в самом деле сплотил их — в братской могиле. Громче всех возмущался Лорд Милифа из Дома Милифа, патриарх, который потерял своего сына в этом таинственном взрыве, о котором люди решались говорить разве что шепотом, несмотря на то, что случился он уже несколько месяцев назад.

За все это время расследование Дурлы не дало никаких конкретных результатов. Он по-прежнему мог высказывать одни лишь предположения. Он говорил всем, кто готов был выслушать его, что брожение умов, которое не удалось в свое время пресечь окончательно, привело к возникновению подпольного движения, что ответственность за убийство Пионеров Центавра лежит на группе террористов, которые, без сомнения, нанесут и новые удары, если их вовремя не остановить. Беда в том, что относительное затишье рождает самоуспокоение, и поскольку новых убийств не последовало, теории Дурлы вскоре потеряли кредит доверия.

Но теперь все изменилось.

Сегодня нам сообщили об атаках на две наших колонии. И не просто атаках. Взлетели на воздух военные заводы — пардон, образовательные учреждения — на Морбисе. В груду развалин превратился исследовательский центр по созданию новых видов оружия — извиняюсь, новых методов лечения болезней — на Нефуа. Оба взрыва произошли практически одновременно, с разницей не более чем в день или два. Тем самым нам недвусмысленно намекнули, что мы имеем дело не с простым случайным стечением обстоятельств. Это не что иное, как война... Война, объявленная нам изнутри.

Дурла теперь высказывает двойственные версии. Похоже, он не в состоянии трезво оценить собственные измышления. Иногда он заявляет, что эти атаки организованы нашим внутренним подпольем, саботажниками и террористами. Потом утверждает, что за этими нападениями стоит Альянс. А иногда обе версии перемешиваются у него в голове, и он начинает твердить, что на самом деле мятежников, организовавших саботаж, поддерживает и финансирует Альянс. И похоже, никто не замечает этой переменчивости высказываний Дурлы. Хотя скорее, никто просто не решается указать на нее, из опасений, что реакция Дурлы может оказаться, скажем так, не слишком положительной.

Впрочем, успехи Дурлы трудно оспаривать. Министр Валлко возносит Дурлу как образец всего хорошего и доброго, что есть в центаврианском обществе. Дурле удалось сформировать сплоченную и сильную команду. Меня беспокоит только, в каком направлении эта команда движется.

Но я сижу здесь, и ощущаю в себе ту же раздвоенность, что и в речах Дурлы... Я чувствую все возрастающее разочарование и беспомощность... И в то же время понимаю, что продолжаю многое контролировать. События развиваются так, что присутствия императора на троне практически не замечают те, кто пытается пробиться к власти. Они столь шумно сражаются друг с другом, что у любого возникнет предчувствие ожидающего их в конце пути неминуемого взаимного истребления. И когда пыль их финального сражения уляжется, я окажусь единственным оставшимся в живых. И пусть это не покажется шуткой, именно я в конце концов буду смеяться последним.

Единственная добрая весть, пришедшая за все это время — возвращение Дунсени ко мне на службу. Со смертью Трока — туда ему и дор?га — я остался без камердинера. Очевидно, Дурла занимается теперь вопросами вселенской важности, и ему нет дела до того, кто будет подавать мне пальто и шептаться со мной по вопросам, которые, похоже, не слишком-то сильно влияют на судьбы Примы Центавра. По правде говоря, даже не знаю, должен ли я по этому поводу испытывать облегчение, или, наоборот, считать себя оскорбленным.

Я давно уже не виделся с Виром. Наверно, стоит послать ему сообщение с приглашением посетить Приму Центавра, чтобы поболтать с ним еще раз.

Я определенно надеюсь, что он старается держаться в стороне от всех этих неприятностей.

— — — — — Глава 8 — — — — —

Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как Джон Шеридан последний раз ступал ногой на землю Марса, хотя он, кажется, и не упускал никогда случая побывать на этой планете. Сейчас он сидел в конференц-зале <Эдгарс/Гарибадьди Энтерпрайзес>, машинально барабанил пальцами по столу, и размышлял, что сколько бы самых дальних миров он ни повидал, Марс для него всегда будет таить в себе нечто мистическое. Возможно, это есть просто влияние старинной литературы, посвященной этой планете, превратившей Марс в такое место, где прорыты таинственные каналы, где живут экзотичные вооруженные до зубов монстры, и разношерстные завоеватели готовятся к тому, чтобы атаковать несчастную Землю и похитить с нее всех красивых женщин.

— Президент Шеридан, — раздался голос с большого экрана, висевшего справа на стене. — В ваш адрес поступило сообщение.

— Выведите его, — ответил Шеридан невидимому собеседнику.

Спустя мгновение экран засветился, пробуждаясь к жизни, и появилось изображение Деленн, а рядом с ней — Дэвида.

Дэвид был удивительно хорошеньким мальчиком. Настоящий роковой мужчина, несмотря на свой довольно юный возраст, твердил про себя Шеридан. Светловолосый, с дежурной ухмылкой на губах, острым чутьем и врожденной интеллигентностью, и холодным любопытством в глазах, унаследованных им от матери. Шеридан не мог не чувствовать, что Дэвид в самом деле был куда более симпатичным, чем отец, и более смышленым, чем мать. Получалась очень грозная комбинация.

Дэвид, к тому же, вошел уже в такой возраст, когда он чувствовал досаду, если, не сумев совладать со своими чувствами, позволял им проявится внешне. Деленн, которая прямо-таки обожала Дэвида — чересчур сильно, как про себя считал Шеридан, — обняла сына, что заставило того недовольно поморщиться прямо перед экраном. Однако, вслух он не протестовал. Он прекрасно понимал, когда следует быть осмотрительным — конечно, в первую очередь когда его мать чем-нибудь обеспокоена.

— Я просто хотела напомнить тебе, — сказала Деленн, — что ты обещал быть дома, когда Дэвид будет проходить церемонию поступления в школу.

С несколько жалобной интонацией в голосе Дэвид сказал:

— Отец, я уже говорил ей, что это неважно. Но она все равно продолжает настаивать.

— Ты ведь обещал вернуться, и я просто хотела лишний раз показать сыну, что обещание отца нерушимо.

— Не волнуйся, — рассмеялся Шеридан. — Мне осталось провести на Марсе одну последнюю встречу, и тогда я смогу отправиться домой.

— Ты встречаешься с Майклом, я так поняла?

— Да. И... — он вдруг умолк.

Деленн сразу же встревожилась.

— И с кем еще?

— Ну... Так получилось, что новый Премьер-министр Примы Центавра находится примерно в этом районе. Когда он выяснил, что я тоже здесь, он обратился с просьбой о кратком свидании. Я не нашел повода отказать ему.

— Новый Премьер-министр? — Деленн нахмурилась. — Я об этом не слышала. И когда же центавриане избрали нового Премьер-министра?

— Совсем недавно. Его зовут Дурла.

— Дурла. — Она сморщила нос. — Я знаю его, Джон. Я читала о нем. Проблематично доверять любому центаврианину, но этот... Он очень опасен. Это тот же Лондо, только лишенный совести.

— Если учесть, что я сомневаюсь, была ли у Лондо когда-нибудь совесть, от твоих слов прямо мурашки по коже бегают, — ответил Шеридан.

Дэвид с недовольным видом заерзал.

— Мам, я еще нужен тебе здесь?

— Нет, нет. Можешь идти. Скажи отцу, что ты любишь его.

В ответ Дэвид выпучил глаза и быстро удалился из поля зрения. Деленн рефлексивно приблизилась к экрану на шаг, словно каким-то образом могла сойти с него и оказаться сейчас рядом с Шериданом.

— Деленн, — задумчиво сказал Шеридан, — связь между Марсом и Минбаром в режиме реального времени — это не такая уж простая вещь. Осуществлять ее сложно и дорого. Ты и в самом деле вышла на связь лишь для того, чтобы напомнить мне о церемонии?

— Может, это и глупо, — сказала Деленн, всем своим видом демонстрируя, что ни в коем случае сама так не считает. — Но в последнее время у меня стали возникать... тревожные предчувствия, Джон. Странные сны... не похожие ни на какие другие, что приходили ко мне прежде. И я начала раздумывать... уж не пытается ли кто-нибудь о чем-то предупредить меня.

— Что за сны? — спросил Шеридан. Он не был склонен игнорировать тревожные предчувствия, как бы странно это ни могло показаться. В конце концов, чувствительные Минбарцы часто получали ценную информацию из самых удивительных источников, начиная от пророков и заканчивая чужими душами (14), так что Шеридан не собирался игнорировать слова жены.

— Я все время вижу... Приму Центавра. И Лондо. И... глаз.

— Глаз? Что за глаз?

— Вглядывающийся в меня. Просто глаз. И ничего больше. А потом я увидела сон, и этот глаз смотрел уже не на меня, он смотрел сквозь меня, будто меня там и нет вовсе, и смотрел он прямо на Дэвида. Я не знаю, что все это может означать.

— Я тоже, но должен признаться, из-за тебя я чертовски разнервничался, — сказал Шеридан.

— Джон... возвращайся поскорее. Я понимаю, ты Президент Альянса, и у тебя много обязанностей, но...

— Я обязательно вернусь. Как только смогу, обещаю это. И Деленн...

— Да, Джон?

— Я буду таращить свой глаз на тебя и Дэвида.

Деленн вздохнула, даже не пытаясь скрыть недовольство.

— Иногда я перестаю понимать, зачем я вообще беспокою тебя своими звонками, — сказала она, и экран померк. Шеридан с некоторой досадой понял, что даже забыл сказать Деленн, как сильно ее любит. Оставалось только надеяться, что она не будет за это держать зла на него.

Проблема в том, что он не мог думать теперь ни о чем, кроме злобного глаза, уставившегося на сына.