— Хорошо. Стройной. Тонкой. Гибкой. Голубой с темно-синей сердцевиной. Счастливой, хотя вы пока еще не понимаете причины своего счастья.
— Неужели?
— Ну вот, вы опять улыбаетесь. Считайте, что я чувствую тепло. И вы очень похожи на мою жену. Она, конечно, старше...
— Подождите. Ведь вы, наверное, видели только силуэт? Скажем там, ощущали. Я уже сталкивалась с подобным, незрячие больные порой реагируют на тепло, на звук, на движение. Но эти цвета ведь фантазия? Ваши глаза не реагировали на свет. Совсем! Понимаете?
— Ну, на что-то они все-таки реагировали? Хотя вы правы, глаз по сути у меня не было. Так что, можете считать это фантазией. Или жульничеством, как ваш доктор. Наверное, именно оно помогало мне узнавать людей и передвигаться по городу. Я просто ловкий мошенник. Кстати, у вас были хорошие цвета. Цвета и вихри.
— Еще и вихри? Какие еще вихри?
— Обычные вихри. Вы молоды и полны энергии. Вот она и закручивается в некоторых местах. Но не завязывается, не волнуйтесь. Впрочем, я был бы не прочь взглянуть еще раз.
— Уже скоро, — она засмеялась.
— Вы думаете я их увижу? Моими обновленными глазами? А вдруг нет? Что я буду делать тогда?
— Понятия не имею. Ведь вы диагност?
— Шарлатан, как сказал доктор.
— А вы настаиваете на каком определении?
— Мне все равно.
— А вот доктору нет.
— Скажите ему, чтобы он занялся собственной поджелудочной.
— После того вашего разговора он прошел все тесты и обследования. Никакой патологии. С ним все в порядке.
— То есть, мое жульничество разоблачено?
— Ну зачем так? Возможно, самообман. Мнительность. А то, что у него была операция на печени, вы могли узнать. Это не секрет. Досье всех практикующих хирургов в открытом доступе.
— Возможно. Но я узнал, кто будет мною заниматься, только здесь. Так что досье отпадает.
— И чего же вы хотите от меня? Что вас беспокоит?
— Вы сказали, что моя предполагаемая способность мне больше не понадобится. У вас есть основания считать, что я лишусь ее?
— Зачем она вам, даже если она была? Разве вы не хотите стать нормальным человеком. Ой, простите, я не имела в виду что-то предосудительное, всего лишь норму в физиологическом смысле.
— Вы не обидели меня, не волнуйтесь. Тем более, что я уже близок к норме.
— Только не говорите, что вы зарабатывали на вашем знахарстве. Я справлялась, вы состоятельный человек. Вам нет нужды притворяться живым томографом.
— Разве я говорил о собственной нужде?
— А разве не нужда привела вас сюда?
— Нужда моей жены, — ответил он после паузы. — Она хотела, чтобы я увидел ее. Пока старость не перемолола ее внешность.
— И вы согласились?
— Только, чтобы выполнить ее желание. Я и так видел ее. Кстати, она очень похожа на вас.
— Понятно, — Энни хмыкнула. — Тоже стройная. Тонкая. Гибкая. Голубая с темно-синей сердцевиной. И с вихрями. Как я.
— Почти, — ответил пациент. — Чуть темнее и чуть ярче.
Повисла пауза. Энни вновь зашуршала халатом, сняла с подноса чашку кофе, зашелестела оберткой печенья, вздохнула:
— Простите...
— Это вы не обижайтесь на меня, — попросил он. — К тому же я не преувеличиваю свою способность. Но она... была. Думаю, и есть. Если же ее не стало, я ее верну.
— Ослепите себя? — хмыкнула Энни.
— Зачем же идти на крайности? — удивился он.
— Ваша жена говорила... — понизила голос Энни, — рассказывала о ваших посетителях. Они и теперь не дают ей покоя. Она надеется, что теперь они отстанут от вас. Как их называть, ведь они не клиенты?
— Просто люди.
— Но уж точно, не пациенты. Те, чей недуг не могут распознать врачи. Я слышала, что вы и в самом деле угадывали едва различимые болезни?
— А вы все еще думаете, что ваш доктор беспокоился зря?
— Я думаю о тех, чьи диагнозы вы не угадали.
— Таких нет.
— Бросьте, — Энни хмыкнула. — Хотя могу допустить, что разочарованные вашими предсказаниями к вам не возвращались. Вы же не брали с них денег. Или что вам просто повезло. Но везение это всего лишь выборка совпадений из множества несовпадений, которые стираются из памяти. Иного не бывает. Особенно в лечении людей. Тем более что врачу зачастую приходится иметь дело не с болезнями, а с представлениями о них. С маниями.
— Какая разница? — спросил он.
— Вот откроете глаза, и поговорим, — улыбнулась она. — Ваше зрение восстановлено. Настоящее зрение. То, которое отражает реальность. Кстати, как вы определяете цвета? Почему вы решили, что почудившийся вам синий цвет — именно синий?
— Я запомнил небо, — ответил пациент. — В детстве, до того, как я получил ожог глаз, я успел запомнить цвет неба. Синий. Бездонный синий цвет. Я видел еще что-то, но цвет запомнил только один. И с тех пор то мое небо всегда со мной. Синее-синее. И уже от него я выстроил остальные цвета. Может быть, ошибочно. Впрочем, для меня это не имеет значения. Для меня они правильные.
— Ну вот, — он услышал шелест ее ворота, когда она повернулась. Вероятно, чтобы посмотреть на часы. Шелест тонкой шеи о шелковую ткань. — Осталось несколько минут. И вы сможете сверить ваше ощущение цветов с их действительным воплощением.
— Да, это было бы любопытно, — согласился он. — Я просил, чтобы на тумбочке лежали мои очки. Куда вы их дели?
— Очки для подводного плавания, выкрашенные изнутри черной краской? — удивилась сестра. — Зачем они вам? Через них ничего не видно. Они вам не пригодятся. Я отдала их вашей жене.
— У вас есть ее номер? — спросил он. — Позвоните. Напомните, чтобы она взяла их с собой. Я их надевал перед больницей. Они мне видеть не мешали. Хорошо, не мешали фантазировать. Или жульничать.
* * *
— Ну, вот и все. Не нервничайте. Сейчас мы снимем блокаду, и ваша жизнь переменится.
— А если я не хочу перемен, доктор?
— Не отпевайте себя раньше времени. Мир прекрасен, поверьте мне. Скоро вы в этом убедитесь.
— Я и раньше не сомневался в этом.
— И вы не будете огорчены.
* * *
Он был странным, этот худой и нервный человек, который ничего не видел страшными глазами без зрачков, но в то же самое время как будто видел все. Не его жена, стройная, немолодая, но все еще красивая женщина привела его, а он сам вошел в больницу, сам разговаривал с врачами, сам проходил обследование, сам вел переговоры. Точно так же, как то и дело отвечал на звонки как будто разных людей и терпеливо объяснял, что вынужден отлучиться, и что скоро вернется, и посмотрит на все, на что обещал посмотреть. Операция была проведена в тот же день, но послеоперационный период доктор решил продлить до двух недель. Как будто что-то мешало благополучному восстановления организма. Или же он перестраховывался, Энни не знала. Она не слишком любила заходить к этому пациенту. Даже блокада на его голове — экранированный шлем — как будто не мешали ему видеть ее насквозь. Слышать уж во всяком случае. За эти две недели его слух стал таким тонким, что он мог точно сказать, сколько кусочков сахара она опустила в его кофе, даже если она бросала их одновременно. Впрочем, ее парфюм он тоже угадывал безошибочно.
Сейчас, когда Энни осторожно снимала клипсы с его блокады, она вдруг почувствовала, что он боится. Испарина выступила в его подзатылочной впадине. Обычно подвижные, как и он сам, плечи — застыли. Неужели правда, что он и в самом деле самый известный диагност? Но у него же нет образования? Впрочем, как сказал доктор, который всерьез обеспокоился состоянием собственной поджелудочной, практики у этого чудаковатого слепца тоже не было. Или же он не брал за нее денег. Хотя пробиться к нему в палату пытались сотни людей, и еще большее их количество передавали слова благодарности, подарки. Сладостями на их этаже теперь забиты все холодильники. Цветы стояли всюду.
Сейчас напротив него глотала слезы и стискивала в руках дурацкие черные очки для плавания его жена.
Вот и последняя клипса. Доктор осторожно снял блокаду, нетерпеливо кашлянул.
— Ну что же вы. Медленно, но можете открывать глаза.
Энни стояла за спиной пациента. Наверное, он все же открыл глаза, потому что его жена вдруг зарыдала, бросилась к нему, чтобы обнять, но он остановил ее, поймал ее лицо в ладони и, верно, стал рассматривать, потому что Энни услышала его голос:
— Ты прекрасна. Именно такая, какую я и представлял. Но я надеюсь, что буду видеть тебя и прежней. Той, к которой я уже привык. И больше я не хочу видеть ничего.
Он взял у нее из рук очки и торопливо натянул их на глаза. Замер на мгновение, напрягся, скрипнул зубами, стиснул пальцами виски, изогнулся, затем выдохнул с облегчением и только после этого обернулся. С улыбкой. С каплями пота на высоком лбу над глупыми черными очками для плавания, с трясущимися губами.
— Ну что же вы? — растерялся доктор.
— Вы кудесник, — ответил пациент. — Я в самом деле восстановил зрение. Может быть, рискну через какое-то время вновь воспользоваться вашими усилиями.
— Но почему? — не понял доктор.
— Это было любопытно, взглянуть на мир так же, как и все, — сказал пациент. — Но прежним способом я вижу больше.
— Не хочу комментировать то, чего не может быть, — нахмурился доктор. — Но даже если и так, вы что, всерьез рассчитываете урвать у природы сразу два зрения?
— Не собираюсь испытывать терпение природы или кого бы то ни было, — ответил пациент. — Не забывайте про свою поджелудочную, на ваших приборах недуг может проявиться месяца через четыре. Не упустите. Или обследуйтесь более углубленно уже теперь. Да, и блокфайл в вашем кармане... Проверьте его тоже. Не могу сказать точно, но боюсь, его питание не сегодня завтра откажет. Он искрит.
Он повернулся к Энни и сказал ей:
— Простите. Я не захотел искушать судьбу.
Потом шагнул вперед и шепнул ей на ухо.
— Мальчик. У вас будет мальчик. Но ему всего полторы недели. Вы еще не знаете. И это не жульничество.
— Пойдем, — потянула его за руку огорченная жена. — Нас ждут.
— Шарлатан, — покачал головой доктор, глядя вслед странному парочке. — Поджелудочная... Блокфайл... Шут! Кстати, вы очень похожи на его жену. Почти одно лицо. Удивительные совпадения случаются! Она, конечно, старше...
— Она ярче, — поправила доктора Энни, ощупывая собственный живот. — Ярче и темнее.
2005-2018 г.
Окно
Что может быть лучше окна? Когда вырвешься из аудитории, где собственный голос ежесекундно рождает коллективную тоску, перебежишь раскаленную солнцем площадь, завернешь несколько спиралей подземки, затем еще столько же — хоботом эскалатора и, наконец, выйдешь в каменное ущелье улицы, чтобы через секунду опять нырнуть в стерильность и пустоту, взлететь на лифте на сто пятый этаж, крикнуть двери — "настежь" и оказаться в одиночестве на шестидесяти четырех квадратных метрах, что может быть лучше окна?
Деревянная рама в облупившейся краске, шпингалет открывается с трудом, цепляясь за выпадающий шуруп, а за окном — и ветка цветущей вишни, и лай цепного добряка-пса, и гомон кур, и запах дождя, и голос мамы.
Что может быть лучше окна?
— Море, — уверенно говорит Васька-сосед, забегая глотнуть пивка и удостовериться в собственной состоятельности на фоне моей чудаковатости.
— Море — это хорошо, — соглашаюсь я.
— Зачем тебе окно? — спрашивает Васька. — Что ты там увидишь? У тебя двадцать четыре квадратных метра внешней стены. Выбери любой пейзаж, запусти программу запахов, шумов, ветра. Вот тебе и окно! Это лучше окна!
— Лучше.
Я оглядываю комнату. Стена, которая служит экраном в тысячах подобных блоках, заставлена книжными шкафами и завешена картинами. Так же, как и остальные стены. Оставлено место только для будущего окна. Даже прибит под потолком затейливый карниз, и обыкновенные шторы спускаются к безумно дорогому дощатому полу.
— На что ты тратишь деньги? — раздраженно качает головой Васька, берет книгу, брезгливо листает желтые страницы.
— Это моя работа, — замечаю я.
— Знаю, знаю, — машет рукой Васька. — Литература двадцатого века. Утопический реализм. Самоидентификация человечества. Предвиденье и психологизм. Но зачем тебе эта рухлядь?!
— Я должен держать книгу в руках.
Смотрит на меня как на больного.
— Пойдем, — подталкивает в спину. — Пойдем ко мне, я покажу, как надо тратить деньги.
Васька живет этажом выше. Он требует, чтобы я разулся, открывает дверь и торжествующе отходит в сторону. Я ступаю внутрь. Под ногами шуршит песок. Вперед и в стороны, до горизонта — море. Теплые волны накатывают на берег, касаются пальцев. Влажный воздух обволакивает лицо. Чайки с криком взмывают в голубое небо. На горизонте — парус. Васька сбрасывает одежду и с торжествующим ревом забегает в воду.
— Интерьер DX! Настоящий! — он стоит по пояс в воде, чертит руками по волнам, орет, захлебываясь от восторга.
— Не может быть, — я щелкаю блокфайлом, нахожу справку. — Интерьер DX. До семи пользователей одновременно. Двести тысяч единиц. И это только цена интерьера. Ты же накопил всего шестьдесят? А тройная защита физиопроектора? Автономное питание? Ты обокрал банк?
— Плевать на защиту! — ржет Васька. — И на автономное питание. И на страховку. Мы с тобой пять лет соседствуем, хоть раз была авария на линии? Я ломаную версию нашел. За пятьдесят тысяч. Правда, только на четырех пользователей, но куда больше? Я, ты, Людка моя. Попрошу, она подружку приведет. Жить надо сегодня. Понимаешь?
— Ломаная? — я с сомнением чешу затылок. — Опасно.
— Опасно, — кивает Васька, расплываясь в улыбке. — Если язык за зубами не держать. Ты что? Плавать не умеешь?
— Умею. В бассейне.
— Ну и хрен с тобой, — плюет в воду Васька. — Сколько тебе не хватает на окно? Пять тысяч? Сегодня же сброшу на карточку. Вставляй! Но поплавать приходи! С пивком. Это, кстати, только часть интерьера, знал бы ты, какие под водой кораллы!
Назавтра я перечислил деньги в строительную фирму. Бригада прибыла ближе к вечеру. Моложавый мастер поправил усы, посмотрел на меня с сомнением.
— Зачем вам окно?
— За деньги, — огрызнулся я. — Разрешение получено. Оплата произведена. Вставляйте.
— Вставим, не сомневайтесь, — буркнул мастер, расчехляя лазер.
Рабочие накрыли пол защитной тканью, распаковали блеснувшую чистыми стеклами мечту. Загудел резак.
— Не волнуйтесь, — успокоил меня мастер, когда свет начал мигать. — Тут стены просто нашпигованы коммуникациями. Ничего страшного. Отвыкли от перебоев? Сейчас сработает авторегенерация, освещение восстановится.
Он крякнул и обрушил на пол тонкий пласт внешней стены. Естественный свет проник в комнату, и на мгновение она показалась голой и неуютной. Заморгали, восстанавливая освещение, светильники. Загудели пылесосы. Я шагнул к отверстию, посмотрел вниз и метнулся к двери.
Васька лежал на тротуаре плашмя. В ластах он напоминал раздавленную розовую лягушку. Голова вывернулась в сторону, но разглядеть лицо через покрытое сеткой трещин стекло не удалось. Маска была наполнена кровью. Кто-то вскрикнул у меня за спиной. Я достал блокфайл, вызвал экстренную помощь и поднял голову. Почти на самом верху зеркальной высотки темной оспиной выделялось мое окно.
