— Oкей! А откуда вы узнали, что у меня день рождения?
Вахромеев положил трубку.
Владе хотелось рассказать каждому, что Вахромеев... Вахромеев!!! ... завтра ждет ее у себя дома! Но даже легкий кайф не помешал ей сообразить, что кроме неприятностей это паблисити ничего не даст. Тем не менее, проходя мимо Юльки, она не удержалась и сказала ей на ухо:
— Только тс-с-с! Вахромеев звонил, я к нему завтра иду в гости.
Юлька посмотрела на нее долгим взглядом и, казалось, не была особенно удивлена. По крайней мере, той реакции, ради которой Влада рассказала ей новость, она не дождалась. Может быть, потому что Юлька только что на балконе в первый раз целовалась с Витей Балабановым.
* * *
Следующий день прошел в волнениях и ожиданиях. Люда, услышавшая, что ее дочь ждет сам Вахромеев, позвонила в парикмахерскую и заказала укладку. Юлька, наконец осознавшая, что произошло, к негодованию Люды оборвала телефон, все лезла с советами. Мобильный Влада сразу же выключила, иначе бы от нее ни минуты покоя не было.
— И зачем только ты ей сказала, ведь предупреждала тебя, нельзя никому ничего говорить, тем более Юльке. У нее голова не выдержит такого.
Маринка тоже звонила, видимо, почувствовала что-то. Но с этой проблем не было, говорить нельзя было ничего и никогда.
— Вот подруги у тебя, девочка моя бедная, — перебирая Владины вещи сокрушалась Люда, — может быть вот эту бирюзовую блузку с голубыми джинсами? Одна завистливее другой.
Время покатилось как под горку, чем ближе к вечеру, тем быстрее. К двенадцати дня Влада прибежала в парикмахерскую. Там долго издевались над ее бедными волосами, придавая Владе изысканный вид. Возвращаясь домой, Влада остановилась и рассматривала себя в зеркальную витрину "SPA-студии". На нее смотрела малознакомая, сильно повзрослевшая девица, поворачивающая туда-сюда взлохмаченную голову со смешными кудельками, висящими по бокам.
Дома Люда бегала вокруг нее и постанывала в восторге. За обедом Влада, достаточно умеренная в еде, неожиданно потребовала добавки и съела двойную порцию. Потом была изнурительная примерка одежды. В половине шестого Влада решилась — пошла в ванную и смыла дорогостоящую прическу. С Людой чуть не случился обморок — в половине седьмого нужно было выходить. В течение получаса они сушили волосы и боролись с кудельками, которые никак не хотели исчезать.
Без пятнадцати семь Влада наконец выскочила из дома и помчалась к Вахромееву. Она уже опоздала и нужно было хотя бы превратить опоздание в приличное. Как назло никакого удобного транспорта от них до Губернского не ходило. Быстрее всего выходило на своих двоих. Времени обдумать, как себя вести и что говорить просто не оставалось. В половине восьмого запыхавшаяся Влада набрала код на двери Вахромеевского дома.
— Влада? — раздался беспечный Вахромеевский баритон.
— Уф-ф-ф... Я, — ответила запыхавшаяся Влада.
— Бежала, что ли? — засмеялся Вахромеев.
Влада разозлилась. Она весь день убила, для того, чтобы этот гений над ней смеялся.
— Да, я тут мимо пробегала, вспомнила, что зайти обещала, но если я не вовремя, я пошла.
— Поднимайся на второй этаж, спортсменка, — продолжал смеяться Вахромеев, — Если консьержка спросит, скажешь, что ко мне.
-Да-а-а, — сказал он через несколько минут, бросив взгляд на ее голову, — вижу, что мимо пробегала, не соврала.
— А я вообще редко вру, — Влада обошла его и пошла по широкому коридору с огромными зеркалами, — А вы? Куда идти-то?
— А ты всегда так хамишь? — Вахромеев двинулся за ней по коридору, засунув руки в карманы брюк, — или только когда стесняешься?
— Я? Разве? Стесняюсь? Ну да, стесняюсь.
— Я тоже, так что давай стесняться вместе.
Влада улыбнулась.
— Давайте. А разве я хамлю?
— А разве нет?
— Ну да. Хамлю. Потому что стесняюсь. Потому что вы такой знаменитый, а я в общем-то пока никто. И даже не знаю, о чем с вами разговаривать.
— Ну а я стесняюсь, потому что тебе шестнадцать. И я давно не встречался с глазу на глаз с шестнадцатилетними. И то же не знаю, о чем разговаривать.
— Это значит, мне нужно придумывать?
— Да нет, зачем же, я пригласил, я и придумывать буду. Ну, для начала, давай, какое-нибудь желание выполню.
— А почему не три?
— Сама ведь знаешь, что я не волшебник. Только одно, да и не любое, а какое-нибудь выполнимое.
— А я не буду выдумывать, покажите мне свои картины.
— Хм, я предполагал, обрати внимание, предполагал, а не был уверен, что ты спросишь о выставке.
— А я хотела. Но на самом деле мне очень нравятся ваши картины, правда-правда, без дураков, и мне бы хотелось увидеть что-нибудь, чего другие еще не видели.
— Тогда пошли смотреть.
Они прошли через зал и начали подниматься по лестнице наверх. Владе хотелось осмотреться, но было неудобно.
— А я галерею нашу просмотрела еще раз, репродукции из "золотистого" и "серебристого" в библиотеке брала, и в инете смотрела всё что нашлось. И это "вау", настоящее "вау". Но вы, наверное, привыкли, что вас хвалят?
— Меня не только хвалят, но и ругают. Поэтому похвала вполне приятна. Тем более, когда это "вау". Можно ли услышать что-то лучше от современной молодежи?
— Наверное, можно. Но я не умею специально приятности говорить, как некоторые. Я у себя в комнате повесила две репродукции ваших картин из "золотистого": "две женщины среди мальв" и "опьяненные вечностью" и мне кажется, что мне с ними легче, успокаивают как-то, мне даже кажется, что я слышу какую-то органную музыку, что-то вроде Баха, я плохо в композиторах разбираюсь.
— Да, опять попала, — Вахромеев остановился на лестнице и с интересом оглянулся на нее, — я был в Латвии, когда писал эти картины, и ходил в Домский собор каждый вечер. В печати прямо об этом нигде не упоминали, хотя догадаться можно. Но вряд ли ты так тщательно изучала мою биографию.
— Изучила тщательно. А что вы улыбаетесь? Не каждый раз мне знаменитый художник говорит, что мои картины на выставку возьмет. Но не настолько тщательно, чтобы вычислить этот ваш Домский собор.
— Охотно верю, — Вахромеев снова начал подниматься по лестнице.
— Ну вот, это моя мастерская, святая святых, — произнес он вроде бы в шутку, но Влада сразу поняла, что вполне всерьез, — вот, смотри, — он широким жестом обвел комнату, приглашая Владу к осмотру.
Влада не без робости стала рассматривать картины. Творчество Вахромеева последних лет было для нее загадкой. В основном законченные и незаконченные произведения были двух типов. Преобладали морские этюды.
— Тренируюсь, когда здесь бываю, чтобы не рука быстро вспомнила, а настоящая память заработала. Да и люблю море — вырос здесь, ты меня понимаешь, я думаю?
— Конечно!
— Так что когда здесь бываю и время есть, стараюсь немного освежиться с морскими этюдами. Во-первых, для меня это уже давно не сложно, просто разминка для поддержания формы. Во-вторых, эта, если грубо выразиться, халтурка неплохо продается. Маринистские картины мне известности не добавили — трудно с мастерами этого жанра тягаться, да я и не пытаюсь, это для души — но тема всем доступная, даже малообразованным нуворишам, они охотно берут морские пейзажи: и глазу приятно, и подпись моя есть.
Вторую часть картин составляли абстрактные полотна сине-фиолетовых тонов. Тягучие линии свивались в спирали, сбивались в тучи, в плотные формы, которые, казалось, оживали и коротали век в спорах и любовных забавах.
— А вот такого я не видела. Это какая-то новая серия?
— Да, — кивнул Вахромеев, — это моя новая задумка. Основное в Москве, конечно, здесь так, наброски. Кое-что, что в голову приходит, фиксирую. Нравится?
— Ничего не понимаю, но нравится, — задумчиво сказала Влада, — я в такой живописи не сильна, но нравится. Татьяна Вениаминовна говорит, что мне еще рано такое рисовать.
— Ничего удивительного, — улыбнулся Вахромеев, — у тебя пока еще много сил уходит на то, чтобы справиться с техникой, и это нормально, техникой нужно овладеть как следует, чтобы потом забыть.
— Как это? — удивилась Влада.
— А вот так, когда техникой хорошо будешь владеть, перестанешь о ней думать и забудешь о ней, и тогда сможешь легко выходить за пределы того, чему тебя учили. И это будет само собой получаться, без натуги.
— А когда я от техники отклоняюсь, Татьяна Вениаминовна говорит, что это ошибка!
— Правильно говорит. Пока это ошибка, ты еще не настолько хорошо ремеслом владеешь, чтобы это было не ошибкой.
— А когда овладею, чем это будет? Самовыражением?
— Молодец, хорошо придумала! Но я бы сказал, индивидуальной манерой. Самовыразиться же можно и в пределах обычной техники, просто какой-нибудь оригинальной тематикой.
— Здорово!
— Еще бы, — Вахромеев подмигнул ей, — ну как с желанием? Выполнил?
— Почти. Мне бы хотелось еще посмотреть, но я так понимаю, основное в Москве?
— В комнатах есть несколько законченных картин, посмотришь. Мы ведь договаривались только об исполнимых желаниях.
— Само собой. Мне вовсе не нужно, чтобы вы тащили меня в Москву посмотреть ваши картины.
— Приятно слышать. Давай кофе попьем на лоджии. Это будет мое желание, я твое выполнил, думаю, что имею право на выполнение своего.
— Давай.
Влада незаметно для себя перешла на ты. Контакт между ними пошел сразу, и она чувствовала себя необыкновенно свободно.
— Ой, давайте, — смутилась она. Ей стало неловко, что она так фамильярничает.
Вахромеев пожал плечами.
— Да ничего, каждый может оговориться, не тушуйся.
"Ох и дура же я, все испортила!" — с отчаяньем подумала Влада, но, против ее ожиданий, Вахромеев, кажется, и в самом деле не обратил внимания на ее выходку.
Лоджия была большая, с прекрасным видом на бухту. За горами, огружавшими бухту, садилось солнце. Теплый розовый цвет затопил пространство в комнате. Кроме кофе Вахромеев принес ликер "Бейлиз", который они пили маленькими глотками из широких плоских бокалов.
— А откуда вы узнали про мой день рожденья? И телефон откуда у вас?
— А есть ли у вас алиби? Есть. Телефон я твой взял еще в художественной школе у твоей учительницы Татьяны Вениаминовны. А про день рождения узнал случайно, от твоей подруги.
— От Юли, что ли?
— Да.
— И давно вы знакомы?
— Нет. Случайно познакомились, у родственницы. Скажу тебе откровенно, может быть, в силу твоего возраста это покажется циничным, но родственники, особенно дальние, для известного человека, как саранча. У них всегда полно просьб, которые в силу родства ты должен исполнять. Просьб так много, что если их все выполнять, то и жить некогда. Они не хотят понять, что если даже тебе некоторые вещи сделать легче, чем им, то это не значит, что делать их должен именно я. Поэтому приходится почти всем родственникам давать от ворот поворот, другого выхода нет. Так что многие если и вспоминают, что я их родственник, то только для того, чтобы сказать, что я мерзавец. Так вот, со Светкой, сестрой двоюродной, я не ссорился, но отдалился, как бы, много чего она обо мне наслушалась. А мы с ней еще с раннего детства постоянно вместе у бабушки пропадали, а такое не забывается, все равно мы близкие люди. Родители мне рассказали, что у нее муж второй умер, трудности материальные пошли, двое детей, первый муж помогать не хочет, заели проблемы. Поехал помогать, пристроил младшего ее на бюджет в институт, долги за квартплату погасил, ну так, мелочовка, а больше, я тебе скажу, и нельзя, подрастешь — поймешь почему. Ну вот, прихожу как-то к Светке, а у нее эта твоя Юлька сидит, бойкая такая, шестнадцать лет, а уже не промах, глаз блестит. Разговорила меня. А правда, говорит, что вы Владе обещали картины на выставку? Обещал, говорю, и не отказываюсь. А я говорит, ее лучшая подруга. Так?
Влада помедлила. Почему-то признаваться, что Юлька лучшая подруга, не хотелось. И врать тоже не хотелось.
— Так.
— Так вот, слово за слово, и узнал, когда у тебя день рождения.
— Значит, она вам не родственница?
— Кто, Юлька эта? Она Светке родственница, по первому мужу. Племянница.
— Значит и вам родственница.
— Ну... Это такое условное родство, свойство это называется, можно сказать, что нет никакого родства.
— Но все-таки.
— Значит, уже расхвасталась?
— Да так, не очень.
— Расхвасталась. В гости набивалась, один раз даже притащилась.
— И как?
— Кофе напоил и выпроводил. Хватит с нее.
— А она обиделась?
— Не знаю, меня это не интересует. У нее спроси.
Помолчали. Солнце село. Стояли летние сумерки. В порту зажгись огни. Берега бухты стали похожи на огненное ожерелье.
— Я наверно пойду?
— Что, поздно уже?
— Ну почему поздно? Я просто родителей не предупредила, что задержусь.
— Так по мобильному позвони, и все дела.
Влада вспыхнула. Было неприятно, что ей напоминают, что она очень молода.
— Нет. Я пойду, мне кое-что еще сделать надо. В следующий раз можно будет и подольше посидеть.
Вахромеев пристально посмотрел на нее.
"Сейчас скажет, что следующего раза может и не быть", — подумала Влада. Возможно, она была недалека от истины, но Вахромеев сказал:
— Ладно. Давай на послезавтра договоримся. На восемь, вечера, естественно. А почему картин никаких не взяла?
— Торопилась, из головы вылетело.
— Ладно, в следующий раз бери с собой. Бери все, что самой нравится. И обязательно всю обезьянью серию. Я, наверное, за тобой заеду, чтобы тебе не тащить. Ну а сейчас давай провожу, разомнусь, заодно посмотрю, куда послезавтра подъезжать.
* * *
Влада взлетела к себе домой по лестнице как на крыльях. Что бы там ни говорил Вахромеев о выставке, она чувствовала, что дело не только в ней. И ей это нравилось. Нравилось идти в теплым поздним вечером под руку с мужчиной. Нравился запах его дорогого одеколона. Нравился привкус ликера во рту. Нравилось, что при прощании Вахромеев как бы в шутку некоторое время не отпускал ее руку.
Что-то важное и торжественное чудилось ей в этом проходе по оживленному, кипящему веселой вечерней жизнью городу. Огни бухты, первые звезды, августовские светляки в поздних сумерках — весь незапланированный природный фейерверк, вся роскошь влажной и темной закатной прохлады были для нее.
И вот теперь, увидев любопытные глаза матери, поняла, что впервые в жизни не хочет ничего ей рассказывать.
— Ну как? — c нетерпением спросила Люда.
— Нормально. Посидели, кофе попили с ликером.
— С ликером? Не упоил тебя этот старый хрыч?
— Мам, ну какой он старый. Сорок три — для мужчины не возраст. Не упоил, ликера с кофе много не выпьешь.
— Ты-то откуда знаешь? Н-да-а. С выставкой-то что?
— C выставкой хорошо. Послезавтра картины буду показывать. Велел отобрать, повезем к нему, и там будем определяться.
— Так он сюда придет?
— Да не придет, успокойся, только зайдет картины забрать. И слава богу, у нас тут такая нищета...
— Посидела в богатой квартире часок, и у нас тебе уже нищета.
