Величайший диктатор

К тому времени вражеская пропаганда утратила опасность ещё и по другой причине: само новгородское государство стало клониться к упадку. В первые годы раскола фашисты превосходили нас в подушном национальном продукте: ведь им достались самые богатые и развитые области бывшей империи, к тому же нетронутые войной и избавленные от проклятья больших расстояний. Джорджу-Майклу не пришлось вести дорогостоящую кампанию против Японии, а его экономические реформы, будучи менее глобальными и новаторскими, чем у Губарева, дали более скорый эффект. Затем, однако, положение стало меняться: узость внутреннего рынка душила новгородскую промышленность, ввоз товаров своего младшего союзника в Британскую Империю Мосли всячески ограничивал, а в остальных странах сложно было выдержать конкуренцию с САС и США. Довершила дело неудачная финансовая реформа, проведенная после смерти Джорджа-Майкла новым посадником. Бывший шеф тайной полиции вообще сильно уступал талантами покойному предшественнику, но при этом действовал во всех сферах с отменной решительностью. Результат не заставил себя ждать: к 1960 году экономика северян пребывала в затяжном кризисе, золотой запас иссяк, а подушный национальный продукт скатился до 53% от нашего.

Не могли фашисты сравниться с нами и в других областях. На следующий год после капитана Делона орбитальный полет совершила лейтенантша Карасева, ставшая заодно первой женщиной-спационавтом. Ни о чем подобном новгородцам и мечтать не приходилось: к своей только ещё строящейся ракете англичане подпустили бы "союзников" разве что сфотографироваться на память. Перебить наш звездный триумф вражеские пропагандисты пытались полудюжиной олимпийских медалей, но выглядело это откровенно жалко, тем более, что Российская Республика международный спорт вообще игнорировала. Весть о первом русском спационавте, пусть даже и женщине, всколыхнула новгородское общество. Посадник не придумал ничего лучше, как сравнить Карасеву с теми подопытными кошками, что летали на первых экспериментальных ракетах. "Теперь эта роль досталась одной из наложниц губаревского гарема, поскольку кошек французы жалеют больше, чем московиток. Смешно даже сравнивать этот мертвый груз в чужом корабле с фашистскими героями, которые в 1970 году высадятся на Луну". На следующий день после этого выступления директор ОКИ сообщил, что в экипаже большого атомного астронефа, который в 1968 году облетит всю Солнечную Систему, будут целых семь русских, среди них — старший инженер и распорядитель ординатерной станции. Больше посадник на космические темы старался не говорить.

Можно с уверенностью утверждать, что неустанная деятельность Комитета позволила к 1963 году одержать почти полную идеологическую победу над новгородским фашизмом. Северяне, особенно молодежь, начали испытывать разочарование в "исконных ценностях", а многие даже пытались бежать в Республику через тщательно охраняемую границу. Обратный поток был несравнимо меньше. Дошло до того, что эксперты УСС в докладе американскому Конгрессу оценили вероятность сохранения Новгородом независимости к 1980 году как "опасно низкую". Это был подлинный триумф КМР, мы заслужили самой высокой оценки, и тем неожиданнее оказался для нас учиненный Губаревым погром.

Как теперь ясно, именно в 1963 году лежат корни последовавшей вскоре трагедии. Для меня же лично перемены начались с телефонного звонка из Главного отдела. Говорил сам директор:

— На пятницу ничего не планируйте. Коллега Губарев собирает всё руководство Комитета на совещание. Весь второй список...

— Второй список, вот как... По какому вопросу?

— По вопросу дальнейшей деятельности.

Казалось, мне нечего было опасаться, и все же я ждал совещания с некоторым душевным волнением. Все же Губарев отличался изрядной непредсказуемостью, сочетавшейся при этом с жестокостью. Я, как мог, подготовился: коротко изложил на бумаге отчет о деятельности вверенной группы отделов за последнее время и программу на ближайшее будущее, чтобы на любой вопрос отвечать без заминки. То же было велено сделать младшим руководителям. Оставалось ждать пятницы. Утром перед совещанием я мысленно помолился, не слишком, однако, надеясь на милосердие Господа к одному из высших чиновников жаннеристского государства.

Второй список насчитывал двести с лишним человек — в него входили не только руководители отделов и подотделов, но и начальники провинциальных филиалов. Этим последним пришлось срочно вылететь в Москву. Губарев выбрал для встречи новый Дом Собраний на проспекте Спационавтов. Дороги туда было около получаса, но я решил выехать пораньше, чтобы иметь лишний час в запасе — жизнь полна случайностей, а опаздывать к президенту совершенно немыслимо. По должности мне кроме водителя полагался теперь отдельный охранник, и хотя эти два приятных молодых человека отличались исключительной вежливостью, исполнительностью и толковостью, невозможность выбраться куда-нибудь без их сопровождения сильно портила жизнь. Иногда, гуляя в компании одетого по полной форме жандарма, я чувствовал себя осужденным преступником и вспоминал злоключения военных лет.

Едва выехав, мы оказались в плотном потоке машин — за последние годы их количество болезненно увеличилось. В довоенной Москве они давно бы уже встали в заторах, но выстроенный по жаннеристским планам новый город пока справлялся. От нечего делать я стал разглядывать обильно встречающиеся в дороге рекламные табло. Старые листы, доски и тумбы давно исчезли — теперь реклама сделалась огромной, она выстроилась одинаковыми бесконечными рядами, она размещалась на сложных металлических конструкциях, светилась и поворачивалась... Вся суть жаннеристской экономики воплощалась в кричащих лозунгах-приказах: приобретай, трать деньги, увеличивай спрос! Новые товары, новые услуги, новые потребности... "Купите "Днепр-730" и свой старый автомобиль вы сможете возить в багажнике", "Универсальный "Тьюринг" TL.701 — никогда ординатер не стоил так дешево!", "Поднимите научный подход к производству на новый уровень: подключение любых предприятий к Союзной Экономической Сети теперь от 10 000 франков", "Вкус сезона! Японские рисовые канапе в ресторане "Сибирская кампания". Всего 85 сантимов за 6 штук!", "Телефон можно носить в кармане! Не верите? Купите аппарат Куприяновича!"...

Аппарат Куприяновича у меня имелся. Он зазвонил, прервав размышления о дороговизне японских канапе и об испорченности золотой молодежи, которая к ним пристрастилась. На проводе (уместнее было бы сказать — "на волне", поскольку эти устройства работали без проводов) был директор Комитета.

— Вы уже выехали? Проезжаете Музей Науки? Это очень удачно! Не желаете ли прогуляться по Авиационному Парку? Как раз по дороге. Погода больно уж хороша, последние солнечные деньки перед осенью...

Шеф явно хотел поговорить без лишних свидетелей. Беспроводная связь, вполне вероятно, прослушивалась Объединенным Комитетом или Спецжандармерией, но прислать соглядатая в Авиационный Парк они уже не успевали... Если только не сопровождали нас всю дорогу. Остаются охранники. Совсем отвязаться от них, конечно, нельзя, но короткий разговор вне досягаемости жандармских ушей вполне возможен. Вот только мне не хотелось вести с директором тайных бесед — все это пахло большими неприятностями. Порой лучше открыто попасться на каком-нибудь грешке, чем оказаться под гнетом туманных подозрений. И все же я принял приглашение.

Мы с охранником вышли из машины и быстрым шагом направились мимо стоящих рядами аэропланов и геликоптеров к макету орбитальной ракеты. Этот исполинский снаряд установили в самом центре парка после визита капитана Делона. Я всегда испытывал слабость к авиации, но сейчас было не до того. Взгляд рассеяно скользил по "аппаратам тяжелее воздуха" из реек и полотна, изящным обтекаемым машинам времен войны, современным игловидным аэропланам... На секунду я все же замер, разглядывая экспонаты. Вот уродливый трехмоторный "Сикорский", на котором российские журналисты вылетели освещать триумф германской армии. Рядом маленький тупоносый истребитель П-С 14 в раскраске Республиканской Воздушной Армии. Но я помню такие же машины с черно-бело-красными полосами — их вылетело двадцать три, а вернулось десять. Чуть дальше французские аэропланы, уничтожившие 2-ю кавалерийскую дивизию. От этого пятнистого "охотника" я прятался в грязной канаве...

Директор уже был на месте. Вместе с ним в тени ракеты стояли четыре руководителя рангом поменьше. Все вместе мы составляли верхушку, своего рода главный штаб Комитета. Я тут же пожелел о своей неосторожности: подозрительное собрание, неумелые конспираторы. Глупо было сюда приходить. С другой стороны — ничего незаконного, таким же составом мы можем — а иногда и должны — каждый день встречаться на работе. Если только...

Поздоровавшись, мы начали неспешную прогулку, разглядывая аэропланы и обсуждая всякие рабочие вопросы. Жандармы неотступно следовали за нами — забавное, должно быть, зрелище для прохожих. Наконец, вся компания остановилась под огромным крылом "Эксельсиора" первой модели. Не эта ли машина сбросила когда-то атомную бомбу на японские войска? Вполне возможно. Можно было подняться по трапы и осмотреть бомбардировщик изнутри, чем директор и решил воспользоваться. "Эксельсиор" как раз предназначался для экипажа из шести человек, так что жандармам оставалось лишь караулить снаружи — впрочем, один из них сперва обошел аэроплан в поисках злоумышленников.

— Кто-то рылся во внутреннем архиве! — первым делом сообщил шеф, стоило нам оказаться внутри.

— Объединенный Комитет?

— Вероятно.

— Что они хотели там найти?

— Не знаю. Что угодно. А вот новость ещё веселее: нас проверяет финансовая полиция.

Все четверо его спутников побледнели так, словно аэроплан не стоял на земле, а падал с двадцати километров.

— П... п... почему вы раньше молчали?

— Потому что сам не знал. Устраивает такой ответ?

Я не сдержался:

— Не понимаю, коллеги, почему вы решили обсуждать эти вопросы со мной!

— Вас это не интересует? Кто выдавал кредитные направления "Голубой звезде", "Российско-Европейскому информационному обществу", "Солнечной волне" и "ТБК"? И ещё сотне других? А разрешения фабрикантам не вы выписывали?

— Я, разумеется. И что же?

— Что-что... Знаете такую гостиницу: в ней все номера с белыми стенками и очень молчаливый персонал?

— Я там бывал. И больше не собираюсь! Может, вы и запутались в своих делах, а у меня руки чистые.

— Не глупите! Их ведь явно собрались проверять, эти ваши руки, и для всех нас будет лучше сейчас...

— Сами решайте, что для вас лучше. Мне это неинтересно!

Будучи в крайнем возмущении, я выбрался из аэроплана и быстрым шагом направился прочь из парка. Жандарм мигом оказался у меня за плечом, провожаемый удивленными взглядами товарищей.

— Вам вредно так быстро идти, коллега ................ !

— Ну так несите меня на руках, потому что я сильно тороплюсь. В уборную захотелось, понимаете?!

— Да. Простите...

Через пять минут мы уже были в Доме Собраний.

Перед Домом Собраний стояло большое рекламное табло, на которое рабочие торопливо наклеивали бумажные листы. Была готова примерно четверть изображения: чье-то туловище в темно-синем костюме и с бабочкой на шее, а снизу — слово "...ВЕЛИК!". Имя великого приклеить ещё не успели. Я поразился было губаревской нескромности, но тут же вспомнил: через несколько дней в Москву прибывал с визитом президент Еврейской Республики.

Директор Комитета и его четыре приспешника явились за две минуты до начала заседания. Завидев меня, они демонстративно перешли в другой конец зала. Я этому мало огорчился: не хотелось иметь общего с чьими-то интригами и темными делами. Всегда лучше остаться чистым — если не перед своей совестью, то по крайней мере перед законом. Этим, видимо, могли похвастать не все из присутствующих — на лицах многих из них читалось волнение, порой даже явный страх. Общее беспокойство усилилось, когда к трибуне вышел Губарев. Президент давно уже не был тем юнцом, каким вступал в должность, но странным образом он словно заново молодел, когда собирался с кем-то расправиться. Я бы назвал это духовным вампиризмом, если б верил в такие вещи. Сейчас глаза диктатора горели как у пятнадцатилетнего мальчишки, что предвещало большие беды.

Координатор нажал на кнопку, дав длинный гудок, и начал говорить:

— Здравствуйте, коллеги! Прошу внимания! Совещание управляющего состава Комитета Морального Развития объявляю открытым. Время ноль-ноль. Инициатор совещания — Президент Республики коллега Губарев. Протокол "F", выборы не производятся. Координатор — коллега Громов, секретарь — коллега Карповченко. Присутствуют коллеги по второму списку КМР и Президент Республики коллега Губарев. Отсутствуют: коллега Гужац по причине тяжелой болезни, коллега Никольский по причине смерти. Тема совешания: вопросы дальнейшего развития. Первое слово предоставляется коллеге Губареву.

— Спасибо, коллега Громов. Здравствуйте, коллеги!

Комитет Морального Развития — ровесник Республики. Я помню времена, когда Россия ещё только-только ступила на путь социал-авангардизма. У нас не было избытка ресурсов, зато был избыток врагов, внутренних и внешних. Старое государство рухнуло, Россию охватил хаос, и все приходилось строить с нуля. Французские коллеги могли поделиться своим опытом, но никто не мог бы дать нам воли и энтузиазма. Волю и энтузиазм мы нашли в сердцах русских людей, откликнувшихся на призыв и вставших на службу Республике. Они пришли в министерства и комитеты, в армию и полицию, на заводы и фабрики. Они создали на обломках гнилой империи новую страну, в которй мы сейчас живем и в которой будут жить наши потомки. И Комитет Морального Развития тоже создали они. Этим людям я мог доверять. Эти люди, жертвуя всем, совершая невозможное, оказали Республике неоценимые услуги, помогли выстоять в самые тяжелые времена. Без них были бы невозможны все наши достижения, все нынешнее благополучие. Они изменили Россию. И сейчас я хочу поблагодарить этих героических ветеранов — и ныне работающих в Комитете, и наслаждающихся заслуженным отдыхом, и тех, кто, увы, ушел из жизни. От имени Республики — спасибо за ваш труд!

После этих слов собравшиеся принялись рукоплескать, но Губарев обвел зал тяжелым недобрым взглядом и аплодисменты быстро смолкли.

— Да, тем людям и тому Комитету я мог доверять. И коль скоро других дел всегда было в избытке, а времени всегд не хватало, я стал уделять вопросам морального развития меньше времени, перепоручать их, оставлять на чужое усмотрение. Это было ошибкой. Коллега Жаннере сказал: без морального развития все остальное есть форма без содержания. Мне не следовало забывать это правило, а тем более не следовало забывать, что все имеет свойства меняться со временем. И не всегда эти изменения к лучшему. Например, в вашем случае — совсем не к лучшему!

По моей просьбе Объединенный Комитет составил небольшой отчет о вашей деятельности за последнее время. Вот он...