Начался суд. Первым излагал дело отец девушки. В его устах ситуация выглядела так: мол, Слоновий Бивень коварно подкараулил его дочь, когда она мирно шла по берегу моря, собирая морские раковины, схватил её и совершил своё мерзкое дело. Мотивами была якобы не только красота его дочери, но и ненависть и презрение к чиму как к слабакам. Он прямо уверял, что все чёрные согласны с поступком их собрата и сами просто спят и видят, как бы надругаться над местными девушками. Закончил он тем, что желал бы видеть этих чёрных высланными с глаз подальше.

Потом дали слово самому подсудимому. В его изложении история выглядела так: он состоял с девушкой в романтических отношениях, сам назначил ей свидание на берегу моря, и пришла она туда добровольно. Также добровольно она дала себя поцеловать. Ну а после он решил, что раз она согласна на поцелуй, то должна быть и согласна на всё остальное, и приступил к делу. Он подтвердил, что девушка вырывалась и кричала, но сказал, что не воспринял это всерьёз. Намерения кого-то погубить или опозорить у него не было. Впоследствии он собирался на ней жениться. Он боялся, что если он отступится, то девушка сочтёт его слабаком и не будет уважать. На вопрос, считает ли он себя виновным, он ответил, что раньше не считал, но теперь понимает, что раз вышло так, как вышло, то значит, и в самом деле сделал что-то не так. И вину готов искупить даже собственной кровью.

Среди публики после этой речи пошли шум и разговоры. Одни осуждали юношу, но были и такие, кто его если не оправдывал, то понимал. Пришлось подуть в рожок, чтобы восстановить порядок. После дали слово девушке. Звали ей Морская Трава:

— Прежде всего, я скажу, что мой отец неправ. Я действительно вышла к Слоновому Бивню на свидание. Однако, зная, что любовь к чёрному мой отец не одобрит, я скрывала эту связь. Для начала я хотела убедиться, что с ним действительно можно связать свою судьбу. Увы, он не оправдал моих надежд, применив ко мне насилие.

— Скажи, Морская Трава, ты желаешь смерти своему бывшему возлюбленному? — спросил судья.

— Нет. Он виноват, но смерть мне кажется слишком жестокой карой. Кроме того, у него не было цели унизить наш народ, тут мой отец ошибается.

— А примириться со своим бывшим возлюбленным ты могла бы на каких-то условиях?

— Не знаю. Сейчас нет. Я не хотела бы иметь своим мужем человека, который способен на то, что он совершил. Мне было очень больно и унизительно пережить это. Я не знаю, как я буду жить дальше. Но его кровь не вернёт мне прежней чести.

— Твоё мнение понятно. А теперь пусть выступит Слоновий Зуб, отец подсудимого.

Слоновий Зуб встал и поклонился:

— Я не являюсь кровным отцом этого юноши, но он мне действительно был дорог как сын. Прежде всего, хотел бы подчеркнуть, что ни он, ни кто-либо из моих людей никакой ненависти к чиму никогда не выражали. Наоборот, мы очень благодарны вам за то, что вы нас приютили, и я очень надеюсь, что эта досадная история не будет причиной охлаждения отношений. Наша беда, что многие из нас из разных народов, у которых приняты разные обычаи, и потому нам трудно усвоить местные, хотя я понимаю, что мы должны это сделать, иначе не ужиться. Вот этот юноша рассказывал мне, что у его народа юноша, не сумевший осилить девушку, считается опозоренным, и над ним смеются все женщины и девушки, а признаком силы считается, что молодая жена после первой брачной ночи даже встать не может. Такой обычай мне самому кажется бессмысленно жестоким, какой смысл так уродовать молодых женщин? Я старался объяснить своим людям, что тут другие обычаи, и что силу применять нельзя, также что лучше не вступать в связь до свадьбы, но, увы, он меня не послушался. Мне будет горько, если его убьют за то, что он сделал, но я смирюсь с любым приговором суда, ибо нужно отбить желание следовать этому примеру пусть пока из страха, если пока не все могут по совести.

Мозговитый ответил:

— По нашим законам за насилие над женщиной полагается смерть, однако наши законы позволяют смягчать наказание, если судят тех, кто не усвоил наши законы в должной мере и кого ещё есть шанс перевоспитать. Так не были казнены предатели из тех народов, где этих предателей было большинство. А сейчас перерыв. Я должен подумать.

Мозговитый умолчал об одном. Ему надо было заново перевязать руку, старая повязка ослабла.

— Это ещё ничего, — говорил он Асеро, морщась от боли, — рука заживёт, никуда не денется. Лишь бы мой секретарь выжил, валяется сейчас в жару между жизнью и смертью. Точно мы снова на войне с каньяри.

Асеро ответил:

— Я тоже сейчас про это вспомнил, ведь из тех, кто тогда Острого Ножа судил, мы вдвоём остались. Остальные...

— Да, только один умер от болезни, и то иные яд подозревали. Остальных убили каньяри-мстители. Самое поганое, что иные до сих пор в нём видят народного героя.

Асеро ответил:

— Вот ты мне объясни — откуда это у молодёжи берётся? Теперь там все дети обязательно в школу четыре года ходят, а пока они в школе, их обязательно свозить на мемориал разрушенной бандой Острого Ножа деревни с обязательным рассказом истории. Жили, мол, тут люди, такие же как вы, трудились, детей воспитывали, а потом пришёл Острый Нож со своим кланом и их всех поубивал, не щадя ни женщин, ни детей. Как негодяя, совершившего такое, можно героем считать?

Мозговитый пожал плечами:

— Людей, которые бы не знали эту историю, среди молодёжи и в самом деле нет. Значит, тут возможно только одно объяснение: те, кто считает Острого Ножа героем, не считают это преступлением. Значит, до сих пор считают приемлемым убивать не своих, хотя бы они ни были ни в чём лично виноваты. Что взять с каньяри, если даже среди чиму такие попадаются?

— Хуже всего, если вся эта ситуация со Слоновьим Бивнем сыграет таким на руку. Мозговитый, я не вижу тут хорошего выхода. Какое решение ты бы не принял, казнить согласно закону или помиловать, учитывая обстоятельства, отправив на десять лет на рудники, всё равно начнётся куча недовольных этим решением, а это чревато большими осложнениями.

— Я уже думал над этим, Государь. Мне уже вспомнился случай суда над англичанином. Некоторые подозревают, что я заранее знал, что Инти подготовит инсценировку народной расправы, но я не знал этого. Если бы знал, был бы против, а так меня поставили перед фактом, и пришлось смириться. Тем более что самого англичанина мне ни капли не жаль, он заслуживал смерти без оговорок. Просто сама идея народной расправы создала весьма опасный прецедент. Хотя с Англией он тогда разрулил ситуацию, это не отнять.

— А что ты предлагаешь на этот случай?

— Народное голосование. Пусть люди сами проголосуют казнить его или миловать, тогда какое бы решение не было принято, это не пошатнёт авторитета власти и мира между селениями. А последнее в этом случае важнее всего.

— Знаешь, Мозговитый, это и в самом деле мудрое решение.

— Не мог бы ты сам его и озвучить, я из-за этой раны оратор неважный. Кое-как вытерпел заседание, но боль изматывает. Скорее бы всё закончилось...

— Я понял тебя, друг. Не бойся, сделаю, как ты сказал.

Когда Асеро объявил, что в виду сложности и неоднозначности ситуации доверяет самому народу решить судьбу преступника, это было встречено одобрительным гулом.

К удивлению Асеро, голосование не было жёстко связано с цветом кожи. Многие из чёрных голосовали за смерть, многие из местных голосовали за жизнь. О мотивах Асеро мог только гадать — вероятнее всего, больше всего люди хотели мира между народами и считали, что именно их вариант такому лучше поспособствует. Но куда важнее, что любому из находящихся на площади отсутствие жёсткой связи между цветом кожи и выбором было очевидно, а это был самый важный результат.

После скрупулёзного подсчёта голосов выяснилось, что с небольшим перевесом победили сторонники помилования. Отец девушки был явно недоволен, но вслух ничего не возражал.

Также Асеро улучил минутку и переговорил с Вороном, прибывшим по поводу покушения на судью. Он сказал, что служба безопасности теперь должна позаботится о Морской Траве. Во-первых, оставаться ей здесь попросту опасно, убить могут. Во-вторых, она может оказаться ценной свидетельницей и знать больше, чем на суде рассказала. Так что пусть ей предложат трудоустройство где-нибудь в Тумбесе (после случившегося девушка скорее всего сама будет рада уехать отсюда куда угодно) и не выпускают из поля зрения служб. Ворон сказал, что это несложно, и он выполнит.

Асеро планировал задержаться в Тумбесе ещё несколько дней, дождаться Золотого Слитка и Горного Ветра, и потом обсудить с ними текст договора, по возможности обращаясь за консультацией к местным специалистам по внешней торговле. За это время он осмотрел несколько мастерских и даже планировал посетить университет, но его Главный Амаута сказал, что сейчас это крайне нежелательно, поскольку у студентов сейчас экзамены, и их ни к чему отвлекать. Асеро догадывался, что дело не в экзаменах, но решил, что ничего дурного не будет, если попробовать неожиданно заявиться после экзаменов. Точную дату он может и косвенно через того же Старого Ягуара разузнать. Думал Асеро посетить и своего старого учителя Хромого Медведя, но, увы, тот оказался болен.

Потом прибыли вместе Золотой Слиток и Горный Ветер, и вдруг неожиданно объявили, корабль с англичанами прибыл в санитарный порт, стоит на карантине, но так как, судя по всему, больных там нет, то принять их надо будет уже завтра, а значит, надо спешно готовиться к церемонии.

Золотой Слиток сказал, что торжественные церемонии не для него, тем более у него есть другие дела, а с англичанами он предпочтёт потом поговорить более предметно. Асеро и Горный Ветер обсуждали дела за чаем перед сном.

— Вот что я думаю, — сказал Горный Ветер, — про Тухлого Пирожка достоверно известно, что он исподтишка пробирался в обитель Дев Солнца, и там с ними тайно развратничал. Возможно, он использовал это момент для шантажа. В каких-то не таких связях его тоже можно заподозрить. Но всё осложняется тем, что его остальные амаута выгораживают.

— Но почему?

— Типа "свой", которого "чужие" не должны обижать.

— Кто "чужие"? Твои люди?

— Да, — мрачно сказал Горный Ветер, — мои люди для амаута чужие.

— Ну а сломанные судьбы девушек из обители? Они что, считают, что это хорошо — девушек развращать?

— Асеро, пойми... они не то, что это хорошим считают. Думаю, никто бы из них не хотел бы видеть обесчещенной свою дочь. Но они считают, что мы им не судьи. Кого они видят во мне? Палача, готового пытать задержанных самым бесчеловечным образом. По сравнению с этим похозяйничать у девчонки под юбкой — мелкая шалость.

— А с чего они взяли, что ты людей пытаешь?

— Когда люди признаются в том, что от них не ждали — всегда возникает мысль о пытках, хотя бы на самом деле мы никого и пальцем не тронули, — когда Горный Ветер произносил эти слова, он смотрел куда-то в сторону, будто вспоминая что-то не очень приятное. В неверном свете свечи его лицо показалось Асеро старше, чем оно есть. — Они почему-то думают, что мы всемогущи. Но только на деле наше могущество напрямую зависит от того, насколько люди готовы нам доверять. Если нам не доверяют, то мы... тогда мы почти бессильны.

Асеро решил сменить тему разговора:

— Послушай, что ты скажешь насчёт документа? Ты ведь его внимательно должен был изучить. Где там подвох.

— В самом документа я подвоха не вижу. А мы с Искристым Снегом его под увеличительным стеклом изучали, — Горный Ветер вздохнул, — и, скорее всего, подвох не в документе. Его можешь подписывать спокойно.

— А в чём тогда подвох?

— В том, что у них база неподалёку. Впрочем, ты, я думаю, об этом и без меня догадался.

— А твои люди не могут эту базу найти.

— Не могут. И расспросы бывших пленников ничего не дают. Их специально держат так, чтобы они не могли о её расположении сказать. Так что остаётся два варианта, один другого сквернее. Первый, что база находится на испанской земле. Однако это не может быть в тайне от испанцев. Тогда приходится предположить, что они против нас сговорились. А натиск обеих держав наша страна может и не выдержать...

— А второй вариант?

— Измена в наших рядах. То есть что изменники и так знают, где эта база, но не сообщают.

— И как ты это можешь проверить?

— Перетасовать людей. Но это просто так не сделаешь, без естественного предлога. К тому же... понимаешь, Асеро, это ведь всё те, с кем я в Новой Англии воевал! Мой отец видел много всякого, но никогда! Слышишь, Никогда, его не предавал никто из "амазонских"! Ведь что может быть чудовищнее — предать того, с кем делил многочисленные опасности. Кроме того... моряков так просто на других не заменишь.

— Ты не знаешь что делать?

— Да нет, почему же. Остаётся следить за англичанами. Может, что-то и выудим. Но ты понимаешь, я ведь был за то, чтобы выпроводить их потом как можно скорее... а теперь не получится. И с отцом не посоветуешься, нельзя ему про это знать. И моя жена теперь одна с двумя детьми, а скоро будет и с тремя, не может обучать английскому языку наших людей. В общем, скверно всё складывается.

— А найти детям няню?

Горный Ветер покачал головой:

— Связываться с непроверенным человеком в этом отношении слишком опасно.

— А разве нет проверенных? Ну, та же Звезда... она с детьми возиться любит.

— Любит, но с девочками. Ну с Унау она бы ещё могла, может быть... А вот с Тамарином никак. Ему бегать надо, прыгать, носиться.... А Звезда располнела, ей бы сидеть и вышивать... В общем, не может она за ним уследить. И разлучать братьев нельзя. К тому же ты понимаешь... Наши враги могут рассматривать моих детей тоже как возможных кандидатов на Алое Льяуту.

— Что ты думаешь насчёт завтра?

— Ты будешь любезничать с послами, а я их буду наблюдать со стороны. Вряд ли я кого из них узнаю, но всё может быть. А теперь надо спать, если мне удастся заснуть. Ну а ты по любому должен отоспаться.

— Да я тоже не думаю, что засну. Потому что мы... мы фактически сдались, Горный Ветер. И я и ты. Мы всё-таки пускаем их в страну. Хотя и с возможностью выдворить в любой момент. Но я не уверен, что это будет просто на самом деле.

— Наша беда, Асеро, в том, что большинство не на нашей стороне. Мы и нам всё равно пришлось бы или прогнуться под большинство, или расстаться с властью, а возможно и с жизнью. Раскол среди носящих льяуту, если о нём стало бы известно извне, а стало бы с такими утечками, всё равно бы спровоцировал войну на очень невыгодным для нас условиях. Повторились бы времена Уаскара и Атауальпы. Будь мой отец здоров, у нас ещё были бы шансы на победу, хоть и не очень большие, но теперь... Впрочем, ты и сам понимаешь.

— Понимаю. Честно говоря, раскол среди тавантисуйцев опаснее англичан. Вопрос именно в том, чтобы переубедить большинство, но это Газета, а на Газете Жёлтый Лист. Впрочем, если англичане выкинут что-нибудь из ряда вон, он всё равно замолчать это не сможет... в общем, нужно, чтобы большинство поменяло своё мнение, тогда мы сможем всё переиграть. Ну а пока приходится плыть по течению, потому что выгрести против у нас всё равно сил не хватит. Спокойной ночи.