— Мало баз, очень мало. Глянь, сколько территории не охвачено. Риволийцы, су*ки, запросто могут устраивать диверсии. Тайно перешли границу — и вот они, здрасте, не виделись. И сюда доберутся при должной подготовке.
— Вполне, — признал Веч. — Не знаю, какая сейчас обстановка на границе. Но наши стараются держать приграничную полосу под присмотром.
Снова и снова расстилалась карта, и опять изучались земли, бывшие когда-то родными, до последней речушки, до последнего озерца. Города в тех краях, обозначенные кружочками, в действительности напрочь смело войною, поэтому приграничные территории считались теперь необжитыми.
— Что это? — ткнул пальцем Айрамир и прочитал по слогам буквы, расползшиеся по карте в непосредственной близости от Льдистого океана. — У-кос-чи.
— Это народность, там обитающая, и округ, так названный, — подала голос Эммалиэ. — Муж рассказывал. Укосчи жили и живут первобытнообщинным строем. Не то чтобы совсем уж дикие, но неохваченные цивилизацией. Кочуют, разводят оленей, ловят рыбу, бьют китов, моржей, тюленей. Живут, кстати, в похожих шатрах. У них своя вера и свои боги.
— Разве их не привлекали к участию в войне? — спросил Веч.
— Не смогли. Укосчи — народность вполне мирная, дети природы, так сказать. Отказались взять оружие в руки.
— Гляньте, военные действия пришлись южнее. Вот так поначалу продвигалась наша армия, а потом вот так вы пошли в наступление, — показал Айрамир. — Получается, север нетронут войной.
— Холодно там. Суровые места. Рядом Льдистый океан и лето две недели в году. Там не до войн, выжить бы, — пояснила Эммалиэ.
— Молодцы эти укосчи. Уж как наши истерили, призывая на фронт каждого неравнодушного, а ведь не всех прошибла агитация, — неожиданно похвалил Айрамир. — Да и за что им воевать? У них итак земли навалом, и на чужой каравай они не зарятся. Рады тому, что есть.
— Ресурсов у них шаром покати, разве что лед и снег в избытке. Наше правительство для галочки объединило те края в округ да и забыло о нем, — ответила Эммалиэ.
— Неожиданно, — признал Веч. — Не уверен, знают ли в нашей ставке об этой народности. Наверное, знают и успели договориться о мире. О новом конфликте наши не смолчали бы и раструбили во всех кланах. Разузнаю при случае.
— До земель укосчей шагать и шагать. — Айрамир положил ладонь на карту. — На ширину четырех пальцев. Думаю, уживемся, мы же не грабить и отбирать туда поедем. К тому же, земли раньше считались амидарейскими, пусть и захолустными. С городами, с дорогами... Наши там жили и ни о каких укосчах, поди, не догадывались.
И в снегах, и во льдах умудряются жить люди. И не нужна им иная доля, они счастливы быть такими, какие они есть. Возможно, и даганны кочевали бы до сих пор по своей земле и молились зарницам как проявлению божественного волеизъявления, не заставь их союзники, чуть ли не насильственно, двигать прогресс. Веч рассказывал за рулем, в дороге, что задолго до войны риволийцы наводнили Даганнию с образовательной миссией, поселяясь в городах и обустраивая свои диаспоры. Организовали первые школы — общеобразовательные и профильные, в которых обучали инженеров, врачей, техников, военных офицеров. Курировали строительство заводов при городах — металлургических, сборочных, машиностроительных, химических, оборонных, способных выпускать военную и гражданскую технику, станочное оборудование. И гранаты с автоматами и патронами. В войну основная часть миссионеров покинула Даганнию из-за возмущения руководства коварным предложением островитян: победа в обмен на земли проигравшей страны. Но несколько риволийских диаспор остались при заводах, являющихся стратегическими для Даганнии, потому что секретами технологии владели исключительно риволийцы.
— Вот видишь, наши предположения насчет союзников подтвердились. Риволийцы специально ускорили развитие отсталой страны, — заключила Эммалиэ. Айями пересказывала ей всё, услышанное от мужа и от даганской нянюшки. — Потому-то и образовался перекос между новыми технологиями и устаревшими обрядами. Даганны искренне верят своим шаманам, как и в то, что нематериальный мир неотделим от реальности. И вполне современно печатают карты в типографии, упорядочили сбор и накопление информации, ведут архивы, идентифицируют нас и подсчитывают нашу численность. У них своеобразное управление, которое кажется нам странным, однако же, оно весьма эффективно.
— Я спросила у Веча, не жалеет ли он, что его страна позволила риволийцам развивать промышленность? Не пусти даганны двадцать лет назад на свои земли островитян, вряд ли у тех удался бы план по завоеванию Амидареи. Он сказал, что не в ответе за решение, принятое отцами и дедами, зато в ответе за своё и будет настаивать на выдворении риволийцев из своей страны. Всех до единого.
К слову, о вере. При всей тесноте переплетения даганского быта с религией, истово веровала, пожалуй, лишь эсрим Апра. Но не навязывала свое мировоззрение и фанатичным блеском в глазах не ослепляла. Однако не преминула высказать Айями:
— Хорошая жена должна быть во всем послушна мужу и за ним следовать. Веру твою ломать поздно, да и от понукания будет мало пользы. К Триединому нужно прийти своими ногами, принять сердцем, без притворства. Веруй и дальше в своих богов и, быть может, в них не разочаруешься. Но козявочке дозволь самой выбирать, кому молиться.
Под козявочкой нянюшка подразумевала Люнечку.
Вот еще, — возмутилась Айями, — не хватало амидарейцу преклонять колени перед даганским чудом-юдом и перед костюмированными ритуалами на театральных площадках, называемых капищами. Но предпочла промолчать, нежели выказывать недовольство чужими советами. Не будет никакой пользы от распри, возникшей на ровном месте, и из-за чего? Из-за того, в какого бога веровать.
Эсрим Апра следовала обычаям, заложенным в ее голову с детства. На стоянках расстилала коврик и на коленях, уткнувшись лбом в землю, бормотала молитвы по утрам и вечерам.
— По умершим молятся лицом к закату, по живым — лицом на восход, — пояснил Веч. — И обязательно на земле, она дает силы и просветление.
Вот почему, живя в караван-сарае Амрастана, даганская нянюшка не вспоминала о каждодневном ритуале.
— Я не видела, чтобы ты молился, — сказала Айями.
— Моя вера со мной, вот здесь, — похлопал он ладонью по груди. — Для неё коврик не обязателен.
— А о чем ваши молитвы?
— Обычно это просьбы Триединому за себя и своих близких — о здравии, об удаче в делах. Что еще нужно человеку?
И правда, о чем еще желать независимо от вероисповедания, обращайся хоть к даганскому богу, хоть к амидарейским святым. С той лишь разницей, что амидарейцы молились перед образами или изображениями святых, а даганнам для общения со своим божеством не требовалась визуализация.
Поглядев на нянюшку, привычно разостлавшую коврик, в одно прекрасное утро рядом с ней устроился на коленях атат В'Инай, а на следующий вечер — муж. Лишь атат Н'Омир посматривал с непроницаемым лицом на священнодействие, не затронувшее его черствое даганское сердце.
Взглянув на согбенную фигуру нянюшки, уткнувшейся лбом в землю, и Айями задумалась о молитвах святым. Теперь-то она точно знала, о чем их просить.
Перед долгой дорогой эсрим Апра выказала пожелание побывать на капище и испросить благословения кама. Казалось бы, куда уж проще, но на деле получилось не сразу. Капища функционировали при поселениях, точнее, последние возводились возле места скопления потусторонних сил. На наличие капищ указывали соответствующие значки на бесценной путеводной карте Веча из бардачка. К сожалению, значок не говорил о том, действует ли то или иное святилище. Поначалу путникам попалось заброшенное место с кругом из каменных истуканов, вросших в землю и с замшелым жертвенным камнем в центре. Неподалеку среди высохших ковыльных метелок, шелестевших на ветру, торчали остовы строений, древних на вид.
Подойдя к жертвеннику, Веч положил на него ладонь.
— Пусто, — сказал не сразу.
— Исчезла сила. Давно, — согласилась эсрим Апра. — Когда-то здесь жили люди и ушли отсюда следом за силой Триединого.
— Что ты почувствовал? — спросила Айями у мужа в машине. Сама-то она никаких ощущений не испытывала — ни мурашек, ни озноба, ни внезапной тревожности. Да и Солей с Айрамиром поглядывали по сторонам, словно находились в туристической поездке с экскурсией. Солей с интересом осмотрел каменные изображения, однако не озвучил ни своего мнения, ни вопросов, если таковые и возникли.
— Не знаю, как объяснить. Интуитивно понял. Загривком, наверное, — пожал Веч плечами.
— В тебе, поди, течет кровь... камов, — выговорила она неуверенно непривычное слово.
— Возможно. Во всех нас течет кровь Триединого, — отшутился он.
Зря волновалась эсрим Апра, вскоре при небольшом городке недалеко от маршрута следования обнаружилось действующее капище — не такое популярное, как возле Беншамира, но тоже пользовавшееся спросом. Две духомолицы и просильщиц по счету — размах священнодействия оказался на порядок меньше. В ожидании своей очереди Веч вложил по монетке в протянутые руки женщин.
Айями с интересом рассматривала поселение, похожее на деревню: теснящиеся дома с плоскими крышами и небольшими окошками, без единого деревца. Поблизости, звеня колокольчиками, жевали чахлую траву овцы, за которым присматривали загорелые дочерна мальчишки-пастухи.
Если амидарейцы прохаживались, словно экскурсанты, заложив руки за спину, то местные, переминавшиеся в очереди, разглядев новоприбывших, сменили любопытство на враждебность и косились откровенно неприязненно. Айями не сразу поняла, что атмосфера изменилась из-за Солея и Айрамира, и недовольство местных распространилось на амидареек. Видимо, даганны считали, что недавние враги оскверняют своим присутствием священное место. Айями чувствовала себя неуютно под недружелюбными взглядами. Атат В'Инай, посуровев, сжал рукоятки тонф, демонстрируя оружие и, тем самым, показывая: он в своем праве.
Кам — жуткий горбун, увешанный побрякушками не хуже эсрим Апры — не выказал особого удивления, увидев группу амидарейцев в самом сердце своей страны возле места, святого для любого даганна. Словно так и надо. Выслушав Веча, отложил бубен, и, возложив ладонь на голову мужа, заставил преклонить колено. И в закоулках сознания не захотел бродить, и не заглянул в будущее, закатывая глаза. Ответил сразу же, не напрягаясь, примерно следующее: ты сам себе хозяин, что задумал, то и сбудется. В тот момент Айями и не подозревала, что нельзя с бухты-барахты бежать на капище, прося шамана о совете, и что важно уметь правильно задать один-единственный вопрос. А зря. Потому-то и не ходят люди по три раза на дню к жертвенному кругу за помощью потусторонних сил. Кам заверил, что желаемое сбудется, значит, поездка обещала стать удачной, но кам не сказал, как оно сбудется.
Эсрим Апра выглядела разочарованной, она ожидала большего, но все действо произошло быстро, и оттого казалось, что кам подошел к своим обязанностям спустя рукава. Внезапно горбун обратил внимание на атата Н'Омира, тот так и не вошел в круг камней, оставшись стоять рядом с амидарейцами, невозмутимый и равнодушный. Кам указал на него кривой клюкой и поманил. Атат Н'омир сперва не понял, что оказался объектом интереса шамана, и растерянность сагриба сопроводилась изумлением Айями, впервые увидевшей, каким бывает атат Н'Омир в растерянности. А кам, рассердившись, заковылял к нему утиной походкой, похожей на кривоногую поступь эсрим Апры, и погнал клюкой в круг к жертвеннику.
— Эй! — сагриб прикрыл рукой голову, опешив, как и остальные свидетели действа. Но сопротивляться не вздумал, видимо, внимание кама — священное явление, как и избивание палкой по макушке. Кам заставил атата Н'Омира опуститься на колени у жертвенника и сцепить пальцы в замок. Ходил вокруг сагриба, макал носом в каменную твердь как в воду и наговаривал. Ладно бы злился или негодовал, так ведь нет, вещал атату Н'Омиру с полным равнодушием. Наконец, высказал всё, что хотел, и дал клюкой по спине, мол, наслушался сполна, а теперь ступай, переваривай.
Счастливец вышел за каменный круг — губы сжаты, лицо непроницаемо, как всегда. И что это сейчас было?
Веч спросил озабоченно: всё под контролем? Атат Н'Омир кивнул сдержанно: беспокоиться не из-за чего, так, выслушал небольшое наставление. Подумаешь, кам отлупил палкой и подрихтовал профиль.
На амидарейцев кривоногий горбун обратил ровно столько же внимания, сколько и на каменных истуканов, врытых по кругу. Разочаровалась Айями. Неужто в амидарейской крови нет ничего необычного? Неужто мысли, гуляющие в головах чужаков, недостойны внимания посланника даганского бога?
— Все камы физически неполноценны? — поинтересовалась она позже у даганской нянюшки.
Та не сразу поняла, о чем идет речь.
— Это божьи отметины. Не каждый человек примиряется со своей избранностью. Камы отрекаются от родителей и от семьи, в которой появились на свет, от своего клана отрекаются, чтобы служить Триединому. Мирских желаний чужды, бродят по миру и слушают силу святых мест. Такое испытание не всем под силу, но кам, выбравший свою стезю, выбирает путь просветления. Процветает тот город, куда приходит кам.
Кто бы сомневался. К капищу не прекращается поток людей, несут пожертвования, подаяния. Приезжают из других мест, останавливаются в караван-сарае, опустошают кошельки, оставляя наличность в городе.
Получается, не бывать шаманом человеку, здоровому телом и духом. Множество соблазнов искушают его на земном пути. А увечному от рождения калеке терять нечего, у него одна дорога — постижение таинства божьего благословения.
Можно рассуждать сколь угодно об индустрии вытягивания наличности из страждущих, но вот они, камы, перед глазами, как и другие необъяснимые явления, имеющие место под южным палящим солнцем. И Веч, и нянюшка, и другие даганны чувствуют интуитивно токи, блуждающие по земле: кто-то сполна ощущает так называемую силу, а кто-то не чувствует совсем, как атат В'Инай, например. Но он молод, у него всё впереди — потери, разлуки, разочарования. Так что верить или не верить в чудеса — дело личное. И все же Айями посматривала с долей скептицизма, зная, что за каждым чудом стоят законы физики и химии. К примеру, нектар хику* варился по неизменному рецепту служителями Хикаяси, и его действие объяснялось не божественным чудом, а наркотическими и психотропными составляющими. А ритуальное самоубиение путем внушения связано с особенностями душевной конституции амидарейцев.
Пожалуй, впервые скептицизм Айями дал трещину, когда дочка порвала браслет на запястье и принесла в горсти камушки — те, что отыскала рассыпавшимися в траве. Уж как корила ее Айями, мол, что же ты подарок не уберегла, извинись немедленно перед эсрим Апрой, но та прервала на полуслове:
— Не вини козявочку, плетенка-то крепкой была.
Взяв в ладонь то немногое, что Люнечка сумела подобрать с земли, нянюшка какое-то время пересыпала камушки из руки в руку, а потом замахнулась и выбросила. Неужели не жалко? — ахнула Айями. В каждом камушке просверлена маленькая дырочка для нанизывания на плетенку, у каждого камушка заботливо сточены острые грани.
