— Летом Юлия спала внизу, на веранде. Ей нравилось, когда двери открыты прямо в парк. Когда становилось холоднее, она перебиралась сюда, — Олвиш оглянулся вокруг с жадной тоской и взял лежащий на столе серый ромб на цепочке.

Шеннейр ждал внизу, у главной лестницы, даже не подумав бегать с нами вверх-вниз. Здесь, в большом гулком зале, запустение было еще более явным. Солнце едва пробивалось сквозь пыльное окно-розетку; но вот луч упал на дальнюю стену, и серые камни внезапно заблестели, открывая огромную мозаику. Двое, мужчина и женщина, смотрели на нас с высоты.

Близнецы Мария и Оллен Элкайт были похожи как две капли воды. Друг на друга; и на каждого из тройняшек. Они встречали входящих с улыбкой и легким превосходством, излучая ореол молодости и силы. Когда они погибли, они были моложе, чем дети... тройняшки сейчас. На самом пике сил и таланта.

Олвиш смотрел на мозаику, выпав из реальности. Я подумал, что в судьбе рода Элкайт есть своя трагедия. Из века в век вести идеальный порядок генов, вкладываться в процветание семьи, чтобы потомки стали вершиной творения... А потом твои дети, вершина творения, оказываются несчастны.

Наверное, это участь всех древних родов.

Глупые древние рода, считающие, что могут отменить перемены и превратить их в вечность.

— Последние годы Ишенга давал Юлии одиночные задания, — приглушив голос, сказал мне Шеннейр.

— Учил работать без связки с Юрием?

— Хватит корчить из себя невинность, Кэрэа. Братья ее заколебали. И в этом решении я полностью поддерживаю Ишенгу. Реальное прошлое совсем не похоже на наши золотые воспоминания.

Ритуальный зал, как и многие ритуальные залы, располагался на самом нижнем уровне. Будь я исследователем, может, и нашел бы в этом исконное стремление всех магов забиться под пол и сидеть в подвале. Замок Элкайне стоял на подземном гроте; в глубоких нишах виднелись приношения, в центре находилась большая чаша, куда стекала вода из подземного источника, и алтарь, весь покрытый насечками и свечными огарками. Олвиш тоже взял зажженную свечу, чтобы оставить здесь.

— Юлия часто бывала здесь одна.

Я чувствовал танцующую в воздухе легкую силу светлого источника.

Все ритуалы служат для того, чтобы привлечь внимание Источника. Действия, звуки, символы, время и атрибуты. Шрамы и татуировки, цвета, форма одежды и правила поведения, украшения, эксперименты над сознанием, артефакты и здания, массовые празднества и жертвоприношения — все это для него. Из всех способов общения Источник не слышит только слова. У людей слишком много языков и слов. Кровь потомка Элкайт заполнила выбитый прямо на полу ромб, и, отзываясь на зов, вплетенные в стены заклинания начали разворачиваться, превращая замок в неприступный бастион. Замком Элкайне владели многие поколения, и каждое добавляло свои печати.

Матиас чертил знаки на подъездной дорожке, не позволяя никому приблизиться, и знаки истекали фиолетовым дымом, разъедая реальность. Эршенгаль лично проверял исправность грузовиков, темные, что готовились ехать с нами, собрались в стороне, красуясь обновленными связующими имплантатами. Возможно, это были те же самые симпатичные люди, которых я перетащил в Заарней в прошлый раз, но тогда у меня не было желания их разглядывать. Шеннейр раздавал последние указания с таким видом, будто не мог дождаться, когда отделается от всей этой рутины и помчится навстречу приключениям. Олвиш не принимал участия. Он ждал меня у дверей, а потом пошел по дорожке между деревьями, не оборачиваясь. Я двинулся за ним.

Сад был заросшим и диким, со старыми узловатыми деревьями, валунами и мхом, ручьем, через который вел полукруглый мост. Олвиш остановился перед большой дубовой колодой, истыканной в центре, и с нежностью пояснил:

— Юлия тренировалась метать дротики.

Я оценил меткость попаданий и задумался о том, на что рассчитывал Нэттэйдж. Нэттэйдж умеет быть обаятельным, и если бы ему удалось завести беседу, Юлия, возможно, и оценила бы глубину его внутреннего мира, но шанс на то невелик.

— Я знаю, что вы задаетесь вопросом, почему мне понадобилось мутить воду и выступать против Шеннейра, — Олвиш провел пальцем по выбоинам на дереве, и мне внезапно стало неуютно. Воля Олвиша действительно переменчива, а я здесь один, и даже без своей верной тени, Матиаса. — И я знаю, что вы видите во мне мою светлую родню. Но я присоединился к темной гильдии, потому что она отвечала моим желаниям. Я убил множество людей; убил свою сестру и каких-то светлых...

— Пятьсот восемьдесят человек. Ровно.

— Что? — отвлеченно переспросил Олвиш. — Я верно служил своей гильдии, и Юлия была моей родной сестрой. Это против правил. Вам не понять.

Конечно же. Я ведь вырос в пустыне и в одиночестве. Я мысленно отодвинул в сторону тени, что стекались из-за деревьев, заполонили поляну и уже практически лезли в лицо, и напомнил:

— У вас был еще брат.

Юрий терялся на фоне Юлии, и при первой встрече показался мне хмурым и неприветливым. Но он был хорошим человеком, пусть даже скрытным и предпочитающим держать свои мысли при себе.

— Юрий хотя бы умер в бою, — Олвиш отмахнулся от этого, как от чего-то незначащего, и спрятал лицо в ладонях: — Юлия...

Я начал понимать Нэттэйджа. Каверна в душе Олвиша была настолько глубока и заметна, что так и тянуло ударить по ней со всей силы. Человек, который стоит на холодных и продуваемых всеми ветрами вершинах власти, не должен обладать таким изъяном.

— Она не могла остаться в живых. Слишком опасна. Если бы вы отказались, ее забили бы заклинаниями прямо на той арене.

Юлия была сильнее, чем Олвиш. Но она была ранена и измотана — она не могла победить.

Олвиш внезапно улыбнулся:

— Помнишь, как она сказала Шеннейру "ты меня боишься"?

Я помнил.

Вряд ли Шеннейр боялся. Но для темного магистра неуместно развлекать зрителей схваткой на арене. И глупо рисковать в уже выигранной войне. Убей он Юлию Элкайт, казни он Юлию Элкайт, Олвиш Элкайт смог бы обвинять его безо всяких сомнений. Вместо этого Шеннейр потребовал от своего мага доказательства лояльности. Это был полностью взвешенный выбор.

— Возможно, смерть была лучшим исходом, чем плен.

Смерть куда добрее, чем темные. Но у живой Юлии остался бы шанс. Мертвые лишены такой роскоши.

— Это была ошибка, — повторил Олвиш. — А магистру не следует ошибаться. Вот вам ответ.

Мне бы хотелось узнать, каково Шеннейру постоянно помнить о своих ошибках. Он поставил Олвиша перед выбором, и Олвиш не справился.

— Алин убеждал меня, что вина полностью лежит на Шеннейре. Но тот, кто отдавал приказы, и тот, кто исполнял приказы, делят вину пополам. Я не сомневался, Кэрэа Рейни. Тогда — мне было приятно ее убивать.

— Так прекратите закрывать глаза и примите это. Юлия умерла, сражаясь. Юлия никогда не боялась умереть за то, что считала выше своей жизни.

Олвиш достал белый ромб, перебирая пальцами цепочку, а потом протянул мне:

— Этот ключ откроет замок Элкайне, — он качнул амулет в воздухе, и неожиданно жестко спросил: — У Юлии был ребенок?

— Почему вы спрашиваете меня?

— Вы вытащили с острова толпу пустых болванок, но среди них не скрыть талант. Не думайте, что я ничего не замечаю. Юлия была урожденной Элкайт. Ее гены слишком ценны, чтобы исчезнуть, и она знала это.

Я спокойно посмотрел на него и взял ключ:

— Понятия не имею.

Миль сидел в головной машине, выпрямившийся, неподвижный, с таким видом, будто собирался на собственные похороны. Я посмотрел на бледный профиль и сказал:

— Я буду оберегать и защищать вас. Вам нечего бояться.

— Вы чудовищны, Рейни, — мертвенно произнес тот, не оборачиваясь.

— Признайся, что ты завезешь его в Заарней и бросишь, — с кровожадной надеждой предложил Матиас. — Сразу оживет и забегает.

А Матиас стремительно прогрессировал в понимании человеческой натуры. Хотя кто сказал, что мне нужен оживший и бегающий Миль.

Джиллиан стоял вдали от всех, наблюдая за нами. Он был отщепенцем, но все еще ценным магом. Матиас задержался, скользнул к нему, что-то прошептал и вернулся обратно.

А мы, человечек, были в другой стране. А мы, человечек, отправляемся в другой мир. А ты, человечек, остаешься здесь, никому не нужный.

Это было по-детски глупо, но Матиас был доволен.

Шеннейр говорил с Олвишем; я не слышал слов, и вряд ли посторонние имели право слушать напутствие магистра для своего приближенного. Олвиш поклонился, преисполняясь уверенности.

У меня больше не было ключа для врат, но межмировые врата уже были открыты. Я взялся за створку подъездных ворот, Матиас ухватил вторую. Сдвинуть ее с места было сложно, как будто с той стороны ворота держали; но я видел, что за ними все так же продолжается дорога. Я умел переносить людей, но не умел грузы, поэтому мы планировали вкатиться в Заарней через образовавшийся разлом. Рядом с разломом на нас нападут, в этом нет секрета. Те, кто остаются по эту сторону, должны обеспечить нам не только свободный проход туда, но и поддерживать врата открытыми для прохода оттуда. Два дня, в крайнем случае три — если мы не вернемся на третий день, ждать уже не стоит.

Еще усилие — и ворота распахнулись, вырвавшись из рук. Фантомный шрам отозвался болью, и в груди заныло, словно костяной крюк все еще остался там, за ребрами, и теперь тянул меня вдаль на леске. В этой боли было нечто тревожное и сладкое: как след потерянных воспоминаний, как зов покинутой родины. Я очнулся только тогда, когда Матиас затащил меня в машину и что-то крикнул прямо на ухо. Перед глазами вставали тонкие красные линии межпространственных врат и их вечные стражи.

На самом деле за воротами начиналось пустое белое пространство. Я знал, что успел заступить черту.

Мысленным взором я видел привратников во всех подробностях; они как будто становились ближе, и ближе. Огромная костистая лапа пронеслась над машинами, сшибая деревья и едва не зацепив людей. Привратники одновременно сделали шаг вперед — и остановились.

Я слышал легкий треск — как потрескивает первый ледок на лужах. Полуденное солнце приобрело красную каемку; холодный воздух обжег нос и горло, и я поспешно прикрыл рот рукой, ощущая, как застывают пальцы, а потом воротником. В воздухе клубился морозный туман; глаза заболели, и мне забавно было думать, что так они замерзают в глазницах.

— Четвертый Лорд здесь? — Шеннейр придвинулся к лобовому стеклу, преодолевая вязкое сопротивление.

— Четвертый Лорд смотрит, — насмешливо прошептал Матиас, — Одним оком. Одним из.

Сила Четвертого Лорда была холодной, но невероятно удушливой. Он не вмещался в разлом, и его присутствие клубилось в морозном паре, за плотными облаками, окатывая нас волнами ментального воздействия.

Нечто тяжелое навалилось сверху, придавливая к земле. Я не чувствовал страх, только болезненную хрупкость и равнодушие.

Яркий резкий свет, не имеющий цвета, разбил застывшее мгновение. Олвиш выделялся на его фоне рельефной фигурой, с явственным усилием прокладывая нам путь огромной печатью. За ней, как в трубе, взвыл ветер, и колонна машин втянулась в образовавшийся тоннель.

Раз...

Два...

Три.

Земля под ногами дрогнула.

Минус семь.

Я расстегнул ошейник, погружаясь в фиолетовое море.

Глава 7. Шестой день

В комнате беленые стены — беленые стены с орнаментом из ветвей, листьев и цветов. Окно открыто, занавески шевелит теплый ветер. Весна такая яркая, что на нее невозможно смотреть — ни на брызжущее с небес солнце, ни на зелень. На далеких холмах водят хоровод и поют песни, и отголоски доносятся даже сюда.

Желтое солнце дарит тепло

Красное солнце радость принесло

Белое солнце правит этот век...

Я бессмысленно скольжу взглядом по узору на стене и стараюсь не вспоминать.

Четвертое солнце заберет всех.

Моя комната светла. Хозяева старались, чтобы она мне понравилась. Я редко ее покидаю: это небезопасно и, сказать честно, мне тяжело держаться на ногах. Чуть перейдя горы, я сразу слег с простудой, и до сих пор не чувствую себя здоровым. Так что большую часть времени я просто лежу и смотрю в потолок. Я выучил его уже наизусть — но я пять лет провел в камере, я привык к замкнутым пространствам, мне не скучно. Мир за стенами внушает тревогу.

Серд-це на-ше скрыто в бездне вод...

Здесь спокойно.

Здесь нет развалин, нет страха и привкуса гари и темной магии, нет смертей. Только одиночество. Моя память — колодец, наполненный туманом, и я не хочу в него вглядываться.

Я говорю себе, что мне требуется восстановиться после Вихря. Я был подключен к огромному разумному механизму — именно он гонял мою кровь по венам, заставлял легкие расширяться... обрыв связи не обойдется без последствий. Мой разум должен восстановиться. Но пока мир с трудом балансирует в точке равновесия и от любого неосторожного движения готов сломаться.

Я не делаю неосторожных движений.

Терпение. Ожидание. У меня было много времени, чтобы обдумать каждое будущее решение, и сейчас я пользуюсь правом не думать ни о чем.

Над притолокой череп с семью рогами. Череп с семью рогами — счастливый. Деревянная лестница ведет на первый этаж. Хозяева сидят внизу, за большим столом. Их мне указали; один из наших контактов по ту сторону границы. Когда-то, во время эпидемии, свободно гуляющей по Загорью, семья этого дома не захотела умирать и приняла помощь от светлых. Эти люди были запятнаны. Они уже предали свою страну. Одно предательство тащит за собой другое.

Я говорю себе — в который раз? — что мои товарищи все равно не смогли бы спастись. Загорье не принимает беженцев. А когда нас осталось совсем мало... достаточно мало, чтобы попытаться спрятаться, мы не могли сбежать, бросив тех, кто оказался в плену. Ни у кого не было шанса.

Шанс отдан мне. Я знаю, почему, и что мне нужно сделать, чтобы его оправдать.

Хозяева звучат в эмпатическом поле так, будто мне рады. Я до сих пор не мог определиться в их отношении ко мне: статус светлого мага вызывал у них благоговение, но я все еще был родом из полной скверны страны, и был порождением этой скверны. Возможно, они хотели меня спасти. Они рассказывали мне многое, чтобы убедить, что только загорцы поступают правильно. Например о том, что зарывать живых людей в землю правильно, если делать это в правильные дни календаря.

У темных культов Загорья всегда было достаточно мозгов, чтобы не позволять называть себя темными. Человеческие жертвоприношения не имели отношения к светлой магии: они нужны для управления толпой.

Снаружи донеслось бормотание громкоговорителя, а потом короткий отрывистый сигнал. Громкоговорители стояли на каждом холме, и не услышать их было невозможно: второй сигнал прозвучал еще громче. Хозяева встали и протянули мне руки, чтобы мы образовали круг, и я знал, что снаружи все люди делают то же самое.