Пустыня

— Они появились до катастрофы или после?

— Насколько мне известно, явление было описано учёными в двадцатом веке, просто раньше они были редкостью и жили в пустынях, а теперь, когда вся земля стала пустыней, встречаются повсеместно.

— Точка бифуркации, — проворчал он себе под нос. — Рассказывайте уже дальше. Что там было, какие приключения с вами случились? Что я всё из вас клещами вытягиваю?

Михаил Ильич заёрзал на месте, видимо, в мыслях уже полковником стал.

И я рассказал ему всё, как было. Все наши приключения. Только кое-где слегка покривил душой. Например, не стал рассказывать о том, кто подорвал "ювелиров" в лесу. В моей версии событий мы тогда просто ушли за проход. Умолчал я и об алмазах, да и общее количество золота обозначил в пять килограммов, если получится реализовать через них, то раскрою карты. Ничего не сказал про мутации, а то начнут опыты ставить. Ну, и наконец, не стал ничего рассказывать о наших с Нэнси любовных отношениях, просто потому, что не их это дело, ну, жили втроём, что с того? Свечку нам никто не держал. Рассказ закончился тем, что вражеские парашютисты ранили Шурика, а я, чтобы спасти ему жизнь, перешёл через проход обратно. Когда я замолчал, он вынул из ящика стола стопку бумажных листов.

— Вот, прочитайте и подпишите, согласие работать на нас, подписка о неразглашении. После этого можете быть свободны, вас более никто и ни в чём не обвиняет. Нам нужны люди, вроде вас, те, кто прикоснулся к тайне, молод, силён, умеет стрелять и не боится крови. Работать начнём, когда Бочкин придёт в себя.

Пока я читал и подписывал документы, у Колесова в кармане пиджака завибрировал телефон. Он достал его и приложил к уху.

— Что там?

— Бочкин сбежал! — заорал чей-то голос так, что слышно было в коридоре.

— Как сбежал? — не понял он, — он ведь ранен.

— Да там все врачи удивлялись, как пулю вынули, так рана и затянулась, а в сознание почему-то не приходил. А сегодня очнулся, наручник оторвал и охрану вырубил. С одного форму снял и пистолет унёс.

— Ждите, — угрюмо сказал в трубку Колесов и повернулся ко мне.

— Я знаю, куда он пойдёт, — я резко вскочил с места.

— Я тоже это знаю, а там дежурят люди. Нужно поспешить, чтобы он не наделал глупостей. Исправить потом будет труднее.

Мы вместе покинули здание, сели в машину, припаркованную во дворе. Как оказалось, мы там были не одни, на заднем сидении находились ещё двое. Один был немолодым могучим великаном с густой окладистой бородой, а второй представлял его полную противоположность. Молодой парень, невысокий, худой, с тонкими чертами лица, и чуть раскосыми глазами. Волосы его выглядели седыми, обесцветил, или от рождения альбинос. На кончиках ушей виднелись странные шрамы. Колесов не счёл нужным мне их представлять.

До места добрались быстро, хотя Шурик, понятно, нас опередил. Я подумал, что освободившись, он просто уйдёт в проход, но Шурик был не таков. Картина была следующей: он стоял у самого прохода, тыча стволом пистолета в голову молодого парня в форме сержанта полиции, тот еле стоял на ногах, а лицо его было залито кровью. Вокруг стояло оцепление, но никто пока ничего не предпринимал.

— Я требую привести сюда Степана Молчанова! — кричал он, стараясь целиком спрятаться за заложника, — как только он подойдёт ко мне, я отпущу заложника и уйду. Никто не пострадает, только приведите его.

— Я мог бы его застрелить, — задумчиво проговорил белобрысый парень, доставая пистолет. В речи его слышался непонятный акцент.

— Мушку сперва спили, стрелок, — посоветовал ему я.

Парень удивлённо посмотрел на меня, смысла сказанного он, очевидно, не понял. Зато понял бородатый великан, который громко захохотал.

Михаил Ильич помог мне пройти через оцепление, а дальше я пошёл один. На всякий случай выставил впереди ладони, показывая, что не вооружён. Шурик разглядел меня только метров за пять. Голос его срывался на визг.

— Стёпа. Иди ко мне, сейчас свалим и всё. Хрена лысого нас кто найдёт.

— Шурик, — спокойно сказал я, подходя поближе, кричать не хотелось, слишком много ушей вокруг, — отпусти заложника, всё нормально. Мы уйдём, но позже. Я договорился, теперь мы работаем на государство.

— Мы? — он непонимающе уставился на меня.

— Да, я дал согласие сотрудничать, и ты тоже его дашь. Нам за это все грехи спишут, и не нужно будет прятаться.

— Ты серьёзно? — он понемногу начал успокаиваться.

— Ну, хочешь, куратора своего покажу, он проектом заведует, мы не первые путешественники в другой мир.

— Нет, не надо, Стёпа. Не зови никого, я тебе верю, только тебе одному и верю.

Вдруг он покосился на заложника.

— А это? Тоже простят? Это ведь терроризм.

— Непреодолимые обстоятельства, не страшно. Прощения у него попросишь и всё. Забудь, новую жизнь начинаем.

Рука Шурика разжалась, сержант аккуратно отошёл в сторону и стал медленно удаляться. Шурик присел на корточки и выронил пистолет. Руки у него дрожали, а сам он, казалось, вот-вот заплачет.

— Я думал, всё. Очнулся там, рука в наручнике, а рядом они сидят. Психанул, готов был от пули умереть, лишь бы не в тюрьму. Сюда сразу, а тут они. Я бы прорвался, но не мог без тебя уйти.

Я присел рядом и обнял его за плечи.

— Всё хорошо, Саня, мы спасены, теперь будем работать на них. Думаю, золото реализовать помогут, вон, кстати, и куратор наш идёт.

К нам медленной походкой приближался Михаил Ильич.

— Приветствую вас, Александр, поздравляю с успешным разрешением конфликта, рад, что вы не успели наделать глупостей. Теперь нас ждёт плодотворная совместная работа.

Эпилог

Я стоял недалеко от прохода и говорил по телефону.

— Да, мама, всё нормально, возвращайся, все проблемы я решил. Нет, ничего не грозит. Полиция меня искала по другому поводу, уже нашла и всё решилось. Я работу нашёл. Нет, не учителем. Нет. Государственная служба. Хорошо платят. То есть, пока не платили, но думаю, что хорошо. Не могу сказать, секретно, подписку давал. Справляюсь, может, даже наградят. Мам, ну перестань, чего посмертно сразу? Всё, пока, я побежал работать, там мобильники не берут, глушилка стоит. Пока.

Сбросив, я пошел к проходу. Шурик стоял там и терпеливо дожидался меня. Остальные уже перешли на другую сторону. Мы привычно обнялись и протиснулись в окно. Вся группа была при параде. Я, Шурик и Михаил Ильич надели пиджаки с галстуками. Но, поскольку нам предстоит перемещаться по территории, где может быть опасно, захватили с собой и силовую поддержку. Огромный бородач, который предложил называть его Палач, облачился в джинсы и толстовку, мотивируя это тем, что набрал килограммы и теперь в пиджак просто не влезет. А его напарник, мелкий белобрысый пацан, которого он называл Гриня, вовсе обошёлся новой армейской "цифрой". Они были с оружием. Мне Михаил Ильич отдал мой пистолет, а Шурик нашёл свой в тайнике, там же были и патроны к нему.

В городе С-401 ещё сохранились следы нашего трёхдневного запоя, но нас интересовало не это. На рельсах стояла новая мотодрезина, без ручного привода, с мощным двигателем и полным баком горючего. А сбоку была приклеена записка.

"Мальчики, я рада, что вы живы, приезжайте в Лесной, здесь вас ждут, я представлю вас администрации анклава, будем решать вопросы сотрудничества между мирами. Целую, ваша Нэнси".

— А откуда она знает, что мы живы? — задал я идиотский вопрос.

— Если бы сдохли, то письмо бы не прочитали, — с усмешкой ответил Палач, — ясно ведь.

— Ты видел, что трупов нет, — Шурик кивнул назад, — и это не хищники сожрали, тогда остались бы кости. Тут были люди, которые проверили каждый труп, а нас не нашли. Вывод простой, мы всех перебили, а сами ушли через проход.

Давайте грузиться, — предложил Колесов.

Мы стали залезать и усаживаться на сидения. Тут Гриня спрыгнул на землю, медленно отошёл на несколько шагов, присел на корточки и приложил ладонь к песку.

Мёртвая, — сказал он, словно сам себе, — мертвая земля.

Я растерянно поднял глаза на Палача, великан только развёл руками и постучал пальцем по виску. Когда парень вернулся, Палач решительно ему возразил:

— Не свисти, Гриня, это человек помереть может, ну, или такой, как ты, если постарается. А земля, она завсегда оживает, не сейчас, так через тысячу лет.

Он был прав, но Гриню это не обрадовало, он сел с краю и всю дорогу смотрел печальным взором на бесплодные равнины. Дорога заняла чуть больше часа, когда подъехали близко к анклаву, стало понятно, почему он так называется. Город охватывало широкое кольцо лесных насаждений. Деревья были явно посажены искусственно, но породы были самые обычные. Вот ольха, а там — берёза. Чуть дальше плотными рядами стоят ели толщиной в три обхвата. Воздух внезапно стал чистым и свежим с ароматами смолы. Гриня заметно повеселел и стал улыбаться.

Остановку прозевать было невозможно, здание вокзала было монументальным, высотой в пять этажей, из камня, похожего на мрамор, белого с красноватыми прожилками. Отдельных блоков было не разглядеть, создавалось впечатление, что здание высечено из цельного куска камня. Конечно, был это, скорее, сорт бетона, но выглядело красиво.

А на обширном перроне, выложенном красивой плиткой, нас встречала небольшая делегация. Я разглядел Нэнси, Родиона Белого и ещё двух пожилых мужчин в деловых костюмах. Колесов выключил двигатель и нажал на тормоз. Две группы встретились на открытой площадке и поприветствовали друг друга. Один из незнакомцев представился, как Михаил Комов, глава анклава Лесной, второго звали Алексей Митрофанов, он заведовал внешними связями.

Все вместе мы прошли в помещение для переговоров, где за широким столом, накрытым белой скатертью, за чаепитием, большие люди обсуждали судьбы мира, а мы, просто сидя рядом попивали чай и слушали. Нэнси уселась между нами и взяла нас за руки. Говорить она ничего не стала, всё и так было понятно.

— Итак, — начал Комов на правах хозяина, — имеющейся у нас информации достаточно, чтобы представлять себе обстановку в вашем мире, думаю, что точек соприкосновения у нас немало и есть почва для взаимовыгодного сотрудничества.

— Совершенно верно, — подтвердил Колесов, — единственная проблема заключается в самом проходе, есть возможность сделать его постоянным, но для этого понадобится время, около двух месяцев, а пока придётся пользоваться услугами этого молодого человека. Я бы познакомил вас с технологией открытия окон, но, к сожалению, технический специалист пока не прибыл, это вопрос времени.

— Что же, надеюсь, мы сможем ускорить процесс, — предположил Комов, — теперь о деле, дружба между мирами — это хорошо, но торговля тоже нужна, впрочем, можно её называть взаимной помощью. Мы примерно представляем, что интересует вас, наш мир, хоть и представляет собой выжженную пустыню, но технологии не растерял. Можем предоставить энергетические установки, которых у вас нет, средства передвижения, полимеры, оружие и биологические разработки. Естественно, не всё сразу, ваша промышленная база просто не сможет это внедрить, но, надеюсь, что лет через тридцать, вы подтянетесь до нашего уровня.

— Что же хотите получить вы?

— То, что есть у вас. Саженцы растений, живые экземпляры животных, которые исчезли в нашем мире, некоторые образцы биоматериала, и... — он задумался, — люди. Любые, с любым разрезом глаз и цветом кожи, говорящие на любом языке, грамотные и неграмотные. Кто угодно. Ваш мир, особенно некоторые его страны, отличаются как чудовищной социальной несправедливостью, так и большим перенаселением. Думаю, многие их жителей Бразилии, Йемена или Бангладеш предпочли бы жить у нас, здесь они будут иметь полноценное питание, работу по силам, медицинское обслуживание и много чего ещё. Наш мир ждут глобальные перемены, сейчас, когда в наших руках сосредоточены прорывные технологии, можно начать возрождение Земли, как зелёной планеты, но для этого нужны люди.

— Что-то ещё? — спросил Колесов, конспектируя услышанное в блокнот, электронные носители он предпочёл не брать, наверное, не хотел показывать невысокий технический уровень.

— Остальное решим в процессе, — спокойно сказал молчавший до того Митрофанов, — разве что, некоторые граждане анклава могли бы изредка отдыхать у вас, смотреть на ваш мир, узнавать новое. Для изучения мы даже возродим забытую науку этнографии.

— Конечно, — кивнул Колесов, — у меня, кстати, есть знакомый этнограф, он вам поможет в ваших изысканиях.

Переговоры закончились поздно вечером, нас разместили в гостинице, где мы уединились втроём в номере, теперь уже для того, чтобы просто поговорить. До утра рассказывали друг другу всё, что произошло с нами, а утром разошлись по разным номерам. Больше у нас ничего не было. В этот раз. Потом, конечно, было, но это уже совсем другая история.