— Какой трактир?
— Похмельный. Дело выгодное. Народ в Звенигороде нормальный, то есть пьющий, многим по утрам помощь нужна. Большинство привыкло к пиву, но это не правильно. Хотите, бесплатно подарю один рецепт? Берете полулитровую кружку, заполняете на треть кумысом, добавляете столько же светлого некрепкого пива, доливаете томатный сок. Туда же три сырых перепелиных яйца, немного соли и красного, жгучего перца. Через час, другой — вы Иван-Царевич. Однако кто, скажите мне, позволит открыть в Звенигороде свое дело человеку с украинским паспортом? Никто. Поэтому нам и нужен учредитель с российским гражданством. Вы же гражданин России?
-Гражданин, — кивнул Федор, — но я не понимаю...
-Все просто. Вы регистрируете на свое имя малое предприятие, — перебил парня Клим Кацапко, — скажем, "У обрыва", назначаете меня генеральным директором , а через пару дней увольняетесь.
-Как же я зарегистрирую фирму? У меня прописка в Тверской области.
-Это ничего, — по-свойски похлопал Федора по плечу Кацапко, — все уже договорено. Нужен лишь ваш паспорт. На один вечер. И за это я вам заплачу тысячу долларов.
-Сколько?! — изумился Арбузов. Таких деньжищ он отроду не видел.
-Вы не ослышались — тысячу. И никакой юридической ответственности. Вы, повторяю, послезавтра напишете заявление об уходе. А где ваш друг? Желательно бы и его паспорт. Запишем приятеля первым заместителем. Аванс прямо сейчас.
Федор Арбузов пребывал в полной растерянности. Он не знал, разумеется, юридических нюансов, а потому сомневался. Но получить, практически за просто так, целых тысячу баксов хотелось очень. В самом деле, сколько можно побираться у Пилюгина и чувствовать себя нахлебником? Живет Кацапко в соседнем доме, куда он денется!
-Если только до вечера, — наконец промямлил фермер.— Расписку напишите, что взяли документы?
-Обязательно, — обрадовался хохол в пейсах. — Паспорт друга не забудьте.
-Сейчас.
Молодой человек подошел к стулу, на котором висел пиджак Брусловского, встряхнул. Внутри что-то было. Запустил руку во внутренний карман, вынул паспорт.
Кацапко уже суетился у стола, отписывая бумагу.
-Так. Я, Клим Самуилович Кацапко... Число, месяц, год, подпись, — диктовал он сам себе. Все, готова расписочка. Пожалуйте паспорта, а я вам денежку. Пока двести долларов. Вечером еще восемьсот.
Дверь за Кацапко закрылась, Арбузов увидел в окно, как хохол с женой быстрым шагом направляются к своему синему домику.
Целый час Федора никто не беспокоил, он погрузился в безмятежный, но хрупкий дневной сон.
На этот раз забарабанили по оконному стеклу. Через распахнутую настежь форточку в дом влетел развязный, самоуверенный голос.
-Сосед, а сосед! Чего молчишь, я же вижу, ты на пружине паришься. Давай коней по паркету погоняем.
Федор нехотя оторвал голову от несвежей, без наволочки подушки. Перед окном стоял типичный браток — с выпирающей из-под спортивного костюма "Адидас" боксерской грудью, широкими скулами, коротко остриженными под "не хватай" волосами. Под мышкой он сжимал шахматную доску.
— Мое погоняло — Кушнарь. А ты кто такой, сермяжник?
Верзила резким движением распахнул окно, протянул Арбузову крепкую, мозолистую руку. Федор не отверг рукопожатия.
-Зайти-то можно? — не унимался качек.
Войдя в дом, он расположился за журнальным столом, открыл доску, высыпал деревянные фигуры, начал их располагать на клетках. Похоже, парень не сомневался, что предстоящая игра дело решенное.
-Ты кто, спрашиваю?
-Федор Арбузов, — представился фермер.
-Один что ли?
-С другом. Завтра остальные приедут.
-И я братву поджидаю. Уже неделю от скуки маюсь. Садись ближе, не стесняйся.
Последний раз Федор играл в шахматы в армии. Вроде бы тогда получалось, но прошло-то пятнадцать лет. Как двигать фигуры, он не забыл, а потому согласился скоротать время — когда еще Валька вернется.
Браток протянул к нему два кулака, с зажатыми в них фигурами.
-Выбирай. По полтинничку, а? Согласен?
-По полтиннику можно, — согласился Федор и в десять минут продул партию.
-А!— с победным кличем Кушнарь выбросил вперед правую руку.— Бабки на бочку.
Порывшись в карманах, Арбузов вынул железные пятьдесят рублей, положил их перед качком.
Тот уставился на монету, как зачарованный.
-Это типа, шутка такая? — наконец поднял он глаза.
-Сам же говорил по полтинничку. Вот и забирай.
Верзила ухватил себя за полулысую голову ,расхохотался:
-По пятьдесят баксов, сермяжник. Ну, ты и сермяжник!
-По пятьдесят долларов?
-Конечно! Разве есть теперь другие деньги? Ничего не поделаешь, братан, проиграл, плати.
Спорить было бессмысленно, и Федор достал сто баксов, час назад полученные им от Клима Кацапко.
Кушнарь взял купюру, поднес к носу ,тут же бросил ее на стол.
-За лоха держишь?
-Что опять не устраивает? Давай сдачу.
-Твоя бумажка и букашки дохлой не стоит. Это же дешевая ксерокопия на подтирке. На, гляди, — верзила послюнявил палец, провел им по купюре. Краска на бумаге моментально смазалась.— Ты и впрямь сермяжник. Где достал поганку, раскалывайся?
-Кацапке за два паспорта заплатил, — Федор тоже провел по фальшивке пальцем, и он стал у него сине-зеленым. Пораженный до глубины души, Арбузов не верил своим глазам.
Когда он подробно рассказал о визите хохлов, качек выдал резюме:
-Ты дурак, каких я не видывал. Этот редис бамбуковый, с пушкинскими бакенбардами и ко мне препирался, сигарету просил. Но я его сразу на ... послал. Значит, он тебя обул. По этому захолустью какой только шушеры не шляется. Беженцы! Им каждую пятницу гуманитарку привозят, а они ее на рынках толкают. Половину выручки МЧСсовцам. Я бы в этот говенный пансионат в жизни не сунулся. Да нам с братвой в шикарных апартаментах светиться ни к чему.
-Что же делать? В милицию идти?
-Так тебе менты и найдут Кацапку. Он, поди, уже бакенбарды сбросил. Ты по жизни кто?
Федор пожал плечами:
-Вообще-то фермер.
-Фермер. Вот и крутил бы хвосты быкам.
От того, что браток попал не в бровь, а в глаз, Арбузов загрустил еще больше.
-Чего сюда приехал?
-По делу.
-До делового тебе, как жабе до Сатурна. Когда твои кореша подвалят?
— Обещали завтра.
— А пахан кто?
-Майор Пилюгин, — не раздумывая, ответил Федор.
-Мент что ли?
— Нет. Бывший чекист.
-Серьезная личность. Вот завтра мы с твоим чекистом и покумекаем, как Кацапку изловить. Отдыхай, пока, сермяжник.
Кушнарь сгреб шахматы в доску и скрылся за дверью.
А Валентин Брусловский честно вышагивал по указанной Муслимом лесной тропинке, которая должна была привести его к Саввино-Сторожевскому монастырю. Тропа змеилась то через буйнотравные поляны, то петляла мимо болотцев и ручейков, то ныряла под буреломы и коряги. Наконец, на одной из сопок вообще исчезла.
Лесник-филолог принялся растерянно вглядываться вдаль. Один лес и ничего более. Куда же теперь, обратно? Так уже верст пять отмахал, не меньше. Ну, салафит кривомордый, ругался Валька, боевик недостреляный. Языком будто варан тряс, только слюни летели: "Рука протяни, до монастырь дотянешься". Живым вернусь, ты у меня ноги протянешь. Устроили себе, засранцы, лежбище в сердце России!
Спустившись с сопки, пошел по оврагу, все легче. Метров через пятьсот вновь взобрался на горку и невдалеке увидел деревню. Пока до нее доковылял, изодрал о елки рубаху, чуть не оторвал каблук на правом ботинке.
Весь в паутине и клещах, выбрался на проселочную дорогу. У крайнего дома встретил бабку с ведрами. Бабка оказалась неприветливой, а ведра пустыми.
-Какой тебе еще монастырь? — зашамкала старуха беззубым ртом. — Сторожевский? Она-а, так это не тут. По глинобитке верст десять. Туда иди, — бабка махнула рукой в сторону давно перевалившего через зенит солнца. — Иди, иди, нечего здесь околачиваться.
Парило так, что снял рубашку. Остановился возле придорожного прудика, почистился, умылся мутной, теплой водой. В тени раскидистой ивы было хорошо. Но тут налетели слепни, шершни, навозные мухи и тому подобная крылатая нечисть. Пришлось сократить стоянку, опять тащиться под лучами осатаневшего под вечер небесного светила.
Действительно, километров через десять, на высоком холме показался белокаменный монастырь. Верящий в Высший вселенский разум, а не в библейского Бога, Валька все же трижды перекрестился.
Дорога сворачивала влево, в лес, а к обители от нее вела хорошо утоптанная тропа. Сзади раздались надрывные гудки. Лесник посторонился и мимо него, в клубах пыли проскрежетал рейсовый автобус. Затормозил возле тропинки. Из него выскочили веселые туристы с рюкзаками.
-Бабка, стервь, — в сердцах сплюнул Валька.— Ведь ничего про автобус не сказала. Лучше бы пару часов на пруду повалялся.
Изнемогая от жажды и духоты, Брусловский поплелся за жизнерадостной компанией. Вскоре оказался в великолепном, примонастырском парке, где с удовольствием прильнул к истекающему живительной влагой поливочному шлангу. Под неодобрительным взглядом проходившего мимо черноризца, облил себя до пояса водой, и счастливо отфыркиваясь, плюхнулся на первую попавшуюся скамейку.
В монастырский парк въехали два экскурсионных автобуса — переливающийся матовыми стеклами двухэтажный "Мерседес" и кособокий "ПАЗик". Вероятно, на последнем лет двадцать к ряду возили мешки с картошкой или танковые двигатели, настолько он был "убитым".
Из " Мерседеса" с элегантной надписью на борту " Reise unter Welt", неспешно начали выходить увешанные фото и видеокамерами, иностранцы. Из отечественного драндулета, словно переспелые сливы, посыпались потные дядьки и тетки. Интуристы сбились в веселую стайку, а как только получили команду экскурсовода, послушно двинулись к монастырским воротам. Россияне тут же разбежались в поисках воды и отхожих мест.
Валентина что-то подбросило с лавки, заставило идти за иностранцами. Он сразу определил, что они " aus Deutschland". На филологическом факультете по немецкому языку у него всегда было пять. А однажды, делегация преподавателей Берлинского университета, за хорошее произношение, подарила ему пластинку с песнями Дина Рида. Но Брусловский не любил козырять знаниями иностранного языка, как это делал Пилюгин.
Толпа "дойтчей" просочилась через полуоткрытые монастырские ворота, поплелась к Рождественскому собору. Путь же нечесаному Вальке в рваной рубахе преградила необъятная бабища с красной повязкой на толстой, словно свиная ляжка, руке.
— Не при! Билет наперво купи,— выпятила вперед безразмерную грудь контролерша.
Касса оказалась рядом. Самый дешевый билет давал право прохода только на территорию обители. За посещение палат, трапезных и колокольни, где размещались всевозможные экспозиции, нужно было раскошеливаться отдельно.
— Куда иностранцев повели?— сунул голову в окошко кассы лесник.
— Как обычно,— охотно ответила кассирша.— Сначала в царицынские палаты — там выставка древних сокровищ. Потом им покои Алексея Михайловича покажут.
— Мне тоже, в царицынские покои.
Получив необходимые бумажки, Валька бодро зашагал на выставку сокровищ.
По тесным, с тяжелыми каменными сводами залам, немцы прохаживались тихо, но надменно. Возможно, пожилые "гансы" не исключали, что все это запросто могло быть их, еще в 41-м. Да как, известно — судьба-злодейка распорядилась иначе.. Они подолгу водили носами над сверкающими бармами, переливающимися разноцветными камнями кольцами, браслетами, серьгами, еле заметно вздыхали.
— Зря пялятся,— шепнула Вальке, дежурившая в зале бабуся.— На витринах — копии, дешевые подделки. Будь сокровища настоящие, здесь бы под каждым кустом по автоматчику сидело.
Рассматривая царские одежды и прочие причиндалы средневековых властителей, Брусловский, наконец, понял, что его подтолкнуло пойти за иностранцами. Он решил проверить — не будут ли возле них тереться какие-нибудь подозрительные личности. Но нет, никто не проявлял к "фрицам" никакого интереса.
Валентин отстал от интуристов, зашел в Рождественский собор, поглазел на иконы, поставил для приличия свечку, вышел из монастыря.
Рядом с вратами торговали сувенирами, церковной утварью, пирогами и домашними тапочками. Бородатый парень, по виду бедный студент, предлагал экскурсантам потрепанные книги.
— Что нибудь по — древнее имеется?— от нечего делать поинтересовался Валька.
Бросив на него оценивающий взгляд, студент ухмыльнулся:
— " Повести временных лет" желаете?
— У Нестора слог тяжелый,— спокойно ответил Брусловский.— С удовольствием почитал бы Новгородскую первую летопись старшего извода. На худой конец, "Русский хронограф" или"Царственную книгу".
Студент потряс жидкой растительностью на подбородке — клиент почти в лохмотьях, а не простак.
— Есть летописный сборник 41-го года. Под редакцией...
— Вы меня не поняли, товарищ,— перебил торговца макулатурой, лесник.— Мне нужны подлинники.
Пожевав губами, продавец прищурился:
— Такие вещи дорого стоят, а ты... Вы, я погляжу, не в форме нынче.
— Форму дома забыл,— насупился Валька и бесхитростно добавил,— С дороги сбился, через лес пришлось пробираться, понятно? Чеченец Муслим, чтоб ему всю жизнь китайской кухней питаться, путь указал.
— Понятно, — сглотнул студент.— Только зачем вам подлинники?
— Диссертацию пишу,— на голубом глазу, соврал Брусловский.— "Русская православная церковь в годы феодальной борьбы за Московское княжество".
— Понятно,— повторил мелкий торговец.— А в библиотеки что, не пускают?
— Читательский билет потерял,— Валька изобразил на лице полное несчастье.
— Когда Дмитрий Донской умер?— неожиданно задал вопрос студент.
— В 1389 году,— ни минуты не раздумывая, ответил недоучившийся филолог.— Ты чего мне экзамены устраиваешь, двоечник?
— Я на историческом факультете учусь,— студент теперь говорил совершенно другим тоном,— Старинных летописей у меня нет, но поспрашиваю у людей, если хотите.
— Поспрашивай,— кивнул Брусловский.
Из монастыря выползали разомлевшие от жары, но довольные немцы. От кустов сирени отделилась серая тень, приблизилась к группе. Брусловский сфокусировал взгляд. Тенью оказалась длинная, сухая старуха в черном, приталенном платье и в таких же черных, на высоких каблуках туфлях. Ее пышные не по годам пепельные волосы, волнами спадали на костлявые оголенные плечи.
Прямо беглая русская графиня из Парижа, подумал Брусловский, рассматривая колоритную особу. Тем временем старуха вцепилась в локоть какому-то отбившемуся от стаи "фрицу", что-то горячо зашептала ему на ухо.
— Кто это?— Валька кивнул на экстравагантную бабулю.
— В моей школе язык преподавала,— студент сбросил с томика Цветаевой жирную гусеницу.— Наверное, хочет иностранцам какую-нибудь безделицу впарить. Здесь много пенсионеров вертится. Братва с них мзду не берет — грех несчастных стариков обижать.
Так, так, задумался Валька, если Любатович в Звенигороде, непременно сюда придет. Молодец Владимир Семенович, все верно рассчитал. Может расспросить студента про широкоплечую, похожую на троеборца Серафиму?
