Опричник I

Впрочем, сбыт пока особого беспокойства мне не доставит: ядра и картечь казна ещё несколько лет будет потреблять во всё возрастающих количествах, да и производство чугунных отливок, в особенности котлов, съест любые излишки. Самим бы на сталь и железо хватило в следующем году. Другое дело будет, когда мы запустим Гусевский завод, вот тогда начнется некоторый спад цен на железо и изделия из чугуна, но для того всё и затевается, хотя конкурировать придётся практически с самим собой, что не слишком выгодно для кармана, но необходимо для развития внутреннего рынка и экономики в целом.

Кстати, через несколько лет можно будет частично компенсировать расходы за счет наших "западных партнеров"! Английская королева Елизавета I, которая на данный момент ещё даже не пришла к власти, очень опрометчиво запретит вывоз из страны чугунных пушек, а желающие их купить останутся, потому как пушки у англичан хороши, в отличие от остальных товаров, на которые по большому счету нет никакого спроса. Вот тут-то можно и помочь законопослушным джентльменам, нежелающим нарушать запреты собственной страны, в их благородном желании набить карманы. А то, что мои чугунные пушки будут столь же тяжелы, как и те, что выпускают остальные, так это даже хорошо: тяжесть это надежно... и выгодно!

Что же касается государева заказа на единороги, то по результатам полевых испытаний назрело немало изменений. Калибр два и три четверти вершка вполне годится в качестве средних полевых пушек и основного вооружения речных судов. Нужно только увеличить длину ствола на три калибра. При этом с учетом более высокой точности изготовления ядер, их реальный вес теперь можно довести до дюжины гривенок или десять артиллерийских фунтов. Если увеличить длину ствола до двенадцати калибров, а заряд до трех фунтов, то выйдет вполне серьёзное орудие, с достаточной дальнобойностью, при этом не слишком тяжелое, по моим расчетам вполне реально уложить вес ствола пудов в двадцать, а суммарный вес орудия вместе с передком, в шестьдесят. Таким же сделать и массу зарядного ящика. Если запрягать четвериком, скорость движения позволит практически не отставать от поместной конницы.

Одна беда, при частой стрельбе, с учетом увеличенного заряда, потребуется либо охлаждать орудия после каждых пяти выстрелов уксусом, либо использовать не оловянную, а марганцовую бронзу. Плюс в том, что марганец у меня уже есть, хотя и в виде шлака, благо выгорает этот металл при продувке чугуна воздухом куда активнеё железа. Впрочем, торопиться с этими стволами не стоит, отольем для эксперимента с десяток к весне и ладно. К тому же для них штатный лафет от старых единорогов не подойдет, придётся проектировать более тяжелый, а удастся на это время выкроить или нет, бог знает.

Что же касается пятигривенковых единорогов, то особого смысла их использовать их в качестве полевых орудий не вижу: делать для них облегченный лафет — лишнеё, а при использовании штатного, вся экономия в весе не превысит и двух с полтиной пудов, при вдвое более слабом картечном действии. В общем, единственная их ниша — противоабордажное вооружение легких и средних судов, либо усиление противоштурмовой крепостной артиллерии.

...

До обеда я занимался разметкой нового строительства. Кроме новой домны, на подготовку материалов для которой требовалось не более пары дюжин работников, предстояло ещё строительство второй очереди плотины. Тут как нельзя, кстати, пригодились муромские мужики, как раз к обеду закончившие обмолот ржи. Денег у меня было не шибко много, да и серебро их не особо интересовало, а хлеба по результатам обмолота, они должны были получить по двадцать пять пудов на нос! Так что переговоры несколько затянулись.

Сошлись на компромиссном решении: те, кто вернуться на строительство после отправки хлеба в Муром, получат за работу солью и железом из расчета по гривенке соли и половине гривенки железа за каждый день работы. Естественно на моих кормах, этот вопрос обговорили особо. По большому счету дополнительные две сотни работников для планируемого объема работ — слишком скромно, чтобы завершить строительство второй очереди плотины хотя бы к концу 1555 года. Для этого нужно нанять как минимум три тысячи человек. Вот только где их взять?

Так что пока придётся ограничиться подготовительными работами: возвести чуть ниже по течению от старой плотины подошву основания, а так же выкопать и выложить отлитыми из шлака плитами колодцы для увеличения высоты водяного столба тромп: их будет минимум пять. Две временные, небольшие, для привода домны и маломощного прокатного стана, либо для продувки стали в конвертерах, их мы запустим уже после окончания весеннего паводка. Три более крупные пустим в строй только через пару лет, потому как они рассчитаны на полное заполнение пруда. Две из них будут приводить в движение прокатный стан с шириной клетей в аршин и два вершка, третья — остальное оборудование металлообрабатывающего завода, который ещё предстоит построить.

Жаль, что поднимать высоту верхнего бьефа выше отметки в сто одиннадцать метров над уровнем моря нерационально, и так уже по предварительным расчетам объем работ превысит триста шестьдесят тысяч человеко-дней. Если даже оплачивать труд работников по здешним весьма скромным меркам, то есть по три полушки в день, то больше половины тех денег, что я получу за ядра, уйдет на плотину. Причем такой объем работ даст мне увеличение напора всего втрое, с пяти до пятнадцати метров. Остальное придётся добирать за счет глубины колодца. Конечно, на триста с лишним футов как Чарльз Тейлор на реке Монреаль я заглублять не планирую, мне и пяти саженей за глаза хватит. Хотя если получиться пройти все десять, ещё лучше: три с половиной атмосферы давления для привода прокатного стана намного лучше, чем две с половиной. Самой же домне хватит и полутора, благо она не шибко велика по высоте.

...

К концу дня мы завершили расчеты с муромскими мужиками, отсыпав им более пяти тысяч пудов ржи и выделив им один из дощаников, чтобы довезти этот груз до Мурома. После этого, пришлось решать вопрос о том, сколько сеять озимой ржи на вновь освобожденных от леса землях. Тут всё упиралось не столько в площади сколько в проблему, куда девать последующий урожай, если он вдруг окажется, хотя бы наполовину столь же обильным. В итоге я решил, что из пятисот двадцати десятин озимые будет сеять на трехстах шестидесяти, а остальные пойдут под огороды, для которых вполне годятся и не шибко удобные для вспашки склоны. На тех же двухстах сорока десятинах, которые дали рекордный урожай решили сызнова сеять озимую рожь. Впрочем, в следующем году подобной урожайности я уже не ждал и потому велел увеличить ному высева до семи пудов на десятину.

Попутно я проверил, как обстоят дела с моими плавучими пасеками. Как не странно по деньгам наибольший доход обещали принести медвежьи шкуры. Мишки, как дурные, лезли на борт, и если бы я предусмотрительно не вооружил своих мужиков, им бы пришлось несладко, Всё лето они больше отбивались от топтыгиных, чем занимались непосредственно пасекой. Нельзя сказать, чтобы в остальном всё было плохо, но и на максимум в этом году выйти не удалось. На двух плавучих пасеках к осени оказались заселены всего сорок два улья из девяноста шести, остальные так и остались пустыми. Меда получили прилично, а вот с воском дела обстояли скромно, взяли едва по паре фунтов с улья, так что набралось чуть более двух пудов. Правда, больше половины воска и меда осталось на рамках, жадничать не стали — пусть лучше пчелиные семьи переживут зиму без хлопот, наши проблемы дополнительные два-три пуда воска не решат.

Видимо придётся при первой же возможности начинать разработку торфа. Торфяной воск пусть и не так ароматен, как пчелиный, но как замена оного при литье вполне пригоден, единственная закавыка — для его экстракции нужен бензин, так что придётся подождать, пока люди Габдуллы Хусейнова не выполнят своих обязательств по поставкам "земляного масла". Сам же торф после экстракции воска тоже в дело пойдет, как помню, подружка моего внучка что про Выксу рассказывала, упоминала как во время гражданской войны там домна как раз на торфе работала. Поначалу вроде как торфяной кокс использовали, а потом и прессованный торф в чистом виде в дело пошёл.

Подозреваю, что там свои тонкости есть, с которыми так сразу не разобраться, но на чистый торф в виде топлива я и не собираюсь замахиваться, тем более что при его коксовании много чего интересного можно в качестве продуктов пиролиза получить. Сейчас вопрос топлива для меня становится критичным. Новая домна благодаря горячему дутью и высоте в шесть саженей будет иметь расход угля на пуд чугуна в два с половиной раза меньше, но и производить она будет чугуна впятеро больше, так что потребное количество топлива удвоится. Себестоимость за пуд при этом составит чуть более денги с полушкой. Но это для чугуна, а вот со сталью и железом сложнеё. Из-за недостаточного количества кремния в чугуне для малого бессемеровского процесса, возможно, придётся производить дополнительный перегрев в вагранке, а на это тоже уголь потребуется.

Впрочем, всё это придётся отложить до возвращения из Москвы, а пока основная задача погрузка ядер и картечи и подготовка подарков для Ивана Васильевича. Основные гостинцы готовить не нужно: бочонок с ханским серебром лежит у меня под замком на расшиве, там же, в соседней каюте мается Мамич-Берды с простреленным седалищем. Осталось мелочи, вроде картофеля и помидор с перцами, а так же лампы. С последним сложнеё, золота у меня нет, да и с серебра отлить, покуда не удосужились, так что придётся ограничиться бронзовой. Хорошо хоть смотрится она достаточно богато, с государевым гербом, раскрашенным эмалью: снять копию с печати, что на моей грамоте проблем не составило, остальное — дело нехитрое. К тому же стекло сделали витое, из нитей разной окраски, такого изыска пока не встретишь. Впрочем, за мастеров с острова Мурано, не поручусь — эти могут, но в любом случае палитра цветов у них скромнеё.

Самый же главный подарок — обычный отрезок бревна, правда, пропитанный в качестве антипиренов фосфоритом. По сути, это подарок не столько государю, сколько Висковатому, потому как конфуз вышёл: когда я осматривал домну, Матвей Котов огорошил известием, что мои мужики, копавшие руду неподалеку от берега Оки, обнаружили там залежи фосфоритов, причем в двух местах. Что это такое, они естественно не поняли, но за ними ещё с утра увязался Ванька, внучок нашего деда-кожемяки. С его сверхъестественной способностью оказываться там, где происходит что-то интересное, мимо обжига фосфоритов он тоже не прошёл, и как они выглядят, запомнил.

Так что теперь поставки с Егорьевского месторождения нам не нужны. А чтобы труды Ивана Михайловича не пропали втуне, самый подходящий момент сосватать фосфориты в качестве пропитки для древесины. В одной только Москве более сорока тысяч дворов, рынок сбыта огромный. Причем моё дело, только показать, а дальше пусть дьяк сам крутится: при его близости к государю, двинуть идею в массы проблем не будет.

...

Вечером я заглянул проведать Ваньку с дедом. В землянке старик жить не захотел, так что мужики за день сладили ему небольшую избу, к которой уже позже пристроили кожевенную мастерскую и прочие хозяйственные постройки. Однако там его не оказалось. Обычно, дед после работы сидел вечерком на завалинке, или если было прохладно, как нынче, в избе у теплой печки, но сегодня его там не было, как впрочем, и внука. Видать на реку пошли, сети проверить, а значит скоро будут. Пока ждал, заметил в углу, на лавке ворох придавленной поленом бересты. Подумал, было, что это на растопку заготовлено, но заметил, что на верхней бересте что-то нацарапано. На первом листе оказался набросок домны, расположенный в центре, а по краям зарисовки отдельных деталей. С каждым следующим листом моё удивление только увеличивалось. Рисунки почти всего, что мы построили за прошедший год, сменялись зарисовками деталей механизмов, привода расшивы, лесопилки и прочего...

Дальше пошли уже собственные фантазии мальца. В одном устройстве я уверенно опознал "мальтийский крест", правда, сделанный довольно замысловато, большая часть остальных была мне тоже знакома, зато над парой штук пришлось поломать голову, прежде чем я понял, для чего они предназначены. Если бы я верил в переселение душ, то решил бы, что именно в этого пацана воплотилась мятежная душа Леонардо Да Винчи. Вот только в отличие от итальянского гения Эпохи Возрождения, этот уникум ничему и нигде не учился, кроме того, что подсмотрел вокруг себя. Как можно не заметить такой самородок у себя под боком? Он же каждый вечер вертелся рядом, даже когда я посоху учил азам арифметики и фортификации...

...

В Москву мы отправились только во вторник, погрузка ядер на расшиву заняла немало времени. Несмотря на то, что соль почти всю оставили в Выксе, захватив лишь тысячу двести пудов, перегруз вышёл приличный, почти что вдвое, впрочем, даже с таким грузом осадка опасений не вызывала. Сесть на мель нам тоже не грозило: зарядили дожди, и уровень воды в Оке вырос как минимум на дюжину вершков. Так что единственный минус оказался в том, что скорость судна упала почти на полузла. Несмотря на то, что мы шли, максимально используя светлое время суток, до Коломны добрались только через двенадцать дней.

Всю дорогу я занимался математикой и геометрией с Ванькой и дюжиной других наиболее сообразительных мальцов, набранных из числа спасенных пленников. Кстати, когда я писал челобитную государю, в которой просил пристроить моих воспитанников в ученики иноземным математикам, выяснился любопытный факт: Иван оказался тезкой царя, то есть Васильевичем по отчеству. А вот с фамилией вышёл казус. Как на самом деле зовут деда, я не знал, кличут Кожемякой и ладно. Но, оказалось, что и внучок о том не ведал: скрытный оказался дедок. Откуда он появился в Муроме, никто из местных не ведал, но в те времена он был при деньгах и легко сосватал одну из местных красавиц из семьи зажиточного муромского посадского. Не смотря на возраст, он был силен и ловок, так что местные парни, не простившие "пришлому", который увел у них из под носа завидную невесту, получили самый лютый укорот!

Некоторые предположения у меня были, уж больно говор у деда был характерный: вятский. Подозреваю, он из числа хлыновских разбойничков, в свое время хорошо погулявших по Волге. Как бы то ни было, пришлось писать моего протеже в челобитную Иваном Васильевичем Кожемякиным. С остальными было проще. Не то что я надеялся, что такое именование проскочит через дотошных подьячих, не по чину, однако, но челобитную-то к делу присовокупят и для истории имя будущего гения, если что, сохранится полностью, а большего мне и не надобно.

В Москву прибыли в последний день сентября, к позднему вечеру. Наутро я наведался к Висковатому, который порадовал меня, сообщив, что Георг Бауэр уже прибыл в Москву, Джамбатисто Бенедетти дал согласие на переезд, и помог найти своего учителя Никколо Фонтана, по прозвищу Тарталья. В Москву они, правда, доберутся не ранеё начала мая. С врачами обстояло куда как более скромно, пока что можно было рассчитывать только на прибытие Андрея Везалия, что, в общем-то, неудивительно. Остальные и так неплохо устроились, и только ему было некуда деваться из-за непрерывной травли развязанной приверженцами средневековой схоластической медицины. Хорошо, хоть его не придётся долго ждать, прибудет вместе с остальными.