Еретик. Книга 2

Дверь оказалась закрыта, но не заперта. Ансель не знал о том, что Гийом вовсе не имел привычки когда-либо запирать ее.

«Возможно, если я все же посмотрю на книги, которые он тайком утаскивал к себе, то лучше пойму, какие вопросы снедали его разум и что побудило его сейчас вести себя так», — рассудил Ансель, толкая легко поддавшуюся дверь.

В окно лился дневной свет, позволявший во всех подробностях разглядеть комнату. Слуги уже прибрались в ней, однако некоторые очаги беспорядка — ворох бумаг и перьев для письма на столе и неаккуратно брошенная в разных местах верхняя одежда — остались нетронутыми. Видимо, Гийом дорожил правом оставаться небрежным в таких вещах, и прислуга знала об этом.

Ансель подошел к столу. Бумаги были хаотично разбросаны по поверхности, точно их разметал пронесшийся ураган. Несколько отчетов со списками собранного в одной из деревень продовольствия были завалены беглыми подсчетами затрат на строительство новой мельницы, а рядом — сделанный неумелой, но смелой рукой на чистом листе — покоился угольный набросок этой самой мельницы. Внимание Анселя привлекла открытая на середине небольшая книга с изображениями каких-то странных, явно древних сооружений — вполне вероятно, римских. Поверх валялся перечерканный лист бумаги, на котором можно было разглядеть что-то, очень напоминающее стихотворные строчки, которые, увы, уже никак нельзя было прочитать.

«Рисунки? Песни?» — с легким удивлением усмехнулся Ансель. Так или иначе, изучать записи Гийома подробно он не стал, решив, что и без того слишком нагло влез в его дела. Он не помнил за собой таких привычек.

Бросив слегка рассеянный взгляд на окно, подле него увидел Ансель книгу. Видно, Гийом читал ее при дневном свете.

«Только взгляну», — устало подумал Ансель, приблизившись к книге.

Это было Евангелие. Похоже, Гийом и был тем самым похитителем, из-за которого приходской священник отец Этьен как-то поднял тревогу. Он ходил по округе в подпитии и говорил, что «будет проклят навеки тот, кто посмел выкрасть книгу Священного Писания из церкви». Выходит, подобное святотатство совершил граф и тайком читал Евангелие в своих покоях, хотя мирянам это делать было запрещено — им полагалось слушать Священное Писание во время церковных служб.

Вздохнув, Ансель не стал притрагиваться к книге, а лишь задумчиво посмотрел в окно. Из него открывался впечатляющий своей красотой вид на графство. Задержав взгляд на приятном глазу пейзаже, Ансель вновь обратил взор на комнату и почти сразу нашел еще одну книгу на небольшом столике у кровати. Подойдя и присмотревшись к ней, он лишь с улыбкой качнул головой. Это были священные тексты, которые Ансель доверил Гийому под большим секретом и, вообще-то, посоветовал не держать на виду. Их, выходит, Гийом читал перед сном.

«Вот и как мне на это реагировать?» — думал Ансель. Ни досады, ни возмущения, ни неприязни к своим открытиям он не ощутил. Лишь сочувствие противоречиям, которые, выходит, терзали его ученика все это время.

Рассеянный взгляд Анселя вдруг замер на деревянной перекладине нависавшего над кроватью балдахина. Там что-то было. Что-то маленькое, похожее на украшение. При ближайшем рассмотрении это оказалась большая деревянная бусина с вырезанными на ней тонкими узорами. На одном шнурке с ней висело несколько каменных и стеклянных бусинок и что-то похожее на звериные клыки. А неподалеку можно было разглядеть нечто, явно сделанное той же рукой — подвешенные на тонкой веревке и собранные в пучок короткие веточки, источающие легкий хвойный аромат.

«Обереги?» — Ансель даже не удивился, а лишь тихо усмехнулся. — «Подарки язычницы Элизы? Понятно».

Вновь выйдя на середину комнаты и окинув ее взглядом, Ансель глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Из раздумий его достаточно быстро вырвал звук шагов и стук решительно открываемой двери.

Гийом на миг замер на пороге, в легком недоумении уставившись на Анселя. Тот поднял на него спокойный взгляд и не сдвинулся с места.

— Мстишь мне, роясь в моих вещах? — без тени обиды проговорил Гийом, понимающе усмехаясь.

— Я и не думал рыться в твоих вещах, — серьезно покачал головой Ансель. — Я к ним даже не притронулся, лишь позволил себе посмотреть.

— Что ж, ладно, — отмахнулся Гийом. — Знаю, ты не лжешь. Тебе нельзя. А я вот не отказал себе в этом грехе. — Он вошел в комнату и устало прислонился к стене, шумно вздохнув. — Если тебя интересует, почему я...

— Как прошло? — не дослушав, перебил Ансель, в голосе которого всколыхнулась прежняя тревога. — Где судья Лоран?

— Уехал.

Ансель недоверчиво прищурился и Гийом пожал плечами.

— Он довольно быстро сделал для себя все выводы. Я показал ему недавно перестроенные под склады помещения. Попутно он задавал мне разные вопросы, а потом я прямо спросил его, обвиняют ли меня в преступлениях перед Господом. Потому что ничто иное не привлекло бы сюда инквизитора.

Ансель округлил глаза от ужаса.

— И он…

— И он попросил меня признаться в моих грехах. Я признался.

— Что?!

Анселю показалось, что почва уходит у него из-под ног.

— Признался в блуде, похоти, тщеславии, несоблюдении некоторых заповедей, нерегулярном посещении служб. Потом он спросил меня, желаю ли я дать клятву, что я не исповедую никакого еретического учения. Я легко это сделал. Он спросил, ем ли я мясо, вне времени поста. Я показал ему свои охотничьи трофеи и псарню и заверил, что, если он для проверки чистоты моих помыслов хочет, чтобы я отведал мяса прямо сейчас, я легко могу это сделать, а после исповедуюсь в этом нарушении отцу Этьену. Он постоянно пытался подловить меня на чем-то, но я хорошо разбираюсь в своих словах и нити рассуждения не теряю. В итоге, пообщавшись со мной, епископ решил, что я, — он усмехнулся, — совсем не похож на катара. Впрочем, как я и рассчитывал.

— На что ты рассчитывал? — переспросил Ансель, вопросительно подняв брови.

— На то, что он мне поверит. А вот тебе — неизвестно.

Гийом замолк, вновь передернув плечами.

— И что же ты... — начал Ансель. Гийом перебил его:

— Ты понимаешь почему я тебя прогнал?

— Честно говоря, этот момент вызвал у меня некоторое, — он поджал губы, — замешательство.

— Да потому что ты очень честный! — всплеснул руками Гийом. — А судья ведь искал бы в тебе того, кем ты на самом деле и являешься. Хотя мне даже успело показаться, что при всех его расспросах он искренне не желал утвердиться в своих подозрениях и был только рад уехать, но все же я решил проявить осторожность.

— Осторожность… — тупо повторил Ансель.

— Он ведь не сказал, кого именно обвиняет и в чем. Представь, что подозрения у него все-таки закрались насчет тебя. В этом случае Лоран мог бы подумать, что ты — еретик и передаешь мне свое учение, а я тебя слушаю, позволяя затуманить свой разум. Целесообразнее всего было убедить епископа, что я — лишь избалованный графский отпрыск и ничего более. Не еретик, а просто самовлюбленный дурак. Особа неприятная, но не опасная. А ты — мой кроткий учитель фехтования, который столько лет изволит меня терпеть. Лорану вовсе не нужно было знать, что я считаю тебя своим наставником и другом. Я наврал ему, что ты ревностный католик и даже несколько раздражаешь своей праведностью. Кажется, епископ был поражен моей наглостью, но не нашел в моем рассказе противоречий. Черт, я ему даже сочувствую! — Гийом нарочито сокрушенно качнул головой и улыбнулся, сверкнув глазами. — Вопросы?

— Пожалуй, ни одного, — медленно проговорил Ансель, ошеломленно глядя на лучащегося самодовольством юношу.

— Чудесно!

Однако тревога все же взяла верх, и Ансель, покачав головой, спросил:

— Но все-таки, ты уверен, что судья Лоран уехал насовсем? Что у него не осталось никаких подозрений. Инквизиция не...

— Ну он же не настоял на том, чтобы разговаривать с тобой, а поверил мне! — отмахнулся Гийом. — Так что все в порядке.

Ансель недоверчиво сдвинул брови. Гийом закатил глаза.

— Да не хмурься ты так. Сам же говорил, что в Руане инквизиторы… гм… неплохие люди. Я почти готов согласиться. И вот это — удивительно, между прочим! — Гийом всплеснул руками с почти искренним возмущением.

— Пожалуй, — хмыкнул Ансель.

Ни один из аргументов Гийома не убедил его, и тревога, рожденная в ту ночь, когда он впервые услышал страшные слова «Откройте! Святая инквизиция!», не желала уходить, лишь временно поутихнув во время разговора. Ансель хотел убедить Гийома в том, что от надзора инквизиции избавиться невозможно, но знал, что сейчас ученик его не послушает.

— Идем, скажем всем, что опасность миновала, — махнул ему рукой Гийом. — Матушке особенно, она же там наверняка извелась, не понимая, что происходит. Сейчас, только… — Он подошел к столу, уверенно выдернул из кучи бумаг одну, так что все остальные чуть не посыпались на пол, и вновь направился к выходу. — Вот! Управляющий спрашивал, где этот чертов список вещей, которые нужно будет купить для празднования Пасхи в особняке. Я сказал, что не помню, а на самом деле оставил здесь. Бедняга наверняка уже все обыскал. — Гийом хохотнул, не скрывая злорадства. — Идем!

Ансель, стараясь отделаться от тревоги, последовал за ним.

— Кстати про праздник! — Гийом искоса глянул на него, обгоняя в коридоре. — Там будет красиво. Я замечал, что ты всегда избегаешь пиров, празднеств, карнавалов... в общем, всех мест, где люди веселятся.

— Не любитель, — сдержанно ответил Ансель.

— А ты приходи! — добродушно улыбнулся Гийом. — Может, полюбишь?

— Не буду отрицать заранее то, чего не знаю, однако у меня есть некоторые сомнения на этот счет.

— Вот и проверь их! Не запрещай себе веселиться вместе с остальными людьми. Может, этот мир и темница, в которую нас заключил вероломный дьявол, но, раз уж нас сюда занесло, то можно хотя бы постараться найти радость в том, что есть. И даже не согрешить при этом! Радость — не грех. А вот уныние — да. Скажешь, я неправ?

— Возразить тебе сложно, — усмехнулся Ансель, — однако...

— Так и не возражай! — на ходу взмахнув руками, воскликнул Гийом. — Просто приходи на праздник. На площади в деревне будут танцы. Я Элизу пригласил. — Он с предвкушением улыбнулся. — Представляешь себе это зрелище: граф, танцующий с ведьмой? Просто сюжет для какой-нибудь веселой любовной песни! А менестрели там будут! Наверняка сложат об этом не один куплет! — Он небрежно махнул рукой. Щеки его чуть вспыхнули от предвкушения. — А потом, я думаю, мы с Элизой все же... впрочем, нет, это я с тобой обсуждать не буду, я же обещал. — Он беззаботно расхохотался, услышав в ответ привычный усталый вздох. — Не в том суть. Просто приходи!

— Я подумаю, — ответил Ансель, сдерживая улыбку, которая, как ни странно, просилась на лицо, несмотря на обстоятельства.

— Замечательно! — вновь улыбнулся ему Гийом, ускоряя шаг.

Ансель поспешил следом, все еще стремясь унять тревогу и недобрые предчувствия.

* * *

С приходом вечера тьма начала медленно опускаться на земли Кантелё, постепенно выползая вместе с удлиняющимися тенями, а затем рассеиваясь и сгущаясь сумерками.

Ансель де Кутт, оставшись один в своей комнате, молча сидел на простом деревянном стуле, не двигаясь и глядя в окно на неумолимо подступавшую ночь. Он зажег свечу на столе, лишь когда темнота совсем сгустилась, однако такое малое количество света никак не могло рассеять холодную, иссиня-черную тьму вокруг. Такую же тьму он чувствовал сейчас в своей душе — чернильной патокой она окутывала его существо, заставляя вздрагивать от каждого скрипа и каждого шороха. Тревожные мысли, которые удавалось отогнать днем, запрятав их в дальние уголки разума, теперь атаковали его с небывалой силой, поглотив полностью и не думая отпускать.

Ему было не с кем поделиться своим страхом. Гийом и остальные обитатели Кантелё считали, что опасность миновала, но Ансель был уверен, что она не минует теперь никогда. Если у инквизиции появились хоть малые подозрения, они больше не рассеются. Кто-то из жителей Кантелё может стать — если уже не является — осведомителем, каким был дядя Люси Арно при Жаке Фурнье. До Лорана рано или поздно дойдут вполне конкретные донесения, и тогда…

«Они вернутся, когда мы не будем к этому готовы, чтобы не дать возможности сбежать. И тогда — это будут уже не разговоры. Лоран дал понять это. Он слишком легко и быстро уехал. Так не бывает без умысла».

Ансель прикрыл глаза, одновременно и отдаваясь воспоминаниям, и моля Господа об избавлении от них. А ведь он даже толком не видел ужасов, которым инквизиция подвергла его семью. Он помнил лишь крик на другой стороне реки Од: «Откройте! Святая инквизиция!», помнил, какой страх испытал перед этим приказом, даже находясь на другом берегу, и помнил, как смотрела на него Люси Байль, из-за которой этот неконтролируемый ужас обрушился на катарские дома Каркассона.

«Пойдешь туда, и твоя вера погибнет с тобой. Больше некому будет ее нести. Неизвестно, остались ли катары еще на французской земле. Возможно, ты последний. А возможно, и нет. Так или иначе, я бы не советовала тебе проверять. Если хочешь спасти свою веру, ты должен бежать».

Слова Люси Байль — страшные слова, заставившие его показать себя трусом и сбежать — эхом зазвучали в его памяти. Ансель покинул Каркассон, оставив гореть на кострах инквизиции все, что у него было. Даже имя. Он забрал с собой лишь одно — веру. Истинное учение, за которое погибла его семья. И драгоценные тексты, за одно хранение которых его тоже ждала казнь, если бы кто-то у него их обнаружил. Ансель пообещал себе, что будет нести это учение людям — без устали, до конца своих дней, не боясь рисков и расправы.

Любой ценой.

Ценой своей земной жизни. Но стоит ли оно той цены, которую запрашивает сейчас? Стоит ли оно жизни тех, кто отнесся к Анселю с искренней добротой, кто принял его таким, каков он есть…

«…без поводов, без условностей…»

… кто не боялся встретиться лицом к лицу с инквизицией ради него или стать соучастником его преступления, сохраняя его тайну…

«Ему вовсе не нужно знать, что я считаю тебя своим наставником и другом».