Ясная ночь

— Нет. Ты тогда немного задремала. Возможно, поэтому не помнишь моего точного вопроса и путаешь.

— Но как же ты догадался... Ведь и эту картину ты написал не в России? Как? Как ты понял, что должен вернуться?

— Эту картину я сфотографировал и снимок переслал отцу.

Он чуть отшагнул от холста, на котором девушка, в белом платье, сидела в деревенской избе, за столом, напротив насмешливого старика, с косматыми бровями. Старик выписан очень подробно и тщательно — так, что не узнать нельзя.

— Отец-то мне и ответил, что старик — тот самый дядя Ваня, о котором мне дед рассказывал. Отец-то в деревне всего несколько раз был — когда вместе с моим дедом на могилки к своим ездил. Там и встречал дядю Ваню. А дядя Ваня — даже по внешности личность заметная. Сама знаешь... Мне сначала в деревню не очень хотелось. Сама понимаешь — насмотрелся мест... Но после этой картины, когда я узнал точно, где именно я встречу девушку из моих привидевшихся фантазий, я буквально рвался... домой.

Он замолчал, задумавшись, кажется забыв о том, что рассказывает мне. Но потом встряхнул волосами и повёл меня дальше, снимая с одной картины за другой скрывающие их тряпки. Пейзажи — причём очень знакомые мне. Холм — с убегающей наверх, в леса, дорогой. Спуск к деревне. Тихий сумрачный пруд, за береговыми ивами виднеются избы. Луга и речка... Прижимаясь к Андрею, я любовалась этими пейзажами, за какую-то неделю ставшими мне родными.

Но несколько вопросов, всколыхнутых воспоминаниями, продолжали тревожить.

— Андрей, а почему, когда Валентин забрал меня... ну, я сама пошла с ним... Ты эти волны, эту землю поднял? Остановить его?

Он помолчал, буквально притиснув меня к себе. Потом нехотя сказал:

— Остановить. Но не его. Тебя. Когда ты пошла к нему, я вдруг почувствовал, что между нами что-то порвалось. Что ты настроена серьёзно — на пустоту между нами. Я испугался. Сначала. То, что меня били эти... — он пренебрежительно скривился, — ... ещё ничего. Синяки всегда можно быстро залечить. А вот ты ушла — и, показалось, по доброй воле... Из меня жизнь стала уходить. И вот это заставило собраться. Я вдруг понял: не остановлю тебя сейчас — в жизни себе этого не прощу. Хоть поговорить с тобой, понять, почему ты уходишь, когда — казалось бы... А потом уже, задним числом, испугался, когда ты использовала силу во вред. Ладно, хоть направила её на машину...

— А я обиделась — за тебя. — Сказала я и подумала, что об истинной причине — из-за чего решилась уехать с Валентином. Вовек ему не узнать, что я испугалась, как бы он, по словам Таисьи, не забрал мою силу. Или попробовать сказать об этом?

— Спроси, — сказал Андрей, заглядывающий сверху вниз в моё лицо. — Я же вижу, что тебя снедает какой-то вопрос.

— Таисья, — выговорила я и намертво замолчала. Пусть соображает сам, что именно хочу спросить. Вопросов о колдовке накопилось много.

— Категорически, — весело сказал Андрей.

Некоторое время я недоумённо смотрела на него. И он объяснил:

— Ну, ты же спрашиваешь, что было у меня с нею? Так вот — категорически ничего.

— Но она вела себя как человек, у которого... которого...

— Понял тебя. Когда я приехал в деревню и понял, что готов остаться на земле предков — ну, одного определённого предка, то это вызвало у многих большой интерес к моей довольно скромной персоне. До нужного-то момента никто не знал, что я богат и побывал во многих местах мира. Да здесь это, в общем-то, никого и не интересовало. Для Таисьи я стал сначала лишь лакомым кусочком, который нужно попробовать на зуб. А уж потом, когда все узнали, что я купил землю на холме и начал строить дом, когда она узнала, что я обладаю силой, вот тогда началось. И намёками, и напрямую она говорила, что нам нужно объединиться. Так было до тех пор, пока она без разрешения не влезла в мою лачугу. Увидела твои портреты. Кажется, что-то поняла. Но продолжала преследовать. Особенно когда я появлялся с какой-нибудь девушкой... Так было даже с Женей, с племяшкой. Наверное, Таисья не могла поверить, что не все клюют на её красоту. Любовной-то магией она занималась много, от души... Ну а уж после того, как появилась ты и она узнала в тебе девушку с портретов... Эта неделя была очень оживлённой на её выступления.

— Она сказала, что ты заберёшь мою силу, если я и ты... — Я запнулась.

Андрей спокойно смотрел на меня некоторое время, а потом подхватил на руки.

— Есть одна ночь, когда колдун не может забрать чью-либо силу, — купальская, — сказал он и наклонился поцеловать меня. Я обняла его за шею...

— Андрей, а как же сглаз? Вы с дядей Ваней всё сделали, чтобы его не было?

— Пока не всё. Тут с этим праздником свои заморочки были, а времени не растянешь. Оно неслось, как хорошая кобылица, — не остановишь. Еле холсты успел развесить и приготовить найденное место на стыке четырёх стихий.

— А я? Я теперь смогу вам помочь?

— Теперь — да.

Со мной на руках Андрей спустился в холл и вышел на крыльцо. Прижимаясь к нему, я смотрела на сверкающе-певучий птицами день и думала, что вопросов накопилось много, но некоторые я уже и сейчас решаю.

Купальская ночь... Наверное, поэтому мы с Андреем впервые наедине оказались именно в таком месте, как глубокий овраг, где гармонично соединились четыре стихии: воздух, земля, огонь, вода. А может, не поэтому. А может, Андрей захотел, чтобы мы были среди этих стихий, потому что они помогали сохранить или раскрыть мои способности. Не зря же он всё это готовил: само место — место силы, медвежью шкуру на том плоском камне, костры вокруг камня... Не зря провожал меня к этому месту Хранитель — один из духов этого места. Правда, провожал так неуклюже, что напугал меня.

Снова склонился ко мне Андрей, потёрся щекой о мою щёку. Я не выдержала — улыбнулась: наверное, скоро привыкну к этой ласке.

— В деревне сенокос закончен. До второго — недели две осталось.

— Ты это о чём? — с любопытством спросила я.

— Как о чём? — пожал плечами. — О насущном, конечно. В понедельник сельсовет не работает. Идём подавать заявление во вторник. Как думаешь — через неделю свадьбу сыграть успеваем до второго-то сенокоса?

— А... Не слишком быстро?

— Ты не забывай, что на носу ещё с десяток свадеб, — серьёзно сказал Андрей. — Тут такие хлопоты намечаются... Надо бы на опережение сыграть. Да и дядя Ваня мне давеча кулаком грозил, чтобы побыстрей.

— Всё равно не понимаю...

— Чем быстрей ты станешь полноправным жителем деревни, тем легче тебе откроются все силы, — объяснил Андрей. — Пусть это и выглядит смешно, но бумажка, закрепляющая тебя за этой деревней, тоже многое значит в энергетике. То, что я открыл тебе твои силы, — это одно. Но закреплённость за местом, очень сильным энергетически, даёт ещё больше. У нас здесь столько работы!.. Вот дядя Ваня и торопит.

— Значит, только из-за этого, — задумчиво сказала я.

Андрей ткнулся носом в мою шею, самодовольно сказал:

— А тебе не нравится? Если б можно было без бумажки обойтись... Но ведь есть ещё и деревня. Дом-то мой после слов, что я жену через порог переношу, тебя принял. Но мой дом — это ещё не всё. Деревня и это место сильно взаимосвязаны. Так что...

Он не понял, о чём именно я спросила, но я и не настаивала на подробном объяснении. Это для них с дядей Ваней бумажка имеет энергетическое значение. Для меня сильней всех бумажек и заверений в любви стала его фраза: "А вот ты ушла — и, казалось, по доброй воле... Из меня жизнь стала уходить..." Этой фразе я поверила. Вспомнить только, какие горы земли он поднял, чтобы преградить путь машине Валентина. Но поднял их, хотя был избит до ужаса — теперь только вспомню, каким я его увидела, до сих пор страшно и больно за него.

Да... Многое переосмысляется заново. Многое теперь видится в другом свете. Я вздохнула и снова прижалась к его груди, прислонила голову к его плечу.

А он погладил меня по голове и спокойно сказал:

— Ты не представляешь, как я тебя люблю.

Представляю, как ни странно, — улыбнулась я про себя. Я ведь уже знаю, что ты немногословен, хотя сегодня разговорился очень даже неплохо. Знаю, что привык скрывать свои чувства, всегда спокойный и невозмутимый. Но теперь я ещё знаю, что за этим покоем — не просто самоуверенность. Поэтому сейчас я не буду нарушать той торжественно звенящей птицами зелёной тишины, в которую вливаешься как в странную, но прекрасную воду... Но впереди у меня много времени, чтобы не один раз сказать тебе, мой синеглазый и русоволосый колдун: "Люблю..."