Зверь лютый. Книга 10. Обязалово

"Лучше перекланяться, чем недокланяться" — многовековая русская мудрость.

Правую руку к сердцу и позвоночником — к горизонту.

— Великая княжна! Столь велика радость моя от счастия лицезреть неизъяснимую красу твою и переполняющее даже и всю местность сию благородство, коее подобно солнечному свету произливается на даже и простейшие здешние создания, меж которыми, в суете бессмысленной и аз грешен пребываю, подобно ползающему по праху земному муравью, вдруг узревшему прелести едва ли не ангельские...

Я ещё долго так молотить могу. Может, меня кто остановит? А то я несколько... с Богородицей её сравнивать можно? Или это будет воспринято намёком на будущие роды в хлеву?

— Да он и говорить красно выучен! Как выпь на болоте.

Одна их молодых женщин охарактеризовала моё красноречие. Как выпь кричит — я уже знаю, спасибо.

Княжна нервно дёрнулась, окатила насмешницу раздражённым взглядом и оборотилась ко мне.

— Приблизься отрок, присядь. А вы, бездельницы, извольте делом заняться. Итак, юноша, я позвала тебя дабы выразить сердечную благодарность за возвращение некоторых милых сердцу моему безделушек. Кои дарены мне батюшкой и матушкой моими, привезены издалёка и многие годы пребывали в семье нашей. Утрата их вследствии дерзкой татьбы в прошлое лето была для меня причиной долгой печали. Ныне возвращение твоё... Твоё возвращение сих вещиц меня весьма порадовали и взволновали. Дал ли брат мой за них достойную цену?

Тут есть оговорка. Весьма примечательного свойства. Но полный анализ... нет времени.

— Да, госпожа княжна. Два ста кунских гривен.

Общий "ах" выразил отношение к объёму сделки. Княжна посуровела лицом.

— Вон пошли! Только и подслушивать! Вон!

Свита, вспугнутая гневным взглядом княжны, подхватила своё шитьё и отскочила на пяток шагов от беседки. Дальше они всё равно не уйдут: девица не может быть оставлена наедине с особью мужеска пола. На означенную особь смотрели, почему-то, зло.

— Хорошую цену взял. Пожалуй, тебе от меня награды уже и не надобно.

Начинать деловой разговор с женщиной надо галантно. Для начала, лёгкий комплимент её обаятельности и привлекательности.

— Надобно. Главной награды. Тебя.

Произнося это, я несколько поутишил голос и, изображая истекающего от "страсти неминучей" юнца, чуть наклонился к ней.

Остаётся только позавидовать. Её самообладанию. Лицо её не изменилось. В прежней благожелательной тональности, тоже чуть тише обычного, она элегантно ответила:

— Хрен тебе, болван стоеросовый. Сгинь немедля. Другой раз увижу — изничтожу.

И милостиво улыбнулась. И это — четырнадцатилетняя девочка! Не девочка — княжна. "Мадемуазель всея Руси". Другие психотипы на этой должности или дохнут, или становятся бессловесной скотинкой. Мне повезло — словесная попалась.

— Сгинуть — всегда пожалуйста. Но сперва вотчинку подтвердить надо. Для отчима моего Акима Рябины. Ты бы поговорила с братцем...

— Поговорю. С кем надобно. Чтобы тебе отравы сыпанули. Вон пошёл.

И уже в голос, ласково:

— Постой. Я забыла вовсе. Вот тебе благодарность моя.

Стащила с пальца перстенёк с мелким рубинчиком и кинула мне в ладонь. Как подаяние нищему бросила.

Поклон, бормотание типа: всемилостивейшая госпожа... истекая всеми соками и трепеща всеми фибрами... льщу себя неизбывной надеждой... Пятясь задом, кланяясь...

Факеншит! Во всех книгах любовник высокопоставленной госпожи должен быть осыпаем милостями, чинами, орденами, поместьями... А тут... Кольчужку — не снимать. Есть-пить только из общей миски. Она ведь сделает...

Бли-и-н! Не мой день. Вотчину — отберут, голову — оторвут... А, и хрен с ним! Свои взятки надо брать сразу! Где тут у меня местный КГБ?

В полуподвале у кравчего было тихо, прохладно. Пахло сыростью, чуть кислым и хмельным.

— Сказывай.

И прикрыл глаза. А мне надоело. Надоело выплясывать как вошь на гребешке. И я пошёл рубить.

— Попали под половцев. Разошлись. Встретились. Борзята, Гостимил, баба с дитём ночью куда-то ходили. Утопли в проруби — по следам видно. Выволакивался с беженцами. Всё.

Пауза. Молчим. Тихо-то как. Кравчий открыл глаза, долго смотрел на меня. А я — на него.

— А майно?

— Чьё?

Сидим-молчим. Портянки да подштанники мужиков ему не надобны. Обозначить интерес к вещам "бабы с дитём"... Он меня взглядом посверлил, я ему взглядом ответил. Абсолютно верноподданническим и ко всякого приказания исполнению в любой, даже и наискорейший момент, всемерно готовым.

— Индо ладно. Иди.

"Индо ладно"! Меня там Аким ждёт. Без боярства... он такого позора не переживёт. Чего делать-то?!

— Дозволь и мне спросить. Вот у нас с боярством такая петрушка получается... Не подскажешь ли, как бы светлого князя... чтобы он боярство-то дал? Может, через брата его, через Ропака? Ну, чтобы он словечко замолвил?

Шантаж. Глупый, рисковый, неподготовленный. Но... Благочестник — не Боголюбский, Демьян-кравчий — не палач Маноха-мечник. Сразу на месте мне голову отрывать не будут.

— Мда... Можно попробовать... А через княжну не пробовал? Как у тебя с ней?

Мать...! Он, что, в курсе прошлогодних моих подвигов на её... ложе?! Или просто: "Как у тебя с ней разговор прошёл?".

— Вот. Отблагодарила.

Спокойно вытаскиваю и показываю даренный перстенёк.

— Ага. А под полой что?

Глаз почти не раскрывает, но углядел под распахнувшимся кафтаном мой патронташ с метательными ножами. Достаю, показываю.

— Ишь ты. А чего у тебя с суздальскими вышло?

Опять "мать"! Он знает про тот "тяни-толкай", который мы с Ноготком — Великой Княгине устроили?!

— Хвастались. Князь Андрей — мечом Борисовым, я — ножичками этими.

— Ага. (Пауза) Слух был — ваш вирник, как же его... Макуха. В ваших землях пропал. Не слыхал?

— Слыхал. На торгу в Елно. Ушёл по святым местам грехи замаливать.

— Вона чего...

Сидим-молчим. Или он знает, или предполагает, или так, "огонь по площадям"... А донос-то и сюда дошёл... Спирька мух не ловит, веников не вяжет! Вернусь — накажу. Если вернусь.

Насчёт Ропака — реакции нет. Шантаж не сработал. Почему? Ропак тоже в теме? Не считают меня серьёзной величиной? Надо поднять себе цену, как-то показать своё понимание... профессиональных проблем.

— Господин кравчий, среди привезённых ныне на торг товаров есть и по твоей епархии. Делаем мы бражку. Особую. Такой нигде нет. Ты вели человечку какому до моего приказчика сбегать — взять кувшинчик на пробу. А то мы тут сидим-разговариваем — люди интересовать будут: об чём это княжий кравчий с рябиновским ублюдком столько времени лясы точил.

— Хмм... Ага... Велю...

Кравчий несколько мгновений разглядывал меня. Обоснование расхода времени — постоянная головная боль всех спецслужб.

"Что вы делали с 9 до 11? — А вот справка" — Жванецкий снова прав: предоставить "справку" — причину пребывания или наоборот, отсутствия, когда настоящую причину назвать нельзя...

Кажется, он принял решение. Ну?! Убивать, сажать, посылать, давить... Что?!!!

Глаза закрыты, ручки на животе сложены, тон... повествовательный.

— Господин наш, светлый князь Роман Ростиславович, знаменит по всей Святой Руси своим благочестием и к делам православным усердием.

Ё! А то я не знаю! Ты мне ещё отченаш почитай!

Молчи, Ванька, вкушай мудрость.

Глаз приоткрыл, посмотрел — слушаю ли? Закрыл и продолжил.

— Ревнуя о делах матери-церкви нашей, многие силы прилагает он для устроения храмов и монастырей, для наполнения их иконами чудотворными, убранствами богатыми, святынями великими.

Снова глянул. Да слушаю я, слушаю! Сколько ж можно очевидное жевать! Суть давай, смысл!

— Ныне пребывает в богоспасаемом граде нашем полоцкая княжна Предислава. Наречённая в иночестве Евфросинией. Великой святости женщина. Многие таланты её, и подвиги, и чудеса от неё проистекшие, премудрости книжные, и явленное милосердие к нищим и убогим, составили ей немалую славу, как на Святой Руси, так и в иных странах. Аж до Царьграда и Рима. Из ныне на Руси живущих — её святость наибольшая. Во множестве приходят к ней люди и всех она научает: старых — терпению и воздержанию, юных — душевной чистоте и бесстрастию телесному, говению благообразну, ступанию кротку, гласу смиренну, слову благочинну, ядению и питию безмолвну; при старших молчать, мудрейших послушать, к старейшим покорению, к равным и меншим любови нелицемерной, мало вещеть, больше же разуметь.

Так вон чего Ромочка злобствует! То он был "первый парень на деревне" — самый благочестивый и христолюбивый. В своей региональной лиге. А тут заявилась какая-то дама уровня мирового чемпиона. А он-то у нас — мальчик ревнивый. В христолюбии никого вперёд не пропустит.

— Столь слава её велика, что Патриарх Константинопольский Лука Хрисоверг и император Византийский Мануил Комнин послали ей честнЫе дары. Среди которых икона Богоматери из Эфеса, писанная, как говорят, самим святым Лукой. Царь послал в Эфес семь сот оружников своих, и принесли они икону святой Богородицы во Царьград. Патриарх же Лука собрал епископов и весь собор во Святую Софию и, благословив ея, дал икону слуге преподобной Евфросинии; тот же с радостию взял и принёс госпоже своей.

Насчёт святого Луки — фигня. Иначе зачем же Патриарху благословлять икону? Новодел какой-то.

Внимательный взгляд кравчего оценил мои слушательные способности.

— Мишка, слуга её, в Царьград посылаемый, этим летом пришёл в Киев. Туда же и сама Евфросиния ходила. Теперь вот в Полоцк возвращается. Ну, икон от Луки на Руси немало — и у нас есть. А вот частицы Креста Животворящего, на коем господь наш смерть мучительную принял, с каплями крови Его... Ещё прислали ей камень из гробницы Божьей Матери, частицу от Гроба Господня, частицы от мощей святых Стефана и Понтелеймона, кровь святого Димитрия. Князь наш упросил преподобную остановится в Смоленске, отдохнуть да порадовать люд православный святынями редкостными. Ныне они выставлены в соборе Мономаховом. Жители к ним идут, радуются, прикладываются да умиляются. Да и сам наш... восторгался непритворно.

Кравчий тяжко вздохнул и продолжил.

— Сии святые вещи во храме охраняются клириками и стражниками. Да и самой силой господней. Ежели вдруг, помилуй нас боже, какая из реликвий пропадёт, то князю нашему будет великое бесчестье. Город весь перетряхнут, наизнанку вывернут. А когда найдут — великая радость. И "находчику" — княжья милость.

Мда... Яков постоянно повторяет в мой адрес: "ловок". Это вот так оно здесь понимается?

— Забавно. Сочтёшь ли ещё что полезным сказать? Отроку, мудрость вкушающему?

— Э-э-м... Вора, когда найдут... сам понимаешь... А Евфросиния уходит из города через три дня. Караван у неё немалый, охрана добрая... Сама же преподобная пребывает на подворье монастыря Параскевы-Пятницы. Дык где, говоришь, приказчик твой с чудо-бражкой обретается?

Хорошо он из беседы выходит. Поклон, благодарности, уверения и заверения, задом — в дверь, шапку — на голову, мозги — в кучку, дыхание — выровнять, морду — кирпичом...

Новый поворот княжеских интриг заставлял извилины сворачиваться в клубочек. Они заплетались морскими узлами и приветственно помахивали хвостиками. Нужно было сесть, и спокойно, окапывая со всех сторон, как окапывают неразорвавшийся снаряд, собрать и систематизировать информацию по теме.

Разложив всё по полочкам, я, может быть, найду щёлочку — тот самый выход из лабиринта, благодаря которому и живёт мышь белая.

Сперва мы заявились все толпой в Успенский собор, который заложен Мономахом и перестроен Ростиком после частичного обрушения.

Толпа народа. Все крестятся, прикладываются, молятся и коленопреклоняются. Непрерывное жужжание множества голосов, но всё пристойненько. Давки, как в первые дни, нет, толпа прокачивается через центральный неф достаточно интенсивно, заторов особых не возникает. Кому сильно приспичило — распихиваются по боковым нефам. Там по углам и поклоны бьют.

Я внимательно осматривал все выставленные экспонаты. Предлагаемая вниманию коллекция от патриарха внушала уважение своими... раками. Каждый сувенир находился в отдельном ящичке, богато изукрашенном, открытом для обозрения. Правда, прикладываться к содержимому не дозволялось, даже и к ящичкам. Но красивые сосновые аналои-подставки — вполне по зубам верующим.

* * *

Как раз в этом 12 в. крестоносцы в Иерусалиме обнаружили, что паломники отгрызают частицы от Камня Омовения в Храме Гроба Господня. Во избежание утраты святыни, из каменоломен была привезена гранитная толстая плита, которой и был накрыт истинный Камень. Но это не помогло: в 21 в. я наблюдал следы зубов уже и на этом граните. А вы говорите: "кариес", "пародонтоз"...

Особое место в ряду обгрызаемого христианами занимает Крест Животворящий.

Легенды об этом изделии плотника из легионного обоза, которое Иисус тащил по Виа Долороза, отсутствуют в канонических евангелиях. Но существуют, по меньшей мере, четыре основных варианта описания происхождения этой древесины в апокрифах. Распространённый на "Святой Руси" вариант восходит к "Евангелию от Никодима" и возводит обсуждаемое бревно к райскому "Древу познания добра и зла".

Кстати, похоже: фактура не хвойной породы, не деловая древесина. Может быть и яблоня — там же яблоки росли. Если же происхождение не "райское", а туземное, палестинское, то, вероятно, олива.

После казни Иисуса все элементы конструкции были спрятаны в пещере, которую закрыли высокой насыпью.

"Окончив такую работу, им оставалось только на поверхности земли приготовить странную, по истине гробницу душ, и они построили мрачное жилище для мёртвых идолов, тайник демона сладострастия Афродиты, где на нечистых и мерзких жертвенниках приносили ненавистные жертвы".

Кучу глупых шуток и глубокомысленных рассуждений по теме: чьим именно тазом накрылся Иисус и какова роль священного бревна в основании храма богини любви... не будем.

Не все женщины — поклонницы Афродиты: фригидность довольно распространена и в древности. Равноапостольская императрица Елена, мать Константина Великого, в 4 веке докопалась до брёвнышка. И сразу начала его пилить.

Одна часть была оставлена епископу в Иерусалиме, другая же отправлена сыну Константину Великому в Константинополь. Сын тоже оказался "подельчивым": часть отдал своему епископу, часть же, в золотом ковчеге, таскал за собой.

Иерусалимский кусок очень быстро начали защищать от обгрызания.

Уже в 6 веке:

"... епископ сидя придерживает своими руками концы святого древа; диаконы же, которые стоят вокруг, охраняют. Оно охраняется так потому, что существует обычай, по которому весь народ, подходя по одиночке... наклоняются к столу, лобызают святое древо и проходят. И так как, рассказывают, не знаю когда, кто-то отгрыз и украл частицу святого дерева, то поэтому теперь диаконы, стоящие вокруг, так и охраняют, чтобы никто из подходящих не дерзнул сделать того же".

"Если где-то кое-кто у нас порой