— А вы совсем не знаете меня, — горько улыбнулся Легрэ, поднимаясь и подходя к инквизитору. Кристиан неторопливо развязал ему руки и поднес стакан воды — предварительно хорошенько отхлебнул сам, разумеется, чтобы инквизитор не подумал, что его травят. Легрэ помог Ксанте удобнее устроиться на тюках. — Ладно, положим, вы правы, я хотел власти, и я ничего не смыслю в политике, да и в ваши дела церковные не посвящайте меня, умоляю. Я намерен провести остаток жизни только в одной постели, в постели Фернандо, и пускаться во все тяжкие точно не буду. Без Луиса моя жизнь станет серой и скучной, того и гляди возьмусь на старости лет за молитвенник, кляня свои преступления. Вы, Ксанте, добились, чего хотели. Луис будет королем Вестготии и будет хорошим королем. И рядом с ним не будет ни меня, ни Фернандо. Давайте окончим этот разговор, прошу вас, и перейдем к делу. Вы мне уже всю душу наизнанку вывернули и топтать особо как-то уже нечего. Сейчас вам принесут чернила и бумагу, и вы напишите прощение для Луиса. — Кристиан говорил, стирая со лба холодный пот. Легрэ становилось плохо. — Это нужно для инквизиции, на будущее. Вы снимите с герцога Сильвурсонни все обвинения в мужеложстве, и, как лицо духовное, примите его раскаяние и отпустите его грехи. Если любите его, помогайте очиститься. — Легрэ кивнул стражнику. — Принесите перо, чернила и пергамент, и пошлите Алонсо за герцогом Сильвурсонни. Скажите, что его отец желает говорить с ним... Ах да, еще свежих бинтов подайте. — Легрэ посмотрел в глаза инквизитора. — Не хочу, чтобы Луис еще и за вас беспокоился. Ему и без этого хватило боли.

— Вот именно, что вы хотите провести их в постели Фернандо. Так отпустите моего сына. — Ксанте отпил несколько глотков воды и наблюдал, как Легрэ готовит ему бумагу и чернила. А еще видел, как тому плохо. — Знаете, я не стану писать бумагу, если меня сам Луис не попросит, — сказал он. — Я уже один раз пошел против совести, когда поставил печать на документе, удостоверяющем, что Фернандо не одержим. Сейчас он придет в себя и придет сюда пытать меня. Вы хотите, чтобы Луис это увидел?

— Он не придет, — ответил Легрэ, скривившись от боли. — До вас что, не доходит? Я сейчас иду против воли короля. У нас мало времени. Когда Фернандо очнется, вы уже будете далеко отсюда, и вам лучше не знать, что мне придется выслушать от него за все мои вот эти фривольности, что я тут сейчас учиняю. Бумагу пишите, Ксанте, и отдайте лично Луису — и пусть с ней он делает, что хочет. Я отпускаю вашего сына! Я отказываюсь от него, черт бы вас побрал! А если вам кажется, что мне сейчас весело и хорошо, и мучений маловато, берите нож! Я с радостью изображу несчастный случай, случайно упав на лезвие. — В глазах Легрэ стояли слезы и он не скрывал боли. — Вы отняли его у меня! Вы меня уничтожили! Вы правы, так ликуйте и празднуйте победу! Но хоть раз в жизни прекратите свои идиотские игры и сделайте что-то, что спасет вашего сына. И видит Бог, я никогда больше не встану на вашем пути! Я отпускаю Луиса! Совсем! На веки вечные! И я ненавижу себя за это! Чего вы еще от меня хотите?

— Хорошо, — Ксанте взял бумагу и стал писать, ему светил один из гвардейцев, который держал еще и чернильницу, в которое инквизитор обмакивал гусиное перо. На последней строке мужчина затормозил и поднял взгляд на Легрэ. Этот человек отпускал Луиса. Он явно не понимает, что сделает ему такой милостью.

В шатер вошел герцог, руки его, обагренные кровью, лицо бледнее обычного, взгляд, переходящий с инквизитора на барона, — все выдавало невероятное волнение.

— Королю лучше, — сообщил он и шагнул к Кристиану, чтобы взять за руку.

Ксанте потемнел.

— Сын мой, — начал он до того, как заговорил Легрэ, — я написал бумагу, которая поможет тебе не быть обвиненным и обеспечит неприкосновенность. Вот, возьми, — он протянул юношу свиток, на который только что приложил свою печать.

Герцог вздрогнул и поднял на Кристиана темные глаза, а потом шагнул к Ксанте и упал перед ним на колени, тыкаясь тому в ладонь лбом.

— Отец, почему вы не убили меня? Отец... Я люблю их, я не заслуживаю вашего прощения... — плечи юноши сотрясались.

Легрэ скорбной тенью стоял и смотрел на происходящее, не чувствуя застывших в глазах слез.

— Не смей так говорить, Луис, — сказал он, кое-как справляясь с темнотой в глазах. — Ни твой отец, ни я, ни даже Фернандо никогда не пожелали бы твоей гибели. — Кристиан посмотрел на Ксанте. — Вы хотите, чтобы я ушел и дал вам время побыть наедине с вашим сыном?

Ксанте кивнул, а когда барон покинул шатер, потянул юношу к себе и обнял.

— Я вез тебя в клетке, я собирался тебя казнить. Ты не должен меня прощать. Я сделал для тебя слишком много дурного, желая показать тебе, что сила заключается в знании. Ты любишь их?

Герцог кивнул, а по щекам его поползли дорожки слез.

— Тогда бери бумагу и поступай так, как тебе велит твое сердце, а не как желает того старик, которому осталось жить не больше нескольких часов. Скажи королю, что сын Легрэ на заставе Асьяно, это около границы с франками, а еще... Скажи, что ярл знает про то, что они сделали с Анникой. Их предали в первый же день. И я не смог остановить конфликта. И еще скажи, что франкский король Генрих собирается отрезать себе жирный кусок на севере страны.

Луис распахивал глаза все шире.

— Отец, — выдохнул он. — Отец, прошу, неужели ты опять затеял большую интригу?

— Не я, ты же не думаешь, что я бог? — улыбнулся нежно Ксанте, гладя герцога по щеке. — Я всего лишь сошел с ума, когда понял, что ты стал иным, что ты... нет, ты мой маленький светлый ангел, а я... ревнивый старый чурбан, у которого украли сына.

Легрэ вернулся через две четверти часа и увидел, что сын и отец сидят обнявшись. Кристиан взглянул в глаза инквизитора и благодарно улыбнулся ему одними уголками губ. Потом он взял у Луиса бумагу и передал Алонсо, велев надежно хранить и глаз не спускать с документа ни днем, ни ночью.

— Луис, — Легрэ вздохнул, — тебе надо отдохнуть. Ты позволишь мне поговорить с твоим отцом? Наедине.

Юноша оторвался от Ксанте с большой неохотой. В его душе не оставалось ни обиды, ни горечи — он понимал инквизитора, как самого себя. И испуганно посмотрел на барона.

— Король — он жив?

— Жив, я не добрался до артерии, всего лишь небольшая рана, — инквизитор подтолкнул герцога подняться. — Иди к нему. Иди и скажи, что я попросил.

Луис продолжал мяться на месте, а потом нерешительно сделал шаг к выходу, вернулся, обнял порывисто Легрэ и выбежал прочь.

Кристиан нежно улыбнулся ему вслед.

— С ним будет все хорошо, — сказал он, помолчав и присаживаясь рядом с Ксанте. Легрэ вздохнул. — Спасибо вам, что спасли его. Никогда не думал, что скажу это, что захочу сказать вам нечто подобное.

— Вы судите о людях по слухам, — покачал головой Ксанте. — Я живой и так же сильно чувствующий человек. И мне тоже приходится бороться с собой и своими бесами. Вы... если его любите, то не должны отказываться. Луис без вас пропадет. Так что теперь на вашей совести его жизнь, раз уж я попался. Короля не отговаривайте. Он должен меня казнить.

— Мы ему не дадим такой возможности, — Легрэ посмотрел на Ксанте. — Вообще-то я хотел вам предложить что-то вроде поединка, учитывая состояние моей головы и вашей ноги, не на мечах. Шанс пятьдесят на пятьдесят, и чтобы Бог и случай решил, кому из нас умирать. Мне без Луиса все равно бы не вышло жить, вы же знаете. Вы сделали выбор за нас обоих. Мне жаль, Ксанте, но я должен убить вас. Что скажете на счет медленного безболезненного яда?

— Это милосердно с вашей стороны, — согласился мужчина. — И вполне подойдет, потому что такой мог бы оказаться и у меня самого в случае чего. Давайте, — Ксанте приподнялся на руках и одной ноге, чтобы сесть прямо. — Не тяните, а то Луис может вернуться.

— Если Луис войдет, то увидит, что мы с вами вполне по-дружески пьем вино. — Легрэ хлопнул в ладоши и Алонсо принес поднос с графином великолепного вина и парой бокалов. Легрэ достал из рукава мешочек с белым порошком и высыпал в бокал, предназначенный для инквизитора. — Вы сегодня уснете, крепким хорошим сном. Не мучаясь. Но знаете, мне чертовски надоело убивать людей. Пусть ваша смерть станет последней в моем списке преступлений. О ней я буду сожалеть. Что же до Луиса, я не лгал вам, сказав, что у него будет свобода. Я не брошу его и буду защищать до последнего вздоха, но что касается всего остального, пусть он поступает так, как ему велят сердце и его совесть. Ваше здоровье, — Легрэ отсалютовал бокалом Ксанте.

Мужчина улыбнулся

— Я надеюсь на вашу честь, пусть он сам выбирает. Ваше здоровье, — инквизитор сделал хороший глоток. — Отличное вино констатировал он и улыбнулся. — Вы преподнесли мне сюрприз, Легрэ. Теперь я даже понимаю, почему мой сын выбрал именно вас.

— Если бы он был девушкой, я бы просил у вас его руки, — Кристиан хлебнул вина, с горькой улыбкой глядя в бокал. — Я расскажу вашим внукам, что вы были умным и достойным противником, но вашим самым большим достижением осталась любовь к сыну. Надеюсь, в этом они пойдут в вас.

— Вы можете и без этого сделать его счастливым, — еще глоток, и вот уже мужчина опустошает кубок. — А что касается детей, надеюсь, что Луис воспитает их такими же честными, как вы. За вас.

— За вас. И за вашего сына, который проживет достойную жизнь. — Кристиан допил свое вино и налил в бокалы еще, почти до края. Было так странно пить вместе с этим человеком и вот так запросто разговаривать со своим бывшим врагом. Совершенно странный день и вечер. — Можно спросить вас, Ксанте, а посему вы никогда не говорили мне, что я бастард?

— А что бы изменило это в вашей жизни, Легрэ? Разве что я собирался отдать вам земли, которые были подписаны отцом. Судьба распорядилась так, что вы столкнулись с Фернандо. И полюбили друг друга.

— Да, судьба такая странная штука, — задумчиво усмехнулся Легрэ, устраиваясь на тюках поудобнее. — Жаль, вы не увидите завтра лица короля и того, какую взбучку он мне устроит. Презабавное будет зрелище. — Кристиан улыбнулся Ксанте. — Хотите, Луис побудет с вами сегодня остаток вечера. Вы теперь не скоро увидитесь.

— Пожалуй, что хочу, но думаю, ему лучше остаться с королем сегодня, — заметил инквизитор беззлобно. — Я лучше знаю, так что все в порядке. Не усложняйте ситуацию, и тогда вы избежите лишних обвинений и упреков.

Кристиан вздохнул. Он совсем не думал, что избежит упреков, но он определенно постарается все объяснить Луису.

— Что ж, прощайте, Ксанте. Не держите на меня зла, и я на вас не стану. Я рад, что ошибался на ваш счет.

* * *

Кристиан вышел из шатра и жадно втянул ноздрями воздух. Легрэ чувствовал себя каким-то разбитым и в конец уставшим. Алонсо подошел к нему, и Кристиан видя, что и он устал, отпустил юношу отдыхать. У шатра Ксанте сменили стражу.

Легрэ долго бродил по лагерю, среди костров и разбитых палаток, обозов и солдат, но ноги сами привели его туда, где под пологом синего шелка крепким сном спал Фернандо, напичканый настоями мэтра Рамона, и Луис, молчаливой светлой фигуркой присевший на краю королевского ложа. Кристиан подошел к постели, всматриваясь в лицо брата, желая убедиться, что тот действительно спит и не умер.

— Пусть отдыхает, — сказал Легрэ, наклоняясь и целуя Фернандо в лоб с нежностью любящего супруга, — он три дня совсем не спал. Представляешь, все королевство вверх дном перевернул, пока тебя искал. Страшно подумать, во что бы все вылилось, если бы ты погиб, Луис. — Кристиан выпрямился и повернулся к мальчику лицом, ласково погладил по волосам. — Устал?

— Нет, — тот держал за руку монарха и не отводил взгляда от спокойного лица Фернандо. — Мэтр сказал, что все будет хорошо. Он зашил рану и обработал какой-то гадостью, чтобы не загноилось. А еще сказал, что очень повезло, и все могло закончится смертью.

Герцог повернул голову и, наконец, посмотрел на Легрэ.

— Я люблю тебя, — признался тихо и вновь опустил голову, — И короля. Вас двоих. Но Ксанте прав — я грешник. Он простил меня, но бог — никогда.

Легрэ помолчал и с тяжелым вздохом присел перед Луисом на корточки.

— Ты не можешь этого знать. — Кристиан взял руки юноши в свои, осторожно лаская его пальцы и не поднимая глаз. Кусая губы, он тихо сказал: — Я хочу, чтобы ты очень хорошо подумал, прежде чем объявишь нам с Фернандо о своем решении. Дороги назад не будет, Луис. Только когда ты будешь принимать его, ты вот о чем вспомни. Вспомни Фернандо, каким он был до тебя, и каким стал теперь. Как он шел за тобой, как он попал в ловушку Себастьяна. Как он не убил меня по твоей просьбе, хотя мог и хотел. Как горел Валасский монастырь. Вспомни, как мы оплакивали твою смерь. Вспомни, сколько раз я рисковал жизнью ради тебя и сколько раз обидел тебя после. Вспомни, сколько раз ты простил мне мои дурные поступки и грубое отношение. Вспомни наши ночи и признания, наши чувства и страсть. Вспомни и этот вечер, и гавани, и вот такого Фернандо, — Кристиан кивнул на брата, а после, проглотив ком в горле, посмотрел в голубые глаза своего мальчика. — Вспоминай все, но учти, этого больше никогда не будет. Нас больше не будет. Но поступать ты должен как сочтешь нужным. Ты никогда не был нашим пленником или заложником любви, это положение ты сам определил для себя. А для нас ты был жизнью, счастьем, спасением... всем. В людских отношениях не все бывает гладко, но мы с Фернандо любили тебя и будем любить.

Признания падали болью и слезами на душу. Луис и сам много раз спрашивал себя, почему так сильно любит? Почему готов умереть ради них двоих.

— Я обещал Фернандо, — с хрипотцой начал он и смущаясь невероятно, — обещал, что никогда его не оставлю, обещал, что всегда буду помнить, что вы меня оба очень любите. Я обещал, что буду говорить вам только правду. — Голубые глаза поднялись на барона. — Я не хочу тебя потерять. Ни тебя, ни Фернандо... Я люблю вас, и отказаться от вас было бы для меня равносильно смерти.

Легрэ поцеловал руки Луиса и сев на землю, положил голову на его колени. Пусть остановится время. Пусть все прекратиться, лишь бы не было так больно.

— Не оставляй нас... Я обещал твоему отцу отпустить тебя, но это все равно, что лишиться сердца. Я все равно ходил бы тенью за тобой всю свою жизнь... Не смей бросать нас. Никогда, слышишь? — Кристиан обнял руками бедра Луиса, прижимаясь ближе. — Не смей...

— Не брошу, никогда не брошу, — герцог теперь держал Фернандо за руку и одновременно гладил Легрэ по волосам, проникая в пряди и проходясь от края волос до самого затылка. От горячих рук мужчины сердце стучало чаще. "Они оба живы! Они с ним! Все будет хорошо. Все обязательно будет..."

Легрэ долго не шевелился, словно время и правда остановилось. Он думал о том, что было бы, если бы Луиса казнили, он сходил с ума тихо от одного лишь страха за его жизнь. Нельзя так любить, никого и никогда нельзя, невозможно так сильно любить! Кристиан не мог потерять никого из них. Фернандо и Луис — они были единственным, что ему оказалось нужно в этой жизни, и пусть Бог, который не понимает этого, катится ко всем чертям со всеми своими идиотскими догмами и ханжеством! А еще лучше, пусть забудет о них троих и даст им прожить свои жизни обычными счастливыми людьми.