Переизбранный с большим перевесом в ноябре 1964 года, Линдон Джонсон пошел на эскалацию. В начале 1965 года он отдал приказ об операции «Раскаты грома», контролируемой бомбардировке промышленности и инфраструктуры Северного Вьетнама. Военно-морской флот поддерживал десантные операции и предотвращал доставку вражеских припасов по морю и внутренним водным путям. На местах постепенное наращивание боевых сил началось с объявления Министерства обороны о том, что 3000 морских пехотинцев, отправленных в Дананг, были там для защиты американской авиабазы. Отчасти это было правдой, но морским пехотинцам также было приказано проводить наступательные операции в регионе. Пехотные части, называемые «ворчунами», участвовали в операциях «поиск и уничтожение» против Вьетконга на юге, используя превосходящую мобильность и огневую мощь для осуществления стратегии истощения. Американские войска измеряли свой успех количеством убитых врагов или «количеством тел». Эти цифры, как правило, были преувеличены, поскольку они включали гражданских лиц, также как убитых врагов. «Если это мертвый и это вьетнамец, это ВК», — гласила поговорка. Уэйн Смит, боевой медик 9-й пехотной дивизии, вспоминал: «если мы натыкались на четыре разные части тела, мы объявляли о четырех убийствах». За следующие три года сухопутные войска выросли до 800 000 военнослужащих Южного Вьетнама, 68 000 военнослужащих союзников и полумиллиона американских солдат.36
Американские войска действовали хорошо, но вьетнамцы отреагировали не так, как ожидалось. Под руководством генерала Во Нгуен Зиапа, Северный Вьетнам и НФО приняли оборонительную стратегию. Избегая прямых столкновений с тяжеловооруженными американскими частями, вьетнамский враг полагался на засады, снайперский огонь, диверсии и ночные атаки, максимально используя своих легковооруженных бойцов и знание местности, включая убежища в соседних Лаосе и Камбодже. Осознавая важность, которую американцы придавали заявлениям о том, что их бомбы поражают только военные цели, правительство Ханоя разместило школы и больницы рядом с военными объектами. Север понес огромный ущерб от бомбардировок, но сумел скрыть большую часть своей ограниченной промышленной базы и компенсировал часть потерь самолетами и оружием на сумму в два миллиарда долларов от русских и китайцев. На юге американская огневая мощь разрушила деревни, превратив миллионы вьетнамцев в беженцев. Кроме того, приток долларов в правительство Сайгона привел к росту коррупции. Без единой структуры командования военным усилиям США и Южного Вьетнама не хватало координации. Американцы обучали подразделения АРВН полагаться на американскую авиацию и, как правило, давали своим союзникам «простые задачи», которые возмущали вьетнамцев, давно знакомых со снисходительностью колониальных правителей. Устав от войны, многие южновьетнамцы придерживались позиции «пусть это делают американцы». Северный Вьетнам тем временем сравнялся с американской эскалацией по численности живой силы. «Долгом моего поколения было умереть за нашу страну», — сказал северовьетнамский офицер.37
Американская общественность встретила эскалацию в 1965 году с одобрением, но, казалось, была сбита с толку ее целью. Решение состояло в том, чтобы поместить громоздкое объяснение политики США во Вьетнаме в рамки Холодной войны — противостояния свободы и коммунизма.38 Примером этого является речь президента Джонсона «Почему Вьетнам», произнесенная в апреле 1965 года в Университете Джона Хопкинса. Вторя своим предшественникам, Джонсон изобразил Соединенные Штаты великодушными, устойчивыми и терпеливыми по отношению к революции в бедной, отсталой Юго-Восточной Азии. Он был уверен, что мир принесет развитие районам, производящим рис, создаст благоприятный баланс между индустриальной Японией и ее сельскохозяйственными соседями и создаст взаимовыгодную торговлю. Президент пообещал масштабную помощь в традициях Администрации долины Теннесси «Нового курса» для развития дельты Меконга, если Северный Вьетнам выведет свои войска с Юга. Север отверг это предложение, заявив, что отказывается вести переговоры до тех пор, пока Соединенные Штаты не выведут свои войска.
Гораздо более драматичная часть речи Линдона Джонсона «Почему Вьетнам» связала темы Холодной войны с образами из Второй мировой войны. Речь президента была превращена в фильм под названием «Почему Вьетнам» в традициях сериала Фрэнка Капры «Почему мы сражаемся». Администрация позаботилась о том, чтобы войска, направлявшиеся в Юго-Восточную Азию, увидели, «Почему Вьетнам»; она также распространила 10 000 копий фильма в школах и университетах по всей стране. Фильм начинается с того, что Линдон Джонсон читает письмо от матери со Среднего Запада, которая говорит, что не понимает войны. Президент спрашивает, почему Вьетнам? Ответ — кадры из фильма об Адольфе Гитлере. «Неоспоримая агрессия — это развязанная агрессия», — говорит Джонсон, применяя урок Мюнхена к сдерживанию коммунизма. Американским целям «свободы», «надежды» и «процветания», заявил Джонсон, угрожала агрессивная война с целью распространения азиатского коммунизма, описываемая словами «террор», «проникновение» и «подрывная деятельность». Безжалостный враг, поддерживаемый коммунистическим Китаем, убивал «простых фермеров», душил женщин и детей и разорял «беспомощные деревни». Он предупредил: «Если мы хотим сохранить свободу в любом родном американском городе, она должна быть сохранена в таких местах, как Южный Вьетнам».39
Год спустя президент заявил, что Соединенные Штаты добьются в Азии того, чего они добились в Европе и Латинской Америке. Ссылаясь на Теодора Рузвельта, президент определил эту эпоху как тихоокеанскую. Он ответил таким критикам, как Джордж Кеннан, известный как отец сдерживания, сенатор Фулбрайт, который узнал, что ему солгали об инциденте в Тонкинском заливе, и ведущий обозреватель Уолтер Липпманн, который утверждал, что Вьетнам находится вне сферы интересов влияния США, заявив, что Соединенные Штаты усвоили ошибку изоляционизма и должны принять Азию либо как «нашего партнера, либо как нашу проблему». Редакторы «Вашингтон Пост» похвалили президента за то, что он смело возложил на Соединенные Штаты роль великой державы в Азии, даже если многие американцы не были готовы к этому.40 Выступления Линдона Джонсона отражали его собственное некритическое отношение к официальному описанию Холодной войны. Умиротворение и изоляция были неправильными; Соединенные Штаты должны продемонстрировать свое лидерство с применением силы, если это необходимо. В двадцатую годовщину доктрины Трумэна Джонсон написал в публичном письме восьмидесятичетырехлетнему Гарри Трумэну: «Сегодня Америка снова участвует в оказании помощи отпору вооруженным террористам».41
Управление новостями администрации и освещение войны в средствах массовой информации на какое-то время замаскировали контраст между грандиозным видением Свободного мира под руководством Америки и тем, что происходило на местах во Вьетнаме. Белый дом полагался на то, что высшие военные и гражданские чиновники будут придерживаться политической линии. Линдон Джонсон, который смотрел сетевые новости на трех мониторах в Овальном кабинете, лично и энергично воспитывал репортеров. Джонсон любил ссылаться на благоприятные опросы общественного мнения, которые отбивали охоту у других политиков высказывать критику. «Народная поддержка и разумная политика, очевидно, не одно и то же», — отметил обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Джеймс Рестон, напомнив читателям, что изоляционизм в годы, предшествовавшие Второй мировой войне, был популярной политикой в то время.42 Поскольку цели войны США во Вьетнаме было так трудно объяснить, информационная группа пришла к выводу, что в дополнение к президенту только три человека могли эффективно проводить политику администрации, Макнамара, госсекретарь Дин Раск и советник по национальной безопасности Макджордж Банди. «Банди, вероятно, не подходит для домохозяйки на заднем дворе», — заметил Джон Чанселлор. «К сожалению, Банди апеллирует к искушенным, а искушенные уже закостенели в своем замешательстве».43 Макнамара, по его мнению, был, вероятно, менее способным, чем Раск. В конце концов, президент Джонсон взял на себя основную тяжесть объяснения своей собственной политики до такой степени, что его советники опасались, что он слишком увлекся телевидением и казался одержимым Вьетнамом.
Операция «Максимальная откровенность» продолжала работать на администрацию. Известные журналистам как «Пятичасовые безумства», официальные брифинги в Сайгоне стали скорее дезинформировать, чем информировать. Чиновники очистили язык, используя такие термины, как «мягкие боеприпасы» для обозначения напалма, «хирургическая точность» для описания бомбардировок и «сопутствующий ущерб» для обозначения убитых и раненых гражданских лиц. Они объявили количество погибших, а также истории о строительстве дорог и раздаче продовольствия. По большей части корреспонденты сотрудничали, но были разочарованы тем, что стало известно как «дефицит доверия». Посетивший Сайгон Артур Сильвестр, помощник министра обороны по связям с общественностью, не проявил особого терпения к их жалобам. «Послушайте», — сказал он, — «если вы думаете, что какой-либо американский чиновник скажет правду, вы глупы». Работа средств массовой информации во время войны заключалась в том, чтобы служить правительству, утверждал он, когда уходили разгневанные корреспонденты.44 Корреспондент Уорд Джаст вспомнил, как трудно было вести репортаж из Вьетнама, потому что репортеры жили в «четырех зонах реальности» — версии правительства США, версии правительства Южного Вьетнама, версии правительства Северного Вьетнама, которую репортеры воспринимали наименее серьезно, и четвертой и самой неуловимой версии, которая заключалась в ситуации, как она на самом деле была. Никто не знал этой версии, заключил он.45
Телевидение как инструмент
АДМИНИСТРАЦИЯ ОЖИДАЛА, что телевизионные репортажи будут освещать ее версию войны. Телевизионные новости, как правило, усиливали драму «добро против зла» Холодной войны. На канале «Си-Би-Эс» ведущие новостей сидели перед картой Юго-Восточной Азии, которая, казалось, была нарисована картографической компанией «Теория домино». На нем было всего три географических названия — Китай, Ханой и Хайфон, что делало Ханой похожим на столицу провинции своего гигантского коммунистического соседа. Вещатели зарезервировали название «вьетнамцы» для правительства и гражданских лиц Южного Вьетнама, называя вьетнамских врагов коммунистами или «красными» в первые годы войны. Телевизионные репортажи были сосредоточены на американских войсках, но из-за политики сети и военной стратегии они, как правило, показывали сочувственную, хотя и без происшествий, войну. Ссылаясь на опасения по поводу вкуса и порядочности, политика сети запрещала показывать идентифицируемые американские потери, убитых и раненых, если Министерство обороны уже не уведомило семью. В Сайгоне Барри Зортиан предупредил руководителей телеканала, что, если поступят жалобы на видеозаписи, на которых изображены убитые или раненые американцы, телевизионным операторам, вероятно, будет отказано в доступе. В сложившихся обстоятельствах телеканалы часто ограничивали освещение жертв сценами, когда раненых везут для оказания помощи.46
До 1968 года было не так много ужасных кадров для показа из-за трудностей, с которыми сталкивались телевизионщики при освещении реальных боевых операций. Корреспондент, оператор и звукооператор несли около ста фунтов оборудования, соединенного кабелями. Отснятый материал обычно доставлялся самолетом из Сайгона в Нью-Йорк; лишь в редких случаях телекомпании платили за то, чтобы отснятый материал доставлялся в Токио, проявлялся и передавался по спутнику в Нью-Йорк. Таким образом, большинство репортажей не содержали быстроразвивающихся историй. Действительно, поскольку телевизионщики сопровождали войска в миссиях по поиску и уничтожению, они могли быть свидетелями какого-либо контакта с врагом, а могли и не быть. Несколько кинорепортажей, в которых были показаны боевые действия, могли включать авиаудары, приближающиеся минометные выстрелы или звуки снайперской стрельбы. Обычно их отчеты состояли из интервью с солдатами, которые рассказывали о вражеских действиях после того, как они произошли.47
На совещании в Белом доме в 1965 году, посвященном «информационной проблеме», Джон Чанселлор был оптимистичен в том, что больше прессы во Вьетнаме будет означать больше «острых историй типа Эрни Пайла», что, в свою очередь, вызовет большую общественную поддержку.48 Военные корреспонденты часто брали интервью у «гражданина-солдата» с красноречивыми молодыми офицерами, которые будут идентифицируется по имени, званию и родному городу. Солдат говорил о том, что он «здесь для того, чтобы сделать работу», и выражал уверенность в том, что в конечном итоге сделает ее. Эти короткие обмены репликами, казалось, перекликались с историями о достижении совершеннолетия из древней воинской традиции. Зрители увидели молодое тело в военной позе, излучающее физическую компетентность. Затем камера фокусировалась на коротко остриженной голове с чисто выбритой челюстью и лицом без морщин, демонстрируя неотразимое сочетание силы и уязвимости. Молодой американец казался искренним, и хотя он и зрители знали, что он может умереть, его осанка и уверенность противоречили опасности. Иногда солдат, когда его спрашивали о его чувствах по поводу войны, повторял речь президента «Почему Вьетнам» с таким ответом, как «Лучше сражаться с коммунистами здесь, чем сражаться с ними в Сан-Диего».49 Основываясь на ответах на вопрос опроса, «Есть ли телевизионное освещение из-за войны вы почувствовали, что вам следует поддержать парней, сражающихся во Вьетнаме, или нет?» Опрос Гарриса, проведенный в июле 1967 года, показал, что 83 процента американцев почувствовали себя более воинственно после просмотра телевизора.50
Напротив, враг обычно в новостных репортажах дегуманизировался. Американские войска называли врага «гуки», «скаты» или «динки». Например, репортер «Эн-Би-Си» взял интервью у солдата, который упомянул «динков», когда сжигал свои личные вещи, чтобы они не попали в руки врага. Репортер спросил, были ли «динки» солдатами НВА. Солдат улыбнулся и ответил: «Динки были из НВА, Северного Вьетнама, коммунистов, Чарли». На канале «Эй-Би-Си» ведущий Питер Дженнингс сообщил, что США морские пехотинцы близ Дананга затянули петлю вокруг северовьетнамского батальона, превратив конфликт в то, что офицер назвал «перестрелкой с индейкой». Дженнингс сказал, что неспособность противника убежать была редким случаем, потому что «как лиса, когда некуда идти, вьетконговцы залегают на дно». Корреспондент Дон Норт из 1-й кавалерийской аэромобильной дивизии США показал, как одинокий солдат вел «игру в кошки-мышки» под огнем снайперов. Подводя итог, Норт сказал: «После целого дня погони за Чарли в его туннелях и обратно, люди из роты Абеля расслабляются».51
