Чорный Властелин

Понемногу галера приходила в приемлемое, в какой-то мере, состояние. Всё же мы — непуганые идиоты. Иначе не назовёшь. Наши изначальные выкладки по захвату галеры выглядели детским лепетом. Допустим, эффект неожиданности мы рассчитали верно. Берхан и его диверсанты перерезали арабскую команду, как баранов. Но не попадись нам новгородский моряк — сосали бы... хобот. Уговаривая слона отбуксировать приз к берегу. Штурвал, руль... Ага, размечтался. Какая-то хреновина без инструкций к использованию. И всё. Наивный я — думал, что при необходимости смогу управлять галерой. Да и с помощью свежеиспечённого капитана (точнее, под его руководством) наши возможности ограничиваются входом в бухту. Морской бой нам не светит — потопят к чертям или перестреляют. Правда, если мы успешно минуем башни и войдём во вражескую гавань, то удара в спину можно не сильно опасаться. Алхимики чёрного властелина (мои, то есть) приготовили весёлые сюрпризы для посудин врага. Те же осколочные гранаты. Кстати, придумал их не я, а тот самый бляхоносец, что пострадал при взрыве. Умница — догадался сделать толстостенный горшок с множеством железных осколков, набить его баллиститом и совместить со взрывателем на базе гремучей ртути. Дороговато и нетехнологично (пока), но на чудо-оружие вполне тянет.

За хлопотами и волнением время летело незаметно, и я с удивлением заметил, что на востоке показалась заря.

* * *

Рас Бахыр вглядывался в темнеющие стены вражеской твердыни. Рассвет. В любое мгновение должна сработать алхимическая задумка принца. Алхимическая, как же. В глубине души Бахыр был уверен, что принц занимается натуральным колдовством. Что, впрочем, не уменьшало преданности военачальника своему Негусу и его сыну. Рас и сам частенько молился духам предков, в довесок к обязательным молитвам в церкви. А свой колдун — это хорошо, пусть его враги боятся.

Войска были готовы. Солдаты были выстроены, осадные лестницы выданы специально обученным воинам. Впрочем, предстоящий штурм особого энтузиазма у полководца не вызывал. Ему приходилось брать крепости раньше, да не жалкие укрепления южных магометан, а старо-аксумские цитадели, что ничем не уступали стенам Таджуры. И хоть с тех пор прошло немало лет, опытный воевода прекрасно помнил, какой кровью давался каждый штурм. Но Негус сказал 'надо', а армия ответила 'есть'. Бахыр хмыкнул про себя. Странные словечки молодого Ягба Циона расходятся по всей армии, а не только в его собственном полку.

Молодец парень, хоть и колдун. Достойная смена растёт Негусу Нагаст — не каждый сможет за несколько лун сделать из новобранцев полк, способный выстоять супротив конников. А то, что у него в том полку сотня ветеранов, наоборот хорошо — значит, принц не гнушается у старших и опытных людей совета спросить.

Раскат рукотворного грома прервал размышления военачальника. С первыми лучами солнца стены Таджуры Озарились вспышками, и в следующее мгновение ворота города и участок восточной стены окутались дымом.

— На приступ! — Раздались крики командиров. Гулко ударили барабаны, и тёмная волна эфиопской армии хлынула вперёд.

* * *

— Колдовство! — Мустафа не слышит собственный вопль. Голова всё ещё звенит и раскалывается от боли. Как? Как ещё могут несокрушимые стены города взять и осыпаться, словно старая, дряхлая скала во время землетрясения? В ужасе молодой воин делает шаг назад. Облако пыли накрывает его и он заходится кашлем. Ещё один шаг. Затем два... Араб разворачивается и почти срывается на бег, но перед ним встаёт знакомая с детства фигура.

— Остановись, воин Аллаха! В городе наши жёны и матери. Твой долг — заслонить их собой, а Всевышний защитит правоверных от чёрного колдовства!

Мулла Хуссейн. Мало кто не знает этого святого человека в Таджуре. Он мудр, добродетелен и справедлив. И сейчас его голос заглушает страх в сердцах и возвращает утерянную смелость. Взгляд Хуссейна проникает в самое сердце воина, и тот чувствует прилив сил. Мустафа возвращается к стене, решительно сжав в руке саблю, и он не один. Десяток солдат султана закрывает собой пролом в стене. К ним присоединяется ещё один, и ещё... Сам мулла становится в строй защитников города. Его пример воодушевляет бойцов Аллаха. Они верят, что смогут отстоять родной город.

Утренний бриз лениво уносит облако пыли — что ему до людских дел? Восходящее солнце глумливо режет глаза, но Мустафа упрямо щурится и ищет взглядом врага. О, Аллах! Они уже совсем рядом, и их много, очень много. Где же лучники? Со стен летят стрелы, но их куда меньше, чем должно быть! Чёрная лавина подступает всё ближе, не замечая потерь. И вот, первые враги уже лезут на груду камней, что совсем недавно была частью городской стены.

— Аллах акбар! — Господь велик! Но клич защитников тонет в рёве, что исторгают глотки сотен чёрных шайтанов.

Бой. Сабли таджурцев карают дерзких, что посмели посягнуть на родной город. Но на место убитых встают всё новые враги. Как обезьяны, они карабкаются вперёд и наседают на защитников. Вот и первые потери. Один, другой, третий... Воины Аллаха падают под саблями и копьями звероподобных пришельцев.

— Я убийца! Я убийца! — Ухо вычленяет понятные слова из воплей нападающей толпы. Как странно... они говорят на языке ремесленников тиграев... Но нет времени на размышления. Сабля Мустафы поёт свою последнюю песню. Кровь! Она хочет крови! Молодой воин не надеется выжить. Он лишь хочет не пустить врага в свой дом, а его жизнь — такая смешная цена за это. Как же их много...

Стон справа. Сердце пронзает льдом и мир замирает. Медленно, очень медленно, мулла Хуссейн оседает наземь с копьём в груди. Праведный свет в его глазах тухнет, и время возобновляет свой бег. Рот Мустафы раскрывается в немом крике боли. Он рвётся вперёд. Удар, ещё удар! Враги падают. Но... ненависть — это слишком мало, когда умерла надежда, и душа молодого воина устремляется в мир иной, вслед за его духовным наставником.

* * *

Он — первый. Первый всегда и во всём. Он рос первым в своей деревне и был взят в войско Негуса Нагаст. Он стал первым в своём десятке, а потом и в сотне. Когда ему исполнилось две дюжины лет, ни один воин его полка не мог превзойти его в умении владеть оружием. Копьё в его руках — неотразимое жало. Сабли его — быстрее стрелы. В любом бою он всегда в первом ряду.

Впереди — ворота города. Не успел затихнуть колдовской гром, как рас командует атаку. Он летит навстречу победе. Тренированные ноги несут его быстрее газели. Он гепард! Он убийца! Облако пыли всё ближе, оно прячет заветную цель. Наконец ветер уносит завесь и открывает раненную Таджуру. Ворот больше нет! Вместо них — завал из рухнувших сторожевых башен. Плевать! Его не остановишь!

Слева и справа на камни падают лестницы. Ему же они не нужны. Скачок вперёд и вверх! Он будет первым, как всегда. Нога бьёт по камням, отталкивается вновь, и вот он уже сверху. Стрела? Смешно, сабля отбивает её в сторону. С грозным кличем он несётся вниз, на врага. Где-то позади него на приступ идут другие воины Негуса, но он о них не думает.

Наконец-то схватка! Он в кольце врагов, но страха нет. Он неуязвим, враг не может его достать. С железными когтями в обоих руках, он сеет смерть направо и налево. Вперёд, дальше, глубже! Он видит глаза, а в глазах страх. Он видит руки, что дрожат от ужаса. Он счастлив.

Новый Враг, глаза смотрят пронзительно и без страха. Одет богато, сабля в руках хищно сверкает под восходящим солнцем и являет взору вязь на клинке. Удар, другой, но Враг отражает их. Он счастлив встретить достойного противника, но всё равно он будет первым. Клинки сталкиваются вновь и вновь, их радостная песня будоражит кровь.

Он чувствует боль в ноге. Плевать! В следующее мгновение тот, кто нанёс рану, отправляется в ад. Он всё ещё полон сил, одной царапиной не остановить его. Вдруг рука вспыхивает пламенем. Нет! Затем всё тело превращается в лёд. Он видит себя, без руки и головы, видит Врага. Мир кружится перед его взором и гаснет... Но как же так? Он ведь первый...

* * *

— Мой султан! Твой сын остановил врага перед городскими воротами!

— Отлично. Мы можем сосредоточиться на прорыве с востока. Выслать резерв к пролому в стене. Мы должны выдавить амхара из города, тогда у нас будет время восстановить укрепления, и их осада окончится ничем!

— Будет исполнено, Светоч Ислама.

— Что там с галерой?

— Гордость Султана возвращается в город, повелитель.

— Отлично. Несколько десятков головорезов моего племянника будут совсем не лишними. Как причалит, снять с галеры команду и отправить на усиление пролома у ворот. Когда мы закроем восточную стену, нечестивцы обязательно попытаются снова атаковать ворота.

Визирь удалился, а правитель углубился в думы. Как смогли чёрные дикари разрушить стены? Султан не тешил себя иллюзиями о неприступности его столицы — он своими глазами видел по-настоящему мощные и величавые стены городов Леванта и Палестины. Но для орды впавших в варварство негров стены Таджуры должны были стать неодолимыми. Даже во времена Аксума африканцы не могли наскоком брать города, а тем более сейчас, когда у них нет ни катапульт, ни таранов. Но они уже смогли прорваться внутрь, и один Аллах знает, выстоит ли Таджура. Неужели действительно колдовство? Получается, заточённый сейчас в подземелье воин не врал, когда винил в разгроме конного полка чёрное колдовство Мбонга.

Да уж, хозяин Джибути сделал большую ошибку, ввязавшись в континентальные распри и поддержав мятежного негуса Гафата. И теперь, как и сотни лет назад, на побережье бесчинствует взбесившаяся армия дикого соседа. А помощи ждать неоткуда. Мамелюки завязли в войне с монголами. К Хиджазу и Оману идти на поклон бесполезно — они будут только рады разгрому конкурента на Красном Море.

Впрочем, поздно горевать. Пожелает Аллах — правоверные отстоят город. А если же нет... Ну что же, Таджура — крупнейший город султаната, но совсем не единственный. Можно уйти морем в один из городов южного берега залива, куда негры не доберутся. А Эфиопы — пограбят и уйдут. Через несколько лет, когда Мамелюки справятся с вторжением, Султан накажет чёрных наглецов.

* * *

— Повелитель, полки Раса Бахыра ворвались в город через восточную брешь и ведут уличные бои. Но джибутийцы держат оборону в проломе у ворот.

Негус Нагаст кивнул в ответ на донесение. Сын не подвёл — его алхимические... изделия обрушили стены Таджуры. Прямо как во время легендарного похода Иисуса Навина на Иерихон. Йикуно Амлак улыбнулся про себя — после сегодняшнего боя многие вспомнят эту легенду. Не без помощи монахов Текле, конечно же. Вот так, понемногу, и будет строиться вера в богоизбранность соломоновой династии. А через несколько поколений и колдовство ребёнка назовут чудесами святыми. Надо только его вовремя одёргивать.

Интересно, чего ещё можно ждать от его 'знаний свыше'? Сегодняшний штурм — это уже переворот в военном деле. За одну ночь существующие крепостные стены перестали быть надёжной защитой. Негус чувствовал, что одним оружием принц не ограничится — меньше чем за год деревня, отданная сыну, сильно разбогатела. Пусть большая часть серебра пришла из казны Ягба Циона, но ведь принц более чем возместил потраченные деньги — Йесус Моа не только вёл счёт казне юноши, но и осведомлял отца о состоянии дел отпрыска... Но об этом можно подумать позже, а сейчас — бой!

— Используйте третий... заряд. Султан должен уже бросить в бой резервы, и западная стена будет слаба. И призвать ко мне принца Ягба Циона.

* * *

Удай нервно закусил губу и сильнее сжал лук. Проклятые негры! Он отчётливо слышал раскаты грома, с которыми совсем недавно чёрные колдуны пробили стены города. Да и сейчас до него доносились звуки боя у ворот. Десятник почти ничего не говорил, но солдат понимал, что ситуация серьёзна — совсем недавно, соседний десяток (и далеко не он один) был снят со стены и отправлен куда-то в город. Скорее всего останавливать прорыв.

Боец поёжился и заставил себя расслабить руку — лук не топор, и не любит слишком грубого обращения. Всё-таки снятие стольких солдат сильно оголило стену. Хоть и на самом парапете число стражей почти не изменилось, казармы подле стен были совсем пусты. Вот и сейчас, вместо надёжных и привычных лиц, рядом стояли головорезы корабельных команд Султана. Удай не сомневался, что моряки страшны в своей стихии, но насколько хороши будут они на стенах? Стражник надеялся на то, что милостью Аллаха, ему не придётся узнать ответ на этот вопрос.

— Не зевать! Смотреть в оба. — Злобный голос десятника одёрнул солдата. Командир видимо тоже нервничал, что в общем весьма понятно — уже много лет Джибути воевал лишь на море. Войско обленилось за годы раздавания редких оплеух Адальцам и устрашения диких племён. Причём ясно это было даже простому стражнику на стенах...

Что-то происходит впереди, но что? Присмотревшись получше, Удай в ужасе выдохнул.

— О, Аллах! Колдуны!

— Где?! — Десятник появился за плечём воина, как джинн из кувшина.

— Вон там, смотри! — Указующий перст стражника нацелился на группу негров в цветастых хламидах, что становились в круг за несколько сот шагов от стены. Позади них, виднелась группа всадников, скачущих в сторону города.

— Ахмед! Бегом! Доложи тысячнику! — Десятник судорожно схватился за плечо Удая. — Иблис! Не достать стрелами. — Прошипел он, вперив ненавидящий взгляд в колдунов.

— Что будем делать, господин? — Обратился солдат к начальнику.

— Молиться Аллаху.

Тем временем на стене явственно услышали топот негритянских коней, и он становился всё громче, с приближением всадников. Но взгляды защитников стены были прокованы не к ним, а к кругу вражеских колдунов, что творили свои таинственные ритуалы. Один лишь десятник смог сбросить с себя гипнотическое оцепенение.

— Не спать! Стреляйте по всадникам, раз колдуны слишком далеко.

Удай испонил команду первым, и не удивительно, ведь он стоял прямо подле десятника. Стражник натянул лук и пустил стрелу. За ним последовали другие. Но... стрелы пропадали впустую, впиваясь в сухую, холодную землю вместо плоти эфиопов и их лошадей. Десятник и сам понимал, что редкая стрельба со стены практически бесполезна против галопирующих всадников, но душа его требовала сделать хоть что-то, а не безропотно дожидаться окончания колдовского ритуала.

А негры были всё ближе. Уже слышно было ржание лошадей и были видны факелы в руках всадников. Факелы? Удай вздрогнул и чуть не выронил стрелу. Конечно! Они должны быть частью колдовского ритуала. Как мудр десятник. Стражник прицелился со всем старанием и... вновь промахнулся.

— Шайтан! — Он потянулся за следующей стрелой. Негры почти достигли городской стены. Удай наложил стрелу на тетиву. Краем глаза он заметил, как эфиопы стали поджигать какие-то горшки и швырять их о стену. Он натянул лук, выцеливая ближайшего всадника. Тот тоже бросил горшик под основание стены и вздыбил лошадь, разворачивая её.

— Вот ты и попался. — Промелькнула мысль в голове стражника, в тот момент, когда он выпустил стрелу в замершего на мгновение врага.