Глядя на соискателей во время первого тура прослушивания вплоть до появления Варбурга, Риан их жалел. Бедняги, не знают, куда пытаются попасть! Молодые, глупые, амбициозные и безбожно наивные, они летели к славе, как мотыльки к открытому огню, не подозревая, чем за всё это придётся платить. Одни шли, чтоб насытить собственное тщеславие, кого-то манил доступ к таким вещам, что были недоступны обычным людям. Омеги видели в сцене и экране способ выгодно выскочить замуж, но не задумывались, как часто меняют фаворитов и содержанцев богатые и уже знаменитые. Как часто такие смельчаки остаются ни с чем. Когда-то и сам Риан едва не купился на блеск и роскошь, пока его крепко не щёлкнули по носу в самом начале.
Риан и Авель жили в заурядном приюте имени святого беты Роберта Завойского с полутора лет и до самой продажи. Приют был далеко не самым процветающим и образцовым — руководство периодически приворовывало. Иногда воспитанники откровенно голодали, стоило в общий котёл попасть чему-то испорченному, и тогда сильные отбирали доппаёк у слабых. Тогда-то Риан и начал драться — отбивая пайку, которую получали он и Авель. Вступался он и за других "совят", после чего, как правило, следовало наказание. Спальни были общие, и только старших, начиная с двенадцати лет, расселяли по отдельным, драки на сон грядущий вспыхивали довольно часто, нередки были подлянки самого разного толка, и приходилось постоянно быть начеку. Одежда переходила от старших к младшим, пока полностью не изнашивалась, игрушки, которые дарили сердобольные горожане и благотворители, тоже были общими, и воспитанникам активно внушали, что ничего своего у них здесь нет и быть не может. И потому у двух неразлучных "совят" быстро завёлся секрет — тайничок, в который они прятали самые разные мелочи, которые Риан таскал прямо из-под носа воспитателей и других детей. Маленькая красная машинка, какая-то большая непонятная монета, очень старая и тусклая, воздушный шарик с забавной нарисованной рожицей, который они аккуратно сдули на новогоднем празднике и унесли в кармане Авеля — его никогда не обыскивали при подозрении на кражу — разноцветные картинки, две оброненные директором пуговицы — "совята" таких и не видели никогда... Летом в тайник попадали цветы, которые они приносили из оранжереи, в которой отрабатывали наказания вместе — Авель обязательно напрашивался, чтобы не бросать Риана одного. Один раз они там даже заночевали — им было сказано, что не вернутся в общую спальню, пока все выделенные им грядки и клумбы не будут прополоты от сорняков. Оранжерея была очень большой, красивой, у неё была прозрачная крыша, ночь выдалась звёздная, и друзья долго не засыпали, любуясь открывшейся картиной. Потом тайник нашёл вредный "волчонок" Теодор, наябедничал клерику, и Риан всё взял на себя, чтобы не наказывали Авеля. Тогда его хорошенько выпороли — монета оказалась очень ценной вещью, и её давно искали по всему приюту. Риан никогда не жалел, что поступил именно так — всё, что у него было по-настоящему своего и ценного, было в Авеле.
Они то и дело спали вместе — так было гораздо лучше, чем в отдельных кроватях, стоящих на большом расстоянии друг от друга. Мальчики очень любили нюхать друг друга, когда было страшно или грустно — они в эти моменты шептались о чём-то своём, и становилось легче. И засыпалось лучше. Главное — не пропустить момент и успеть вернуться, чтобы клерик опять не начал ругаться. Один раз мальчики попались с поличным, за это влетело обоим, а заодно их оставили голодными на весь день. Зимой, когда ломалось отопление, мальчики очень плотно заворачивались в одно одеяло, и так становилось особенно тепло. Вместе они были счастливы и часто позволяли себе помечтать о вещах, которые видели по телевизору в игровой.
Продали их, когда "совятам" было по десять с половиной лет. Это было осенью. Риан хорошо помнил, как прямо ночью их с Авелем выволокли из постели и прямо в трусиках и майках куда-то потащили. Даже не рассердились! Было очень холодно и страшно, и "совята" крепко держались за руки. Их привели в часовню, и там были какие-то чужие люди, при виде которых у Риана душа едва не ушла в пятки. И всё же он отважно заслонил Авеля своей спиной, чувствуя, как друг боится и крепко держится за него. Их долго вертели, разглядывая со всех сторон, ощупывали, обнюхивали — это было самым противным, ведь сами эти люди пахли не слишком хорошо — потом силой раздели догола, снова долго на что-то смотрели, а потом на глазах у перепуганных мальчиков отсчитали деньги и передали из рук в руки. Потом их одели, вывели из приюта, посадили в большую чёрную машину — позже Риан узнал, что она называется "Мустанг" — и увезли. Только спустя много лет Риан снова увидел свой приют — снаружи, когда проезжал мимо с хозяином, будучи уже весьма известным. При виде забора из бетонных столбов и металлической сетки, от которого ребятню постоянно отгоняли, а у "волчат" особым шиком считалось залезть на самый верх (один потом перемахнул через край, и больше его никто не видел), Риан едва не прослезился. Да, в приюте было плохо, но зато он был там не один. Риан бы с удовольствием поучаствовал в рекламных акциях какого-нибудь благотворительного фонда или сделал взнос на счёт родного приюта, приехать туда с подарками, однако в планы хозяев это никак не вписывалось, и уже после второго отказа Риан заставил себя забыть об этом.
На новом месте всё было по-другому, за исключением одного — и там у них с Авелем ничего своего не было. Их поселили в большой тесной комнате, в которой уже жили другие омеги — постарше. Были и совсем взрослые, которые смотрели на новеньких с ужасом. Мальчиков не водили на уроки, как было в приютской школе, не заставляли работать по хозяйству — мыть полы, например. Это делал отдельный омега, уже немолодой и запуганный до такой степени, что никогда ни на кого не смотрел. Новеньких заставляли делать самые разные непонятные вещи в просторных светлых комнатах, где стояли какие-то штуки с блестящими стеклянными глазами, треноги, рамы — диковинная тогда для них техника. Для работы всё время приходилось раздеваться догола и ходить так до самого конца, что очень смущало. Однако старшие делали это совершенно спокойно, и постепенно омежки тоже привыкли раздеваться по первому же приказу. А делать приходилось много чего, и мальчики не сразу начали понимать, что именно от них требовали. Сначала это была просто фотосъёмка. В приюте их иногда фотографировали, но при этом говорили просто стоять или сидеть и смотреть в камеру. А тут... Мылись каждый день, причём прямо с утра, на них постоянно ругались, награждали затрещинами, силком укладывали, сажали или ставили в нужную позу, мазали какими-то кремами и краской, объясняли, какое выражение лица нужно показывать. Первым, что конкретно о них требуют, сообразил Риан, а потом, уже в перерывах, один из фотографов заметил, что в паре у "совят" получается куда лучше. Авель, доверившись другу, постепенно научился показывать всё, что нужно, сам, и их начали фотографировать по отдельности.
Это была очень странная работа, и смотрели на них во время неё с каким-то болезненным и жадным интересом. Риан и Авель чуяли, что тут кроется что-то плохое, хозяева им категорически не нравились, но ничего поделать с этим они не могли — первая же попытка сбежать была наказана долгим сидением в пустой холодной комнате голышом и без каких-либо одеял. Причём без еды и воды. Кормили, правда, хорошо — когда мальчики вели себя примерно, а иногда даже давали сладости — чаще, чем они видели подобное в приюте. Сначала им казалось, что тут на самом деле не так уж и плохо, пока не началось самое страшное.
Риан частенько бегал по съёмочном павильону, пытаясь понять, куда они попали. Любопытный "совёнок" даже сумел пробраться туда, куда пускали не всех, увидел, что там снимают, и долго потрясённо смотрел, как именно это происходит. Так Риан впервые узнал, что такое "секс", и увиденное было возмутительным и странным настолько, что он, прибежав обратно к Авелю, моментально ему всё рассказал. Тогда к их работе добавилась не самая приятная деталь — их начали заставлять вставлять себе в попы какие-то странные штуки и подолгу ходить с ними. Это было жутко неудобно, больно поначалу, эти штуки, которые хозяева и старшие называли словом "пробка", так и норовили выскочить... Теперь всё стало ясно, и мальчики перепугались. Они часто видели, как кого-то из старших уводили, бывало, что надолго, а потом те возвращались в слезах и с кучей синяков, а то и битые куда серьёзнее, после чего их всем скопом утешали, как могли. Лишь единицы оставались глухи к чужому горю. Некоторым из этих несчастных приходилось подолгу отлёживаться, и кто-то их смазывал мазью как раз в районе попы. Посоветовавшись, Риан и Авель решили больше пробки не носить, и это решение закончилось страшным наказанием. Когда один из хозяев заметил, что "совята" без пробок, то велели вставить их, как и было велено. Риан и Авель, крепко держась за руки, дружно сказали "нет"... и их грубо и цинично изнасиловали. Это был один из самых страшных дней в жизни будущего Аполло Ская, и впоследствии, когда случались самые отвратительные дни, он то и дело просыпался ночью в холодном поту от кошмаров, в которых на его глазах снова и снова насиловали его с Авелем — ещё детей. В ушах крики, крови немеряно... Как их тогда не разорвали настоящими членами, Риан так и не понял. Возможно, причиной были обильная искусственная смазка и анатомическое строение анального кольца омег, самим Флоренсом предназначенного для подобных действий. Разумеется, Риан не собирался безропотно подчиняться. Он сопротивлялся изо всех сил, брыкался, даже кусался, едва не выбил глаз одному из насильников, порывался вырвать из их лап друга, а потом долго рыдал от бессильной злости на самого себя и боли. И это стало началом Ада.
Помимо фото и видеосъёмок "совят", которым уже было по одиннадцать лет, начали сдавать за деньги каким-то людям, которые тоже насиловали их, но делали это уже иначе — они со смаком разглядывали своих жертв, лапали, обнюхивали, а то и вылизывали чуть ли не с головы до ног. Сами видеосъёмки тоже изменились — "совят" активно приучали к сексу перед камерой, за ошибки и вынужденные простои наказывали. Оставалось смириться и терпеть — три новые попытки побега провалились, после чего снова следовало жестокое изнасилование — однако смиряться Риан не собирался. Он снова и снова строил планы, как бы убежать, и только Авель кое-как удерживал его от откровенно авантюрных и опрометчивых действий. Юный, но уже мудрый омежка понимал, что если не утихомиривать друга, то они так и не вырвутся на волю. Нужно было набраться терпения и ждать. Возможно, очень долго. Именно тогда и начал расцветать актёрский талант Риана, проклюнувшийся ещё в приюте, когда мальчики активно фантазировали в своём тайном месте или разыгрывали коротенькие сценки из сказок — Авель очень хвалил друга, говоря, что у него удивительно хорошо получается. Талант Риана быстро оценили хозяева, и омежка, снова и снова наступая себе на горло, старался работать так, чтобы их с Авелем поменьше наказывали. Чтобы к моменту побега они были целы и здоровы — не раз видел, во что превращались старшие сородичи, если хозяева оставались недовольны. Некоторые потом умирали или просто пропадали, а потерять Авеля Риан боялся больше всего на свете и изо всех сил помогал ему осваивать все нужные навыки. И Авель начал его постепенно догонять.
Помимо сексуальных "искусств" мальчиков учили обращаться с косметикой, которой активно прихорашивали омег перед съёмкой, а также скрывали следы истязаний или перенесённых болезней. Риан и Авель помогали друг другу и остальным не только наводить марафет, но и причёсываться. Сроки подготовки к съёмке часто были "аварийными", сами омеги не успевали и потому готовились все скопом, помогая друг другу. Риан начал осваивать тонкости гримировки первым и пару раз сумел сотворить такое, что хозяева пришли в бурный восторг. Уже став известным и начав официальную карьеру, Риан заметил, как его придумки и хитрости используют уже большие студии. Таланты "совёнка" продолжали проявляться и развиваться, а во время одной из съёмок кто-то объявил, что Риан отлично танцует — пробовали снимать кое-что новенькое. Танцы были особой слабостью мальчика ещё в приюте — он заворожённо смотрел выступления известных танцоров по телевизору, если попадал на эти передачи, пытался что-то повторять, и свидетелем этим попыткам был только Авель, который очень хвалил и это. До того, как их продали, Риан мечтал после выпуска поступить учиться танцевать. Кто мог тогда сказать, что его первой школой танцев станет не балетная студия, а площадка порносъёмки?! Риана снимали всё чаще и чаще, хозяева были очень довольны, под это дело мальчишка смог выбить кое-какие льготы для себя и Авеля.
А потом началось созревание.
Чем ближе была свобода, тем чаще Риан вспоминал годы рабства. Воспоминания об этих годах, прожитых в атмосфере безнадёги и страха, всё ярче высвечивались в его мозгу, лишая сна и покоя. Не только осторожность вызывала его "подвисы", но и эти самые воспоминания, вылезающие при каждом намёке. И это было больно.
Первая течка прошла в мареве сплошного кошмара. Риан так хорошо пах, что его начали заваливать за неделю до самой течки, и это он кое-как терпел, но когда началось... Самое первое изнасилование показалось ерундой. Нюх омежки так обострился, что худо-бедно терпимая ранее вонь хозяев казалась просто чудовищной, их прикосновения — грязными и особенно болезненными. Но что было хуже всего — он в какой-то момент начал получать от этого удовольствие. Когда всё закончилось, мальчик долго бился в слезах. Ему было ужасно стыдно, он был противен сам себе. Авель попытался было его утешить — до его первой течки оставалось не так долго — но это не помогало. Хуже того, осознавая, через что придётся пройти другу, Риан проклинал хозяев самыми страшными словами, какие только мог придумать. И он не ошибся. Когда Авеля втолкнули в их комнату — отдельную, пусть и крошечную, переделанную из чулана для хранения оборудования — на несчастного омежку было больно смотреть. Весь в синяках, глаза пустые, в лице ни кровинки. И это было только начало.
Кошмар продолжался вплоть до четырнадцатилетия Риана, за полгода до которого, едва течка вычислилась с точностью до суток, их перестали насиловать от её начала и до конца очистки. Бесконечная череда съёмок, лиц, отвратительных запахов, погубленных жизней... И вот однажды на съёмку приехал какой-то очень важный бета. Риан догадался об этом по тому, как почтительно с этим человеком в дорогущем костюме разговаривали его хозяева. Этот бета — полноватый, не самый высокий, заметно потеющий — с первого же взгляда и вдоха показался таким же мерзким, как и остальные, и всё же омежка чувствовал, что этот чем-то отличается от них. Чем — он не мог понять и сообразил уже позже, когда узнал, для каких целей его купили. А тогда была самая рутинная съёмка, во время которой он, откровенно красуясь и пританцовывая, ворочался на широкой кровати под нехитрую музыку. Чужак так пристально на него смотрел, что Риану захотелось его подразнить... И скоро совершилась сделка. Когда Риан понял, что его снова продают, то первым делом вспомнил об Авеле, но первый же вопрос был прерван на середине.
