Зверь лютый Книга 38 Ляхолетье

И, конечно, тема княжон. Принцесса пригласила их к своему двору. Одон согласился и вежливо пообещал прислать сестёр, едва княгиня-регент обзаведётся столицей.

Принцесса радостно улыбнулась в ответ и предложила ему принять участие. В приобретении столицы. В смысле: в походе на Краков.

Она была мила, кокетничала напропалую. Строила глазки и краснела удушливой волной, едва соприкоснувшись рукавами. Пока Миссионер не спросил её тишком:

— Так ты этого в следующие мужья выбрала?

— Что?! Тьфу на тебя!

Враз отшибло, разговоры пошли уже деловые.

Увы, Одон, как часто бывает у мужчин, пользующихся вниманием женщины, уже уверовал, что ему будет только по шёрстке. Перемене удивился и обиделся. Изначальное согласие перешло в саботаж.

Однако очевидные вещи делались: его мачеха с детьми и парой десятков беглых русских бояр была отправлены в Гданьск.

Вывозить их на восток рискованно. В Сероцке мой гарнизон, но туда ещё дойти надо. Мазовия горит, Плоцк осаждён. Дальше к востоку вылезли из лесов ятвяги, которые вообще сами по себе.

Предполагалось отвезти через Гданьск в устье Двины. А дальше... на Русь. Главное: удалить из Польши, где эта семейка создаст проблемы.

Хотели как лучше, а получилось как всегда — наш случай.

В двух днях пути пленники взбунтовались, конвой оказался ненадёжным. Все дружно убежали. В Силезию. Вскоре оттуда, из Вроцлава, прискакал послух Одона. С неприятной новостью: Силезкие Пясты собирают войска.

Появление Евдокии внушило силезцам уверенность в победе. А так-то они и сами по себе сепаратисты и мятежники.

* * *

Силезская ветвь начинается с Изгнанника. К смерти отца Болеслава III он был уже взрослым мужчиной (33 года), женатым, имеющим сыновей. Кажется, у него было что-то странное в наследственности нижних конечностей. Три его сына получили прозвища по ногам: Болеслав I Долговязый, Мешко I Плясоногий, Конрад Тонконогий.

Изгнанник рассчитывал, что жизненный опыт и воинское умение позволят ему, как Болеславу Храброму, объединить Польшу.

Увы, он столкнулся не с соседними королевствами и их армиями, а с куда более опасным противником — собственной мачехой.

Три года войны с участим русских князей. Один из них (Игорь Святославич, которого потом киевляне дубьём забьют) получил город Визна в Мазовии. Ослепление Петра Власта, отлучение от церкви, побег к шурину, императору Конраду III. Тот обещал. Но сперва не получилось, а потом ушёл в Крестовый поход.

Изгнанник сидел в Германии и тихонько ругал императора. А его старшенький, Болеслав Долговязый, верноподдано участвовал в императорских войнах 1158-1162 г. Прославился убийством известного итальянского рыцаря на дуэли у стен Милана.

Служба вознаграждена в 1163 г.: Кудрявого заставили согласиться на возвращение в Силезию изгнанных князей. Типа: после смерти Изгнанника его сыновья не будут претендовать на место князя-принцепса.

Странная уверенность для человека, который сам попал на это место незаконно.

Надеялся, что такое соглашение удовлетворит Барбароссу и удержит его подальше от Польши. При этом Кудрявый сохранял контроль над силезскими городами.

Через три года, после провала польского крестового похода, изгнаньичи изгнали краковские гарнизоны. Незамедлительная карательная экспедиция принцепса закончилась катастрофой.

После почти 16-летнего изгнания Долговязый вернулся в Силезию со своей второй женой, немкой Кристиной, старшими детьми Ярославом и Ольгой и младшим братом Мешко Плясоногим. Самый младший, Конрад, остался в Германии.

Болеслав и Мешко первоначально правили совместно. Кристина интриговала против Ярослава, побуждая мужа склонить сына к духовной карьере, освободив княжеский трон для ее сыновей. Ярослав возмутился и в 1172 г. поднял восстание против отца. Долговязый бежал в Эрфурт и вернулся только благодаря Барбароссе. Ярослав добился своей цели — ему в удел дали Ополье.

Этого пока не случилось. Но все карты розданы: конфликты уже имеются, персонажи осознают свои интересы и строят ковы.

Чуть дальше в РИ (в 1177 г.) когда малопольские магнаты поднимут восстание против Мешко III Старого, с участием Гедко, епископа Краковского, старшего сына Мешко Одона и Казимира II Справедливого, Долговязый активно поддержит мятежников.

Но — Пясты: подозревая Долговязого в намерении завладеть всей Силезией, его брат Плясоногий и сын Ярослав поддержат Мешко Старого. Долговязый бежит за границу.

Казимир сядет в Кракове и договорится с Плясоногим, передав ему пять малопольских городов в обмен на признание князем-принцепсом. Затем поспособствует возвращению в Силезию Долговязого.

Племяш же! Родная кровь же!.

Или — разделяй и властвуй: трижды возвращенец вынужден выделить отдельное княжество Глогув и передать его повзрослевшему брату Конраду.

Потом (в 1202 г.) после смерти Мешко III Старого Мешко Плясоногий предъявит права на краковский престол как старший представитель рода Пястов. Краков его не примет. Будет новая война. В спор вмешается папа римский Иннокентий III. Вначале признает князем Кракова сына Казимира II Справедливого Лешека Белого. Типа: майорат. Плясоногий не уймётся. Тогда 9 июня 1210 г. папа передумает. Типа: лествица. Плясоногий утвердится в Кракове. И через год умрёт.

И такая дребедень

Целый день:

Динь-ди-лень,

Динь-ди-лень,

Динь-ди-лень!

То тюлень во князьях, то олень.

В смысле: то Тонконогий, то Плясоногий, то Долговязый.

Обычная жизнь феодала. Интриги, измены, предательства... С т.з. истмата — сплошной тормоз: разрушения, проводимые радетелями за милую Отчизну и веру Христову, отбрасывают общество назад. Ценности не создаются, а разрушаются или перераспределяются в пользу более удачливой группы физкультурников по железу.

Многовековой бег на месте. Смысл существования — определение альфа-самца в стае. Но шимпанзе не выжигают джунгли вокруг. А вот мы... значительно разумнее.

На роль белки в колесе очередного варианта феодализма, в одеждах АИ, магии или боярки, и мечтают попасть тысячи читателей в 21 в.

Бег на месте — общеукрепляющий. Вызывает мышечную радость?

Как бы это дело... оптимизнуть? — Да запросто! Отменить феодалов!

Тут вот какая подробность... Они ж не от сырости заводятся, они ж — производное от условий мат.производства. — Элементарно! Меняем этот мат!

Можно. Если представлять куда и как менять. Но вот же засада: не умеют они. — Ну это вообще не тема! Учить!

Само собой. Но... не хотят они.

Многие не хотят для себя — и так всё знаю, нахрен.

Другие не хотят для других — неча им, нехрен.

Потёмкин как-то высказался об обучении грамоте крестьян: только чтобы матушку-государыню правильно славить.

Тогда... атомизация.

Отдельный человек, освобождённый от давления его традиционной группы, сам примет решение: хочу учиться. Или: не хочу. Понятно, что он сделает выбор исходя из прежнего опыта, из внушённых ему ценностей. Но — сам.

Это — больно. Это — горько. Это — катастрофа. Это — десоциализация. Разрыв прежних связей. Семейных, соседских, общественных. Религиозных, национальных, сословных. Утрата привычных вещей, мест, действий... Родных лиц. Утрата себя.

Да. Ты сам прежний — не нужен. Вреден. Потому что не хочешь меняться. А тех, кто хочет — бьёшь палкой по голове. Или помогаешь тем, кто бьёт.

И получаем насилие. Террор. Массовый. С бешеной ненавистью, с всенародными проклятиями тому, кто подобное навязывает.

Мне. Зверю Лютому.

* * *

Конец сто пятьдесят первой части

Часть 152 Помнят польские паны....

Глава 782

— Куда силезцы пойдут?

— Как куда? Сюда! Надо срочно собирать хоругви!

От Вроцлава до Познани 180 вёрст. Направление удара очевидно.

Через пару дней выясняется, что Долговязый, не участвуя в крестовом походе, начал, однако, с весны повышать боеготовность войск. Получив известие о коронации Казика, т.е. о смерти старших Болеславичей, предъявил права как старший среди Пястов: он 1127 года рождения, а Казик 1138 г.

То, что старшинство считается не по годам, а по коленам... что Изгнанник отказался за себя и потомство от претензий на место принцепса... что клялись императору вести себя прилично... ничего не значит — Пясты, сэр.

Важно то, что Силезия мощнее Великой Польши, может выставить больше войск.

Одон паникует, требует у принцессы денег, воинов, оружия. И она, раздражённая обоснованными наездами своего только что поклонника, едко выдаёт:

— Слабоват ты, Одон Мешкович. Собирай дружины и шагай к границе. К Миличу, например. Или к Равичу. А я со своими иду к Кракову. Собираю людей из Куявии, Малой Польши, Подляшья... Имея больше воинов, я заставлю Долговязого принять мои условия. В которых и тебя не забуду.

Слабак ты, Одонишко. Не правитель сильный, не воин храбрый. Не мужик. Ну уж ладно, озабочусь, при случае, твоей нуждишкой. А пока я буду дело делать, ты там на шухере постой. Изобрази, типа. Присутствие чего-то.

Смысл в таком есть. Познаньская армия повиснет над северо-восточной границей Силезии, опираясь на свои крепости. Даже собрав втрое большое войско Долговязый не сможет действовать быстро. Ну, выдавит он Одона к Познани. Крепость сильная, воинов соберётся достаточное. Постоит у города месяц-другой, а принцесса соберёт войска в богатых провинциях юго-востока, явится и сделает Долговязому больно.

Жаркие споры по поводу делёжки захваченного имущества, нарастающая взаимная неприязнь, и принцесса выдвинулась, со своими постоянно растущими войском и свитой (свита растёт значительно быстрее), на юго-восток. Через Ченстохов, уже упомянутый в Золотой гнезнинской булле, но городом ещё не являющийся — феодальная усадьба.

Вперёд послали епископа Вернера. Для подготовки общественного мнения и торжественного въезда регента принцепса в столицу.

Сама же неторопливо двинулась следом, являя милость и умиляя аборигенов видом новой власти.

Кричали шляхтичи — ура! И в воздух чепчики бросали: как я уже объяснял, чепчики — основной головной убор мужчин и женщин в эту эпоху в Европе.

Краковяне были за, но в город не пускали: выторговывали себе привилегии. Сношения со столичной знатью шли медленно. Придти и стать под городом с толпой народа... Будут конфликты вокруг постоя. За всё придётся платить втрое, а местные будут тянуть время, радуясь нежданным доходам.

Принцесса, избегая конфликта, до города не дошла, а двинулась к Вислице. Типа: на Кракове свет клином не сошёлся, у меня и другие важные дела есть.

Навестить дом, ставший за последние годы столь ненавидимым... и столь родным. Вещички оставленные забрать. Людишек перетряхнуть. Сейчас Вернер договорится, столица откроет ворота, и я въеду туда, на белом коне, с трубами и фанфарами, госпожой и повелительницей. А всё злобные и язвящие будут повержены и унижены.

Потеря темпа. Кроме её неглупой головки в стране было ещё немало людей, которые думали и делали.

Через неделю в Вислицу прискакал Вернер. Побитый и ободранный.

— Всё пропало! Меня выгнали! Чуть не убили! Дружины Долговязого вошли в Краков!

Ап-ап.

— Как же так?! Мы же оставили познаньцев нависать над силезцами... Мы же почти договорились с Краковским каштеляном... У меня же благословение архиепископа...

И Великая Княгиня Краковская Елена Ростиславовна беспомощно разрыдалась на груди фаворита.

Евдокия — змея. Или, если кому нравится, ехидна.

Беглая познаньская мачеха нашла общий язык с вроцлавской мачехой — Кристиной, второй женой Долговязого. Дамы ощутили внезапную приязнь, отметили сходство судеб, обсудили тяжёлую женскую долю. Обменялись технологическими приёмами оказания влияния на мужа и устранения пасынка-наследника.

Ночная кукушка всех перекукует — у Долговязого не было ни сил, ни желания сопротивляться такому ку-ку.

Русская свита Евдокии убедительно доказывала, что отряды принцессы слабы и малочисленны. Даже и Познань сами взять не смогли. Кабы не наши изменники...

Появились люди из Кракова. С очевидной пропозицией:

— Мы всегда были за законного государя Владислава. И его законного наследника. Не изволит ли ясновельможный пан князь занять Краковский престол, как и положено по старшинству?

В РИ так позднее случится с Плясоногим.

Одновременно в Польше распространяются две новости.

Пруссы взяли Плоцк.

Все скорбят и молятся за невинно убиенных. В ходе резни погибли Лешек Болеславич — младший сын покойного Болеслава IV, его сестра, епископ Лупус Годземба, магнаты, шляхта... И множество простого народа.

Да и фиг с тем епископом! Но наследник покойного короля — тоже покойный...

Другая новость — утечка из окружения принцессы.

Казик встретил свою судьбу.

В Гданьском заливе я, со своей разнообразной свитой, добрался-таки до шилохвостов. Рандеву, в неспокойном море... нашлись.

На третий день утром Казик был обнаружен в каюте мёртвым. Без следов насильственной смерти, розовенький такой. Как обычно бывает после применения синильной кислоты. Я про это — уже.

Он был давно нездоров. Прям с того момента, когда я ему касторки кружку прописал. Провели панихиду, поскорбели. Или правильнее — скорбанули? Зашили в мешок, выкинули за борт.

Тяжёлая балтийская волна чуть расступилась, принимая тело несостоявшегося короля и мужа-неудачника. И сомкнулась без следа. И чего ему было не жить в счастии и согласии? — А вот.

Связь работает, сообщил принцессе. Та обрадовалась и поспешила поделиться горестной вестью с своим окружением.

Пример вредности дальней связи: инфа идёт быстро и попадает не в те уши. Кабы я не поспешил порадовать принцессу — она не разболтала бы. Инфа дошла бы... фиг знает когда. Через Русь? — Месяца два-три. Ляхи бы перегорели и успокоились.

Сам дурак. Что не ново.

Формально ничего не изменилась: она коронованная королева, соправительница, регент при отъехавших на минуточку муже и сыне.

Муж, волей божьей, помре. Так сыночек же остался!

Реально же... Женщина быть правителем не может. Маленький мальчик... сомнительно. И — это следующее поколение. То же колено, что у Долговязого — оба внуки Болеслава III Кривоустого.

В Польше нет нормальной лествицы. Но есть мнение...

Евдокия, выросшая на Руси с лествичным наследованием, доносит мнение до Кристины. Которая выросла в майорате. Старший сын старшего сына — старше. Имеет естественные права.

Тем более — её муж.

Не хочу быть княгиней Силезской, хочу быть королевой Польской. И чтобы та гадская Ленка была у меня на посылках.

Что и вдалбливает супругу. А тот и сам не против принять на выю свою тяжкий крест заботы о вере и государстве.

Ненависть Евдокии к принцессе столь велика, что она готова рискнуть собой: