Круги на воде 2. Состязание царей

— Да разорви меня Кербер... Неарх!

Один из вошедших повернулся к нему.

— Неарх, это ты?

— Кратер?

Македонянин вскочил, как ошпаренный, и бросился к остолбеневшему критянину. Люди Неарха от неожиданности схватились за мечи.

— Стойте! — приказал критянин, — Кратер!

Они обнялись.

— Какими судьбами ты тут? — воскликнул македонянин.

— Да вот, занесло, — сказал Неарх, — вербую наёмников.

— Э, брат, тут ты, пожалуй, в пролёте. Какой-то хрен всех сманил заоблачными посулами.

— Я знаю, — улыбнулся Неарх, — я и есть тот самый хрен.

— Ты?! А говорили, египтянин...

— Не совсем ошиблись. Я действительно приехал из Египта.

— Ты? Из Египта? Чего там забыл?

— Там теперь обитаю.

— Что же, фараону служишь? Это ему наёмники потребны?

— И да, и нет, — уклончиво ответил критянин, — это длинная история.

— Ты торопишься?

— Пожалуй, нет.

Они сели за стол. Неарх отпустил своих людей. В его руках блеснуло золото. У хозяина загорелись глаза, и вскоре стол был заставлен разнообразной снедью. Разговор предстоял долгий.

— ...так я оказался в руках Антигона, — рассказывал Неарх, — Птолемею удалось уйти.

— В Египет?

— Да.

— И как он теперь?

Неарх усмехнулся.

— Как... Не сразу пришёл в себя. Что потеряно, то уже не вернёшь. А потеряно... Да все почти. Но это же Лагид, ты его знаешь. Он не будет сидеть на заднице и причитать. Своего не упустит.

Кратер вздохнул.

— Да. Думаю, если бы не он, мы не разделились бы после Граника. Многое могло бы тогда пойти иначе...

— Может быть, — кивнул Неарх и отпил из своей чаши.

Они помолчали.

— Значит, ты для Птолемея набираешь наёмников в Кирену? — спросил Кратер.

— Ну, в общем, да. Киренцы обратились за помощью к Неферкару. Против Агиса. Но фараон сейчас занят на востоке. Там тоже кое-что затевается.

— Слышал.

— Ну вот. А мы с Агисом уже бодались. Почему бы не повторить? Неферкар снабдил нас деньгами. Воинов дал. Немного, правда. Вот, набираю ещё.

— Ты не досказал про Антигона. Он что, отпустил тебя?

— Отпустил. Сначала долго склонял на свою сторону. Я не соглашался. Знаю, Пердикка и Леоннат предлагали ему меня прикончить, но наш Циклоп проявил благородство. Вернее, даже не он. Деметрий его уговорил. Парню претит бесчестье. Он у нас — второй Александр. Короче, меня отпустили, и я вернулся к Лагиду.

— А ты знаешь, что Леоннат погиб?

— Знаю. Ходят слухи, что его свои же и убили. Если это правда, то готов поставить талант — тут не обошлось без козней Пердикки. Я, когда сидел в темнице в Сардах, поочерёдно пообщался с обоими и сообразил, что они на ножах. Ирония судьбы. Леонната ударили в спину. Как и он нас при Каликадне. Если бы они с Офеллом не разгромили нашу засаду, ещё не известно, чья бы взяла.

Неарх похрустел луковицей, поморщился.

— Ты-то как все эти годы?

Кратер рассказал о себе, умолчав о цели своего приезда на Тенар. Не стал он ничего говорить Неарху и про Неоптолема.

— С купцами, значит, ездишь? Слушай, Кратер, это ведь не для твоего плеча плащ. Идём с нами? Лагид сделает тебя стратегом. Как раньше, при Александре.

Кратер долго молчал, потом медленно покачал головой.

— Нет, Неарх. Рад бы, да не могу.

Критянин отметил, что глаза у бывшего таксиарха мечутся, но истолковал по-своему.

— Семья якорем держит? Понимаю. Меня самого дома, там, в Навкратисе, ждёт кареглазая. Знатного рода. Предки её из Себеннита, в родстве с Нектанебами. Так что я теперь дальний родич фараона.

— Ты? — удивился Кратер, — в таком случае Птолемей ему, что, и вовсе брат?

— В определённом смысле, — кивнул Неарх.

— Высоко, я смотрю, вы залезли, — покачал головой Кратер.

— Да я бы не сказал, — возразил Неарх, — мы нахлебники. Понимаешь? Приползли на карачках с голой поджаренной задницей. Хороши, союзнички. Нам в этом почёте и уважении тошно. Вырваться хотим. Ты вот, нашёл, где якорь бросить, а мы ещё нет. Помнишь, Филипп Александру как-то сказал: "Ищи, сын, царство по себе. Македония для тебя слишком мала?" Это ведь и про нас тоже сказано было. Потому мы тогда и не вернулись с вами.

— Ты хоть и критянин, Неарх, но родился в Амфиполе. Неужели на родину не тянет?

— Нет, — не задумываясь, ответил Неарх, — не тянет.

Кратер долго молчал. Отвернул лицо в сторону и смотрел в пустоту. Потом негромко произнёс:

— Я тоже долго не хотел возвращаться. А теперь хочу.

Македония

Зима в этом году наступила рано. Уже в конце пианепсиона, а по-македонски апеллая[122], в горах лёг снег. И не тонкое покрывало, которое за пару часов способны стереть с лица земли слабеющие лучи осеннего солнца, а плотный пушистый ковёр. Замёрзли лужи, под ногами потрескивал лёд. Тонкие полупрозрачные пластинки наросли у кромки воды по берегам Лудия[123].

[122] Начало ноября. [123] Озеро и питающая его одноимённая река. На берегу озера стояла Пелла, древняя столица Македонии.

Мужчина в самом расцвете сил и юная девушка, лет четырнадцати на вид, неспешно прогуливались вдоль берега озера, кутаясь в тёплые шерстяные плащи.

Девушка что-то негромко рассказывала своему спутнику. Мужчина молчал. Он шёл в полушаге позади девушки, и все время смотрел на неё, но как-то рассеянно, отстранённо. Казалось, мысли его витали где-то далеко.

Девушка вдруг оборвала свой рассказ на полуслове. Остановилась, повернулась к мужчине. Их взгляды встретились.

— Отец, прошу тебя, не отсылай меня.

Мужчина вздохнул, поднял глаза, посмотрев поверх её головы на противоположный берег.

— Нет, Эвридика, это решено.

— Но почему?

— Я должен уехать в Гераклею. Надолго. Возможно, до весны. В Линкестиде неспокойно, я должен быть там.

— Ты уезжал и раньше, а я ждала тебя здесь. Почему теперь отсылаешь меня?

— Через год ты всё равно покинешь меня. Станешь женой и уедешь далеко-далеко отсюда, к своему мужу за море.

— Но это будет только через год, — шмыгнула носом девушка.

Александр, царь Македонии, шагнул вперёд, обнял дочь за плечи и мягко притянул к себе.

— Ну-ну, давай без слез. Ты ведь уже давно знаешь, что так будет.

— Через год, — всхлипнув, упрямо повторила девушка.

— Без меня в Пелле будет неспокойно, я не могу тебя оставить.

— Неспокойно?

Он не рассказывал ей всего, что стало ему известно за последнее время. Не говорил, что спит теперь с мечом под подушкой, что завёл специального раба, который пробует пищу.

Александр подозревал, что среди его приближенных посеяны семена предательства, которые уже дали всходы. Афиняне не простили ему того, что он не стал плясать под их флейту, как ручной медведь на цепи. Недавно прибывший в Пеллу человек Антигона, Тевтам, подтвердил опасения царя.

Кассандр продался. Тевтам не предоставил "железных" доказательств, но Александру хватило и одного упоминания о связи сына Антипатра с афинянами. Он поверил сразу. Чуяло сердце, не случайно Кассандра обхаживали братья Фаностратиды...

Хуже всего было то, что Александр ничего не мог поделать с этим знанием. Он слишком давно выпустил поводья из рук. Кассандр в Амфиполе, он — гиппарх Фракии, окружён преданными ему лично людьми, старыми соратниками Филиппа и Антипатра, ветеранами, пережившими смуту. Они не позволят царю сместить и арестовать Кассандра. Если Александр попытается сделать это, страну ждёт немедленный раскол. Очередной смуты она не переживёт.

Конечно, за Александром Линкестида, но здесь, в Нижней Македонии линкестийцев не любят.

Ежедневно встречаясь взглядом с некоторыми приближенными, Александр видел в них невысказанный вопрос: "А не засиделся ли ты в Пелле, Линкестиец?" Несколько самых знатных семейств спят и видят, как бы померяться силами друг с другом в борьбе за трон, над которым давно уже не горит солнце Аргеадов.

Ещё лет пять-шесть назад они о таком не помышляли. Линкестиец тогда вошёл в силу, приобрёл могучих союзников. Но в последнее время как-то все плохо идёт. Даже не идёт уже, а катится под откос...

Менон именует зятя трусом. Плюётся при упоминании одного только имени Александра. А все потому, что прошлым летом царь Македонии оказал своему тестю в военной помощи.

Менон, которому не давали покоя лавры Ясона Ферского, подбивал клинья под Дельфийскую амфиктионию, намереваясь занять в ней главенствующее положение. У Ясона в своё время почти получилось, а у Филиппа Македонского вышло безо всяких "почти". Менон чувствовал силу в своих руках, но продолжалось это недолго. Полоса удач закончилась. Сначала фессалийцы с треском проиграли Пифийские игры. Никто из атлетов Менона не взял венка, а неудачники не могли и мечтать о том, чтобы возглавлять Союз хранителей дельфийской святыни. Потом Менон рассорился со спартанцами. Тогда он, от огорчения потеряв всякую осторожность, решил действовать нахрапом, и попытался прибрать к рукам крепость Ламию в Малиде, в тех самых краях, где он когда-то обрёл власть и влияние, ударив Антипатра в спину.

Менон думал, что афиняне слишком заняты на Эвбее, и не смогут ему помешать. Однако те смогли. Чрезмерно осторожный зять и вовсе без ножа зарезал — не стал участвовать в авантюре и афинянин Ликург немало навалял фессалийцу на берегу Малидского залива. Тот убрался в Феры, зализывать раны, а зятя едва не проклял.

Незадолго до драки, закончившейся столь печально для него, таг Фессалии слал гонцов к азиатским македонянам, резавшимся с афинянами неподалёку. Но и те ему помогать не стали. Пердикка намекнул послам, что разговаривать с предателем ему не о чем. Ишь, какой гордец. Предали его. Будто сам в ту пору рвал хитон на груди и, сверкая голой задницей, рвался на помощь Антипатру, постоять за отечество...

А вот Линкестийца азиатские македоняне признали, дружат с ним. Потому и стал своеволен?

Действительно, союзный договор с Антигоном и предстоящая свадьба Деметрия и Эвридики, назначенная на будущую осень, изрядно облегчили Линкестийцу тяжёлый царский венец. Когда фракиец Севт, с которым у Македонии были стабильно напряжённые отношения, осознал, что ему могут наподдать с востока, то умерил свой пыл в деле оспаривания окрестностей Амфиполя. Вот только это, как теперь выходит, больше пошло на пользу Кассандру, чем Александру.

Помимо заботы о сдерживании честолюбивых устремления сына Антипатра, у Линкестийца изрядно болела душа о своей малой родине. На севере сгущались тучи. К северо-западу от Македонии уже пятьдесят лет тлели угли пограничной войны, которую вели скордиски с иллирийскими племенами ардиеев и автариатов. В последние два-три года там полыхнуло с новой силой. Дарданы, агриане, пеоны и трибаллы тоже стали гораздо чаще, чем обычно, подвергаться набегам рослых светловолосых усачей с левого берега великой реки.

Этой осенью в земли дарданов вторгся особенно крупный отряд северян. В Пеллу прискакал гонец с вестью о том, что дарданов теснят. Князь Спарадок попросил у македонян помощи. Больше ему не к кому было обратиться. Князь пеонов Патраос пребывал со Спарадоком в ссоре и лишь порадовался его беде. А князь агриан Реметалк просто отмахнулся.

— Скордиски набежали? К нам не сунутся. А если полезут, то сперва с трибаллами схватятся.

Трибаллы жили к северу от агриан и считались едва ли не самыми дикими из фракийцев. При этом они словно щитом прикрывали своих южных соседей от воинственных племён, обитавших на левобережье Истра. Ранее оттуда совершали набеги скифы-сигинны, а полвека назад их место заняли скордиски. Пришельцы враждовали не только с иллирийцами на западе, но и с трибаллами у них почти не прекращалась пограничная война.

Царские советники утверждали, что фракийцы преувеличивают опасность. Александр "друзей" выслушал, но поступил по-своему. Он решил отправиться на родину, в Гераклею Линкестийскую, чтобы осмотреться на месте и усилить северный рубеж царства. Сколько он там пробудет, царь не знал. При дворе объявил, что до весны. Он понимал, что оставляет Пеллу в непростой момент и очень рискует, но и не мог игнорировать северную угрозу. В последние несколько лет до Македонии доходили тревожные слухи, что число варваров, живущих на левом берегу Истра, неуклонно возрастает. Если они хлынут на юг, первой на их пути встанет и подвергнется разорению именно Линкестида.

Надо ехать. Но кто знает, что у Кассандра на уме? Не начнёт ли дурить? Александр постарался обезопасить тыл. Увеличил жалование воинам, поручил верным людям приглядывать за некоторыми князьями, в надёжности которых не был уверен.

Всех интересовало, кого он назначит наместником. Выбор царя многих удивил. Александр вызвал в Пеллу Полиперхонта, который уже несколько лет не появлялся при дворе.

Почему его? Ведь старик некогда с оружием в руках выступал против Линкестийца, да и после поражения эпирских авантюристов долго не хотел присягать на верность новому царю. В конце концов, склонил голову, получив гарантии, что его оставят в покое. И вдруг — наместник.

Царь не слишком хорошо умел подбирать себе соратников. "Друзья" были, несколько тысяч. Друзей не было. Слишком нагло и независимо вели себя в Нижней Македонии линкестийцы. Все местные, от самых родовитых гетайров до беднейших козопасов относились к ним в лучшем случае настороженно, а некоторых открыто ненавидели. Но и на своих соотечественников Александр не мог опереться. Каждый царь из рода Аргеадов был в кругу македонской знати первым среди равных, но все же главным и определяющим здесь было слово — "первым". А высокомерные горцы всегда считали, что гораздо более значимо — "среди равных". Забрался на трон, пристрой с краю всех родичей. При этом никто из них ничего царю не должен, но царь им всем обязан по крышку погребальной урны. Соратники...

Знатный и опытный Полиперхонт, тихо живущий в своей Тимфее, не замеченный в связах с внешними врагами и внутренними завистниками, представлялся более предпочтительным кандидатом на роль наместника, чем линкестийцы.

Эвридику Александр решил передать под руку отца её будущего мужа. Месяц назад в Пеллу приезжали Деметрий и Тевтам. Состоялось первое знакомство сына Антигона с будущим тестем. Александр остался доволен юношей. Оценил его и на пиру и на охоте и в воинских упражнениях. Отметил по его речам, что тот весьма здраво рассуждает об управлении государством, несмотря на свой юный возраст. Истинно — будущий царь. Хорошо иметь такого в родственниках.

Деметрий, недолго погостив, уехал к отцу, а его дядька-наставник задержался в Пелле. Он сразу же по приезду шепнул царю на ухо о затевающемся заговоре и теперь Александр намеревался поручить Тевтаму охрану своей дочери.

Эвридика мягко высвободилась из отцовских объятий, присела на корточки, подобрала плоский камешек-гальку и запустила блином по поверхности воды.

Александр машинально, как в детстве, проведённом на берегу Лихнидского озера, сосчитал всплески. По лениво переливающемуся мутному зеркалу неспешно растекались во все стороны ровные круги.