Зверь лютый Книга 39 Валькирия

Там — радовались. Спасению людей, но, пожалуй, более — крыше. Один из парусов с "Красного шилохвоста" волны закинули так высоко на берег, что его удалось вытащить. Теперь его растянули между деревьями, спрятав под ним раненных, особо ценное имущество и костры. Мокрые, холодные и голодные моряки стягивались поближе к огню. Всё было сырое и немилосердно дымило.

— Тьфу. Чувствую себя... сырокопчёной грудинкой.

— Рано. Ещё ребра не отбиты.

— Это ты так пошутил?

— А ты что, усомнился?

Два капитана внимательно посмотрели друг на друга красными от дыма, морской воды и недосыпа глазами. И дружно заржали, находя каждый в облике визави повод для смеха.

— Дети, как есть дети, — подумал боцман с "Оранжевого". Он был старше их аж на четыре года.

К рассвету ветер несколько утих, дождик продолжал моросить, волны равномерно накатывали на полосу пляжа до подножия берегового обрыва, покрывая пространство полосами грязной пены, то выбрасывая, то унося в морские глубины куски кораблей, части груза, какие-то бесформенные обломки. Иногда — и тела утопленников.

Выстрень уже засыпал на ходу, когда спасённый им лекарь подсунул порошок и миску с собранной дождевой водой.

— На вот, глотни. Сутки будешь бегать как наскипидаренный.

Мутный недоумевающий взгляд замотанного до потери соображения капитана потребовал кивка в сторону:

— Ляхи пришли. Придётся разбираться.

— У тебя много такого?

— Сундучок из корабельной аптечки, двадцать доз.

— Береги. Может очень пригодиться.

Про наш аналог первитина — я уже... Понятно, что такая фарма входит в состав корабельных аптечек. Необходимость в условиях длительного автономного плавания — очевидна.

Анджей в парусиновой куртке, явно снятой с одного из моряков, выглядел мрачно.

— С чем пожаловали, панове?

— Не с чем, а за чем. Оружие дай.

— С чего это вдруг?

— Я послал людей пройтись по берегу. Найти спасшихся, может, море чего выкинуло. Нашли. Два тела. Обезглавленные.

— Чего?! Нуних... Подробности.

— Двое наших. Кажется, утопленники. А, может, ещё живые были. Их вытащили повыше на берег. И отрубили головы. Головы унесли.

— Твою... Кто? Куда?

— Дождь. Следов нет. Мои прошлись чуть дальше. Отсюда мили три. Там заливчик и селение. Пять-шесть изб.

Анджей набычился и повторил своё требование:

— Дай оружие. Мы отомстим.

Выстрень замялся. Просто "нет" — нельзя, будет свара. В памяти всплыла "битва на торфяном поле".

— Оружие у вас у всех уже есть.

Он дёрнул подол сорочки Анджея, торчавшей из-под куртки.

— Чего?! Предлагаешь дикарей удом бить?!

— Экий ты, Анджей... похотливый. Сразу видать: добрый воин. Видит язычника — достаёт уд. Удилище. Одним махом семерых побивахом.

В собравшейся уже толпе, полной наряжённого ожидания перехода конфликта из разговорной в членовредительскую, а то и в смертоубийственную стадию, раздались смешки. Почему-то в мужской толпе рассуждения по поводу боевого применения члена часто вызывают смех.

— Над Двиной, на торфяном поле, четыре месяца назад такие же крестоносцы, три сотни их было, остановили войско ливов в две тысячи воинов. Половину перебили. Без оружия. Да и какое оружие земное может сравниться с благоволением Господа нашего Иисуса? Мы — христиане. На нас благодать почиёт. А те — звери дикие. Нет оружия крепче молитвы искренней.

Ляхи морщились, но помалкивали.

— А для помощи слабой плоти человеческой тамошние лыцари сделали себе оружие. Дубинки крепкие. И вот, кистени. Оторви подол от сорочки своей. Завяжи в полосу ткани камень увесистый. Князь наш, Воевода Всеволжский, называет такое "бэр". Так зовут такое оружие в одном дальнем народе. Им головы разбивают. Своими глазами видел!

Недовольное молчание было ответом. Но у Выстреня нет вариантов — давать оружие ляхам нельзя.

Он, описывая битву с ливами, несколько... упрощает. Не вспоминает ни о сотне ободритов, ни о полусотне "всеволжских", ни о моих пулемётах. Умалчивает о том, что в Риге крестоносцы шли в бой "от сытого стола да сухого угла", а не стуча зубами от холода и голода, как здесь.

Лишнее это всё. Кабы был военный совет с аргументами и силлогизмами, а тут... самые общие смыслы, пропаганда.

— Собрать сотню рыцарей. С палками и камнями. Дружно навалиться на то селение. Там 5-6 взрослых мужчин, неужто не справитесь? Мстители... Да не кривитесь вы!

Выстрень присел посреди собравшегося уже немалого круга слушателей. Взял палочку, начал рисовать на мокрой земле.

— Точной карты острова у нас нет. Так только, очертания со слов купцов новгородских, что прежде здесь хаживали. "Островьская земля". Жителей тысяч двадцать. Злобные кровожадные язычники. Успеют собраться — всех перережут. Не успеют — сами сдохнем. Без еды и жилья тёплого — в три дня. Потом они придут, барахло приберут, последних... как у твоих — головы отрежут. Для них отрезанная голова — честь. Перед воином несут. Перед женихом, когда сватается.

Капитан не в курсе здешней этнографии, поэтому воспроизводит то, что знает. Подобные обычаи отмечают путешественники у волжских племён в 13 в.

— Вывод: нужно быстро захватить несколько... несколько десятков селений туземцев. Там припасы на зиму, там тёплые дома. Разное всякое вроде баб, пива... Там — оружие местных. Которым можно от них отбиваться.

Упоминание перспективы с пивом и закусками несколько ослабило градус злобного уныния на лицах ляхов.

— Мы — здесь. Длинный узкий полуостров. Захватываем все посёлки. Выходим к перешейку. Они с той стороны лезут. Их много. Но тут — узко. Число не сильно важно. Оружие одинаковое, ихнее. У вас, у шляхтичей, воинская выучка лучше. Мы их бьём. Больно. Так, чтобы и мявкнуть боялись. Забота одна: в бой идти дружно. Бить разом. Чтобы тот слуга диавольский даже и руку с оружием поднять не успел, а уж душа его в пекло понеслась.

— Х-ха... Они ж рыбаки. У них лодок полно. Соберутся да полезут морем вдоль берега. Куда захотят — туда и явятся. Берег-то длинный, весь не оборонить.

— Я ж и говорю: вам без нас здесь не выжить. Не потому, что у нас клинки, а потому, что знаете мало. А за незнание здесь жизнью платят. Глупость да невежество смертью оборачивается.

Ляхи обиделись. Но обиду пришлось проглотить.

— Вот я вам карту нарисовал. Я её видел — вы нет. Никогда. Так бы и не знали куда бить надо, где ворога встречать. Теперь узнали. Вот ты про лодки говоришь. Через неделю-две ударят холода. И море замёрзнет. Особенно — у берегов. Одна-две лодочки, может, и пролезут, а сотни... и от берега не отойдут, и к берегу не пристанут. Понятно?

— Ну... Чего делать-то?

— Х-ха. Палки да камушки собирать. Ладно, пошли. Попробуем из твоего... шляхетства — хоть какое воинство собрать.

Так началась эта, непредвиденная мною, совершенно авантюрная история. Присоединение Сааремы. В основе — опыт, увиденный моряками во время стоянки в Риге. Технология "нашествия" — многократное численное локальное превосходство. Уничтожение местных, а не захват с цель продажи или взимания налогов. Захват припасов — "война сама себя кормит". Высокий темп продвижения: не ждать "съедания в ноль" очередного поселения, но захватить следующее.

За неделю жертвы кораблекрушения заняли весь полуостров, отъелись, оделись, обогрелись. И — вооружились.

Ляхи уже начали поговаривать:

— А зачем нам русские? Они в бой не идут, а долю в добыче берут больше нашей. Всякое разное корабельное отбирают, а мы сами его в море нашли...

Анджей притормаживал недовольных. Двоих сам зарубил трофейным мечом.

Жестокость его была вызвана кратким обменом репликами:

— Слушай, Анджей. А что делать будешь, когда вся эта бодяга кончится?

Тяжёлый, недоверчивый взгляд:

— А она, эта... как ты сказал, она кончится? Отпустите нас по домам?

— Ну, весь полон... не знаю. А вот тех, кто дело делает, кто живота не щадя поганых режет... Воевода в Риге одному герою и вольную сразу дал, и чин, и командиром поставил. Даже наградил. У тебя тоже не худо получается. Останемся живыми — буду тебя представлять к награде, как того парня. Только непонятно мне: а что ты с той свободой делать будешь?

— Чего-чего... домой пойду. В свой Вышогруд в Мазовии.

— Мда... Неумно. Мазовия отдана пруссам. Князь пруссов Кестут — князь Мазовецкий. Он земли своим отдаст. А ты куда?

— Воевать с пруссами буду.

— Эт можно. Только корона не поможет, наоборот, будет считать вором противу властей законных. А так... просто сгинешь под топорами прусскими.

— И чего делать?

— Думать. Служить. Храбрость явить. Выслужить себе новую долю. Решать тебе.

Анджей и ещё несколько шляхтичей из Мазовии осознали, что возвращаться некуда. Другие, не задумывавшиеся далее завтрашнего утра, просто злобились. Недовольство нарастало, но было сорвано активными действиями противника.

К концу недели племя соорганизовалось.

Может, кому-то кажется, что я издеваюсь над медлительностью эстов и ливов? Вы неправы, это общее свойство племенных ополчений. Это не "силы быстрого реагирования" — гражданское население. Которое пашет землю, пасёт скот, ловит рыбу, любит жён, воспитывает детей... Множество важных повседневных дел. И бросить вот так всё вдруг сразу...

Племя провело необходимые шаманские пляски и жертвоприношения, совет старейшин и избрание трёх главных предводителей, наслушалось героических песен о том, как их предки лихо резали всяких чужаков. Наконец, подморозило. Похрустывая свежим утренним ледком, воодушевлённые своим островным военным богом Тарапита, ополченцы отправилось освобождать родину от иноземцев.

К этому моменту треть экипажей и половина полона погибли. Здесь любое воспаление, сопровождающееся высокой температурой, называют лихоманкой. Переохлаждение в первые часы, воспаление лёгких, смерть — основной путь "жертв кораблекрушения" в наших водах зимой.

Командир эскадры Лепко умер. Выстрень, приняв командование, приказал всем боеспособным выдвигаться к перешейку. И воспроизвёл "битву на торфяном поле" с необходимыми изменениями.

2 — 2.5 тыс. эстов двигались с севера, дошли до южного края дефиле и попали под кинжальный бой с флангов пневмопулемётов с густым потоком арбалетных стрел в лоб. Пытаясь выскочить из смертоносной вьюги, ополченцы бежали на забереги. И проваливались на тонком льду.

Узость перешейка не позволяли противнику "растекаться", заставляли действовать сомкнутым строем. Что может быть лучшей целью при дистанционном бое?

Затем озверевшие крестоносцы кинулись добивать язычников.

Выстрень и Анджей продолжали преследование до темноты. К утру все созрели до понимания:

— Надо их всех перебить. Иначе они вернуться и перебьют нас.

В три дня "жертвы кораблекрушения" зачистили остров, вышли к его восточному краю. Потрясённые бойней на перешейке, эсты не оказывали серьёзного сопротивления. Забирая детей, скот, нищее имущество, они бежали на восток. Масса народа оказалась прижата к замёрзшему проливу между этим и соседним островом. При приближении христианского воинства огромный языческий табор, завывая молитвы своим богам, ломанулась на лёд.

До соседнего острова Муха — версты две. На ту сторону перебрались... несколько десятков. Индивидуалисты. Способные не сбиваться в кучу, а отойти друг от друга на несколько метров. Остальные слишком склонны к коллективизму — проваливались.

Даже отары глупых овец, ощутив трескающийся под ногами лёд, поворачивали назад. Но люди перли вперёд, в крошево льда, вещей, скотины... и голов тонущих.

Акт коллективного самоубийства продолжался около двух часов. Племя — погибло.

Сотня женщин, захваченных прежде, несколько десятков случайно уцелевших одиночек — всё, что осталось от аборигенов.

Не просто достался этот успех и пришлым. Когда сошёл лёд в Рижском заливе и "робинзоны" сумели прислать лодку в Ригу, в живых оставалось полсотни моряков и две сотни ляхов.

К концу мая мы смогли спустить по Двине четыре "шилохвоста". Во Всеволжске верфи уже освоили "серийное производство". Стандартизация позволяла производить до десятка парусников в год. Вот с формированием команд...

Восстановление Балтийской эскадры позволило не только вывести "робинзонов", но и взять под контроль транзитную торговлю на Балтике. На Каспии это был, прежде всего, меридиональный трафик, здесь — широтный.

На островах поставили наблюдательные посты, построили маяк и несколько крупных селений с новосёлами. Эсты с материка не пытались "освободить отчизну" — земли другого племени.

Впрочем, у них вскоре прибавилось своих проблем.

Мстислав Храбрый, младший из смоленских Ростиславичей, получил в начале 1170 г., после "приведения Новгорода в разум", Юрьев (Тарту). Сначала он помогал Ропаку в Новгороде и Стололазу во Пскове. Потом пришёл в свой удел. А городок-то маленький, развернуться славному воителю негде.

Содержать приличную дружину не с чего, войны нет. Но он нашёл. Повод стандартный: "из-за бабы".

Наложница-латгалка одного из эстских вождей, в наших терминах — чага, сбежала в Юрьев. Вождь пришёл искать свою рабыню. А у нас на Руси рабства нет. В смысле: накось-выкуси. Вождь обиделся, говорил грубо, "поносно", за меч хватался. Гридни Храброго хама зарубили. Родня покойного возмутилась, пошла "мстить за родную кровь". Храбрый их побил. Тогда союз шести эстских племён объявил "священную войну".

У Храброго не было и полусотни гридней. А ворогов собиралось тысяч десять-двенадцать.

Братья прислали помощь, но мало. Армии сходились к урочищу Медвежья Голова вёрст за сорок от Юрьева.

Место известное: сын Мономаха Мстислав Великий "взя городъ ... Медведвьжа Голова и погость без числа взяша" в 1116 г.

Старинное эстское городище. Потом (в РИ) дерптский епископ построит замок. Его будут попеременно сжигать то эсты, то русские. Потом станет Ливонским. Потом Ливонии не станет...

Тут к эстам прибежали гонцы:

— Русские взяли Колывань!

Два "шилохвоста" привезли сотен шесть воинов, преимущественно ляхов-крестоносцев. Те сходу ворвались в городок на горке над морским заливом.

Как писал арабский путешественник:

"Колывань — город бедный. Но у жителей много скота".

Вот скот и взяли: мужчины ушли в поход, остальные разбежались.

После таких новостей половина ополченцев у Медвежьей Головы убежали спасать свои "веси и пажити". А остальные были разбиты Храбрым.

Война, превратившаяся в цепочку полицейских акций, продолжалась ещё пару лет. Туземное население частью погибло, частью было вывезено в мои земли. Множество детей аборигенов, пройдя обучение и воспитание в моих приютах, добились успехов, стали важными людьми в "зверятичах". Другие же, из успевших замириться племён, переселялись в Мазовию и на Нижнюю Вислу, где у Кастуся была недостача земледельцев. Часть оказалась в Запезенье под властью Руяна. Кое-кого расселили на "зелёной линии" между свеями и гётами. Я об этом — уже...

Во внешней политике у меня две основные цели: безопасность и свобода торговли. При моей манере: "на каждом метре есть что-нибудь интересненькое"... а метров у нас — миллионы... захват земель не интересен. Как и захват каких-то богатых населённых провинций. Да, я хотел, чтобы мой народ приумножался. Но — "мой народ". Местные, хоть какие, ничего, кроме раздражения и чувства опасности, у меня не вызывают. Они — не "мой народ". У них нормальная средневековая этика, привычки, предрассудки. "Моих" в здешнем человечестве нет. "Моих" — только вырастить.