Никогда не прощу! (Чужой свободы господин))

В момент падения незнакомца, или лучше сказать, врага, с его головы слетел серебристый обруч с вставленным в него таким же черным камнем. И вот отлетел этот обруч на несколько шагов, а мужчина упал без сознания — и зверушка исполинских размеров словно вырвалась на свободу.

Издав громогласный крик, отдаленно напоминающий что-то вроде: "Йу-ху!" — стала делать крутые повороты и кидаться то вверх, то вниз. Небо все время менялось с лесным массивом местами и, казалось, что остатки моих навиров, вместе со мной во главе, вот-вот отправятся в свободный от опоры полет.

Плохо соображая, что делаю, я подхватил обруч и стал пристраивать его на голове, что сделать было довольно сложно в положении лежа и хватаясь одной рукой за острые чешуйки. Пока пристраивал, едва не пропустил пару важных событий: наездник очухался и поднял свое оружие, которое я не догадался отобрать, вследствие чего теперь мы остались без пленника — один из навиров просто переломал ему хребет. Прискорбно. И как теперь узнать, откуда ноги растут у происходящих событий?

Тем временем обруч словно вцепился мне в волосы, плотно обхватив голову, и словно уколол тысячей маленьких иголок одновременно. Тут же меня оглушил громкий вопль, перекрывающих даже вой ветра: "Йо-ху-у-у! Я свободе-е-ен! Словно птица в небесах! Я свободе-е-ен...".

— Слушай, птичка, — не выдержал я. — А потише нельзя?

Кто-нибудь выдел когда-нибудь, как птица спотыкается на лету? А большая птица? А огромная? Короче, наша птичка споткнулась, а мы все кубарем полетели вперед. Я едва успел одной рукой ухватиться за рог и уставился в огромный, растерянно мигающий, желтый глаз.

— Ну-ка, спускайся на землю! — заорал я, уже понимая, что мои слова прекрасно слышат.

"Ты не мой хозяин", — обиженно пробухтел низкий, вибрирующий голос в моей голове. Но мне не привыкать слышать разные, не совместимые с реальностью голоса, а потому смутить меня трудно.

— Но это не помешает выколоть тебе глаз, — и помахал для наглядности мечом, вновь вытащенным из ножен.

"Хорошо, — ответили злорадно и резко упали вниз". Видно, исполин не ожидал, что я удержусь во время коварного рывка, так как я поймал чужие эмоции удивления. Ну, чужие эмоции ощущать мне тоже не внове, потому я слегка царапнул кончиком меча глазик.

— Спокойно опускайся!

В ответ обиженно взревели, но стали спускаться не в пример плавней, выискивая место для посадки.

— Правь вон к той проплешине между деревьями, — надо сказать было очень неудобно наблюдать за тем, что творится вокруг, не покидая при этом стратегически важного места перед глазом огромной ящерицы. К тому же удручало осознание одного факта: если сейчас кто-то из навиров упал, точно не выжил.

Но главного удалось добиться — мы спустились на большую полянку посреди леса. Очень странную полянку.

Ящер тоже в изумлении замер, а потом вдруг запрыгал, радостно сотрясая землю. "Спасибо! Спасибо! Ты знал? Скажи, что ты знал!".

— Что я должен был знать? — раздражение нарастало. Тем более, что не понятно было, слезать мне отсюда или продолжать болтаться на роге, держась за него одной рукой. Надо сказать, сильно занемевшей рукой.

"Тут же тьма энергии! Это же самая классная энергетическая точка на всей вашей гребаной планете! У-у-у! Я здесь жить останусь!".

— Вир, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросили сверху, и я вздохнул с облегчением: Мирт жив!

— Все прекрасно! Если не считать того, что рука уже отваливается.

"Я же приземлился, так что можешь отцепиться от моего рога".

— Ага. Я слезу, а ты нас всех спалишь.

— Я? Спалю? Вир, ты в своем уме? — недоуменно спросил Мирт.

"Не буду я вас палить, если вы не будете выкалывать мне глаза", — фыркнули в ответ по ту сторону моей головы. В то время, как по эту настойчиво заговорили, как с душевнобольным:

— Вир, я никого палить не буду. Обещаю. Только слезай!

— То есть я не выкалываю тебе глаза, а ты никого не поджигаешь. Я правильно понял?

— Что-о-о? Навиры, сюда! Король сошел с ума! Нужна ваша помощь. Экстренно беру командование на себя.

— Не дождешься! — это я Мирту. — А где гарантии? — это уже чудовищу.

"Гарантии? Гарантией вам будет мой ласковый укус. Ха-ха-ха! Не пугайся, красавчик, ты меня освободил от рабства, так что никого из вас ни жечь, ни кусать я не буду. Да и нет смысла. Это была не моя война".

— Вир, хватит дурить! Давай слезать с этого монстра!

"Я не монстр! Я дракон!"

— Дракон? — удивился я.

— Дракон!? — еще больше удивились сверху.

— Вас же не существует!

"Вампиров тоже по идее не существует, — обиделась птичка. — Паразитировать за счет людей — это нонсенс! А весь ваш образ жизни — сплошное варварство!"

— Кто бы говорил! Куда лучше быть рабом слабого человека, верно?

Дракон фыркнул, а я рискнул спрыгнуть вниз. За мной последовала горстка выживших навиров и мой советник. Они глядели на меня с опаской и явно готовились скрутить, как буйно помешанного.

— Я в порядке.

— Ты уверен? — Мирт подозрительно щурился.

Я даже разозлился:

— Советник Мирт, — начал официально, — в следующий раз больше доверяйте своему королю. Я всего лишь вел беседу с драконом, в которую вы столь нагло влезли.

— Кхе-кхе, — Мирт прокашлялся, но подозрительности во взгляде только прибавилось, навиры так вообще, кажется, были в шоке.

— Не веришь? — зачем что-то много раз доказывать, если можно один раз показать? Я пошел самым легким путем и, содрав с головы обруч, водрузил его на белоснежную, словно присыпанную инеем шевелюру советника. Тот затих на некоторое время, а потом начал нести что-то несусветное и совершенно недипломатичное:

— Что? А с кем я говорю? Но ведь драконов не существует! На себя посмотри, чучело!

Дракон фыркнул и улегся на брюхо, аккуратно сложив передние лапы. Желтые глаза прищурились и смотрели как-то недобро. Я предпочел отобрать средство связи, пока не произошло непоправимого.

— Значит так, слушай мою команду. Устраиваем здесь привал, — тут я неуверенно глянул на с виду умиротворенного зверя, — далее по обстановке.

И вот одиннадцать навиров сидят кругом у костра, зажаривая пойманных в лесу зверушек, а я беседую с драконом, который отодвинулся к самому краю полянки и демонстративно зажал нос. Как выяснилось, жареного мяса драконы не выносят, сырого тоже.

"Представляешь, какого мне пришлось, когда я выжигал эти деревни. И ведь не ослушаться же!" — жаловался горемыка.

— Почему?

"Всадник обладает неограниченной властью над драконом. Его нельзя ослушаться. Это просто невозможно".

— Но ведь всадники обычные люди! Ты своего мог одним когтем раздавить.

Дракон вздохнул и мрачно посмотрел на вышеупомянутый коготь, потом щелкнул им у меня перед носом и еще больше пригорюнился: "Темный вы народ. Всадники тоже драконы. Понимаешь, рождаемся мы равными. И прежде могли иметь две ипостаси, и при желании менять ее. Однако одна... нехорошая богиня разрушила храм равновесия — и с тех пор все изменилось. Теперь в момент совершеннолетия некоторые драконы навечно принимают свой истинный облик, другие же — приобретают возможность управлять одним из них. Так и получается, что мы, истинные драконы ущемлены в своих правах. Мы рабы, а они хозяева, хотя по сути своей ничтожны".

— Тобой управляли с помощью обруча? — я осторожно погладил гладкую поверхность камня.

"Ну, темнота! Виар нужен лишь для общения, чтобы дракон мог говорить со своим всадником. Это новейшее изобретение драконьей расы. Всадник управляет драконом интуитивно. Это особый дар".

— Все равно не пойму, откуда вы взялись. Вас же не существует.

"Вот-вот! Тот синеглазый вампир тоже все твердил, что нас не существует, однако это ему не помешало заключить с несуществующими драконами договор".

Синеглазый? Я схватился за изрядно отросшую за последнее время шевелюру и взревел раненным зверем. Поредевшее войско вздрогнуло, и даже дракон взглянул как-то заинтересованно.

"Чего кричишь? Друг твой небось?"

— Хуже! Брат.

Я кого-то убью. Нет, сначала запытаю до смерти. Паскуда! Предатель! Если этот гад что-то сделал с Риной! В груди что-то тяжело повисло, должно быть, сердце. Дыхание замерло, тяжелыми толчками вылетая из груди. Дрожащей рукой я стер ручейки пота со лба и в упор посмотрел в желтые глаза.

— Я освободил тебя. Поможешь ли ты мне?

— Помогу, — чудовище тяжко вздохнуло — навиры недовольно покосились в нашу сторону, когда им пришлось заново разводить костер. — Только имей в виду: другие драконы сейчас жгут твою землю.

— Что? — только этого в данный момент не хватало! — Их много?

— Четверо. Со мной — пятеро, — тут он вздохнул совсем грустно (сзади уже громко ругались, так как разводить костер порядком надоело). — Пойми! Мы попали в ваш мир случайно. Выживаем, как можем. Нам нужно продержаться до тех пор, пока не придет подмога. Вернее, им нужно. Истинным драконам все равно, где жить. А мне здесь нравится.

И зверюга удовлетворенно сощурилась, а потом так и вообще потянулась, скребя землю когтистой лапой и широко зевая.

— Ты как хочешь, а я спать пошел, — и тяжело потопав, дракон совсем

И плевать ему было на то, что я еще долго прыгал рядом, кричал и просил сейчас же отнести меня к Рине. За нее я боялся больше всего. Ребенка охраняют проверенные навиры, которые не подпустят к дочери даже дядю без моего позволения. Но Рина... Я ведь оставил ее полностью на попечении подлого предателя! Со всей злости я пнул дрыхнущего дракона — и тут же кубарем отлетел прочь, когда от меня, как от назойливой мухи отмахнулись хвостом. Навиры подскочили, готовые встать на защиту короля, но что и могут против дракона?

Оставалось надеяться, что, отоспавшись, он все же поможет нам, как можно скорее, добраться до замка.

Рина

Затхлый запах землянки вызывал тошноту и головокружение. Нет, тут все было довольно прилично отделано деревом и обставлено приятной на вид мебелью. Даже постельное белье на кровати выглядело чистым, а покрывало было клетчатым и довольно уютным. Но, скукожившись на этой самой кровати, сжавшись в жалкий, дрожащий комок, я с ужасом таращилась вверх, в полутьму, ожидая, когда Лукас спустится в землянку. Я уже слышала его легкие, скользящие шаги, то медленные крадущиеся, то стремительные, словно дуновение ветра. Вот сейчас он пройдет по кругу, принюхиваясь, как дикий зверь, потом скользнет к двери и снимет запор, от чего поток утреннего света хлынет в полутемное помещение, разгоняя затхлый запах земли. Потом на ступеньку ступит одна нога в мягком ботинке, затем — вторая, и их обладатель присядет на лестнице, с лукавой и обманчиво мягкой улыбкой глядя на меня.

А я сижу тут и до ужаса боюсь этого момента. Потому что боюсь не его, а себя...

... Все общение с Лукасом можно сравнить в медленное, но неизбежное погружение в пучину порока. Его развратная сущность способна затягивать не хуже водоворота в Безымянной реке. Время, что он провел со мной в последние дни обращения были наполнены беспросветной, тянущей жутью.

Мой голод стал моей слабостью и его оружием. Казалось, пресытившийся развлечениями вампир, наконец, нашел то, что приводило его в неописуемый восторг. Он испытал магию моего укуса и не желал от нее отказываться. А желала. И сопротивлялась, как могла.

Тогда-то я и поняла, что такое голод вампира. Лукас специально не кормил меня нормальной едой, которую его навиры приносили в избытке и, в конце концов, добивался того, что я пожирала его глазами, как самый вкусный деликатес.

А он не гнушался ничем. Даже мерзким шантажом. Ведь гад знал, как я скучаю по дочке.

— Маленькая красавица растет не годам, а по часам, — говаривал он, обнажая зубы в хищной улыбке. — Привязалась к кормилице не хуже, чем к родной матери. О чем только думал Вир, когда селил их вместе? Такая связь между человеком и вампирской малышкой противоестественна.

Ничего не могла поделать с собой — кидалась на него с кулаками, отрастив острые иголки клыков. И чаще всего кусала...

— Погоди немного, — бормотал он потом куда-то мне в волосы, сжимая в тисках объятий (как ни старалась, а стать сильнее принца-предателя у меня не получалось), — скоро все встанет на свои места. Когда власть окончательно перейдет в мои руки, я верну тебе дочь. Пока же к ней даже не подобраться.

Я лишь деревенела в ответ, боясь, что у меня отнимут и эту надежду. Когда-нибудь увидеть, прижать...

На пятый день Лукаса выманили из нашего логова срочные дела (догадываюсь, какие могут быть дела у этого предателя!) — и стало немного легче. И еды стали приносить гораздо больше. Правда, запирали меня так, что не выбраться. Подкоп, к сожалению, тоже не получался: чем-то был земляной мешок выложен твердым.

Но вот уже два дня меня не кормили совсем. И я знала почему: должен был появиться Лукас.

Но когда ноги ступили на первую ступеньку, я с удивлением поняла, что одеты они не в ботинки, а в запыленные походные сапоги из кожи самой высокой выделки. И отражая утренние лучи, на них нагло поблескивали металлические нашлепки с красноречиво глядящим на меня королевским гербом.

Сердце подскочило к самому горлу, а потом забилось с удвоенной силой. Вампир медленно, осторожно спускался вниз, а я также осторожно сползала с кровати, пригибаясь к самому покрывалу. Пальцы, будто сами собой скрючились, приготовившись хватать, тело напружинилось — готовясь к прыжку, а глаза, несомненно, выражали сумасшедшую радость пополам с желанием сожрать заживо.

Наконец, король мягко спрыгнул вниз и хрипло протянул:

— Рииина, — и столько муки, радости и желания было в его голосе, его невероятных глазах и даже в несколько растерянной позе, что я на миг опешила. Но тут же вновь осознала: ведь это ОН во всем виноват! Если бы не он, ничего бы не было! Я же уже почти смирилась. Ради малышки. Ему нужно было лишь выждать немного, правильно себя вести — и все! Я была бы с ним целиком и полностью. А вместо этого...

Сметенная яростью, пружина выпрямилась — и тело бросилось вперед смазанной тенью. Тело вампира было тяжелым и мускулистым, но я этого не заметила, когда впечатывала его в стену так, что сверху посыпались комья земли.

— Ссскотина! — зашипела сквозь вылезшие иголки клыков. — Подонок! Ты! Все ты! Всегда ты! Ненавижу...

Последние слова уже бормотала куда-то в горячую шею, суетливо выискивая место для укуса. А он и не думал сопротивляться и, закрыв глаза, с покаянным видом позволял мне делать все, что угодно. Ах, все, что угодно! Тогда так! С садистским удовольствием пропорола упругую кожу и чуть не захлебнулась услужливо хлынувшей в рот кровью. Будто вампир готов был отдать всю ее без остатка. А вот всю заберу! Так тебе!

Едва успевая глотать, я лишь краешком сознания успевала поймать ощущение правильности происходящего. Будто это его кровь, а не Лукаса я должна была пить все это время.

И вот глотаю я — и понимаю, что Вир дышит все громче, птицы там на верху поют все заливистей, и вообще все звуки становятся ярче и четче, все нарастают и нарастают и нарастают, пока не обрушиваются жуткой какофонией, раня такой чуткий слух.