Твое... величество-3!

А манера поведения... Клара, видимо, и переняла.

Розабелла аж задохнулась, но прежде, чем она вцепилась наглой малолетке в волосы, Мария вышла в соседнюю комнату. Все равно поспать не дадут.

— Эрры, что тут происходит?

— Ваше величество, эта женщина требует допустить ее к его высочеству, — отрапортовала Клара. — Я ее не знаю.

— Ваше величество! — Розабелла аж медом растеклась. — Наконец-то! Я так молилась за вас, я так счастлива...

— Стоять! — голос Марии мог лавину на спуске затормозить и развернуть. — Молчать. Бояться!

Эрра так и замерла, только икнула, негромко.

— Эээээ... ва-ва-ваше в-величество?

— Мое. Итак, эрра, на каком основании вы что-то требуете у моей фрейлины?

— А... я же...

— Предательница, которая служила Диане Эрсон, — припечатала Мария. Да, уже просветили, тот же Рене Демьен и сообщил, проблем-то! Чтобы во дворце и некому настучать было? Ха! И снова — ха!

— Ваше величество! Его величество приказал!!!

Мария чуточку заколебалась. Могло и так быть. Ее нет, Розабелла должна устраиваться... почуяв слабость, Розабелла кинулась к ее ногам.

— Его величество Иоанн повелел, а я просто слабая женщина, что я могла...

Мария вздохнула.

— Эрра Розабелла, я не гоню вас со двора. Но будьте любезны не приближаться к моему сыну или дочери без моего разрешения. И моей фрейлиной вы больше не будете, я подумаю, куда вас поставить.

В угол. И забыть.

Настолько она утомительная дура, что сил на нее нет. Вообще.

Кажется, что-то эрра поняла, потому что кинулась благодарить и кланяться. Клара молчала, пока Мария не выпроводила услужливую идиотку, а потом посмотрела вопросительно.

— Спасибо, детка, — Мария была абсолютно искренна. — Ты замечательная. Пожалуйста, поступай так и впредь.

— Обещаю. Гадкая она, эта эрра, как оса в меду.

Мария фыркнула.

— Дура она. И это неизлечимо. Но что теперь поделаешь?

— Наверное, ничего.

Мария думала примерно так же. А Розабелле она поручила приглядывать за своим бельем. Что в стирку, что в штопку... обязанность не тяжелая, достаточно почетная и деньги за нее платят. И королеву она не раздражает лишний раз.

Пусть ее, дуру услужливую, правда ведь — тут полдвора таких, кто Дианке кланялся, всех гонять — замучаешься. Лишь бы на нервы не действовала.

* * *

В покои наследного принца Фридрих вошел, мрачнее грозы.

— Ты!!!

— Отец?

Принц выглядел настолько невинным, что Фридрих на секунду даже задумался. А потом рубанул.

— Ты отравил деда?

— Нет. В этом нет смысла.

Дитрих смотрел отцу прямо в глаза, и Фридрих, призывая на помощь весь свой немалый опыт, видел: не врет. Сын не врет, но тогда...

— Дед отравлен? Чем?

— Кто-то добавил в этот его... порошок — ложку соли.

Дитрих пожал плечами.

— А мне оно зачем? Тогда бы тебя надо травить, а не деда.

— Ну... так согласен.

— Дед все равно долго не протянет, год, может три, дольше у этого фанатика еще никто не прожил. А ты остаешься на троне. Меня это как приближает к власти? Тогда бы логично травить тебя, а дедом пользоваться, он бы от меня сильно зависел.

Фридрих усмехнулся, понимая, что сын прав. Цинично, но вот такой расчет намного приятнее уверений в родственной любви.

— Ты прав. Но кто тогда мог это сделать?

— Не знаю. Что с дедом?

— Жить будет. Но теперь все будет хуже и тяжелее.

— Тем более. Смысл его был травить солью? Тогда бы мышьяка насыпать, белые крупинки они и есть? И помер бы он преотлично!

Фридрих провел рукой по лицу.

— Я рад, что это не ты. Мне было бы тяжело... есть вещи, которые просто не надо делать. Никому.

Дитрих качнул головой.

— Я не стану зарекаться и говорить за все и всех. Но... я бы придумал что-то получше.

— Тогда — кто?!

Ответа у мужчин не было. А знать бы хотелось. Это не просто так, это враг рядом, вообще, только руку протянуть.

И это — страшно.

* * *

Ответ, увы, лежал на поверхности, и был он прост.

Верный Ганс совершенно случайно просыпал королевское лекарство. Он видел, что Ханс принимает его каждый день, просто сует ложку в рот, глотает и тут же запивает водой. И дорожит коробочкой... а тут случилось! Не нарочно, но вот... взбивал подушки и задел локтем! Понятно, что смог, он с пола собрал! Но что-то же и собрать не удалось, взял он ложку соли, да и добавил. Только потер в ступке... от соли-то вреда не будет, наверное?

Это не тот секрет, который доверяют слугам, поэтому что именно принимает король, и откуда оно взялось... Ганс не знал.

И собирался молчать о своей оплошности вечно.

Так и поверишь, поневоле, в шуточки Многоликого.

* * *

Увы, эти вещи тоже пришлось утверждать Марии.

Казнь. Точнее — приказ о казни Исайи Рентского.

А что еще было делать с предателем-кардиналом? Правда, отец роман предлагал забрать с собой и предать суду Конклава, но теперь уже уперлась Мария.

Что значит — Конклав?

Гадить здесь будешь, а судить тебя будут там?

Дискуссии тут неуместны! Где ты насвинячил, там тобой и подотрут!

Права не имею?!

А вот это вообще не стоило говорить разъяренной женщине.

Иоанна она не любила, и если честно, сама бы с радостью угробила, но это — ОНА. У нее были причины, были возможности... и то! Если бы она это сделала, то как с покойным казначеем. Быстро, безболезненно и точно не стала бы отрубать голову, тащить ее на всеобщее обозрение, потом пытаться принудить несчастную девчонку Рибоно...

Анна, кстати, проплакала весь вечер.

Плохой ли, хороший, Иоанн был ее отцом. И иногда играл с детьми, носил малышку на плечах, улыбался... потом он ее предал, но это же было — потом! И серьезных последствий для Анны это не дало, это не Мария, которая умерла от боли!

Но об этом Маша Белкина промолчит.

А за слезы своего... да-да, уже своего ребенка, она не то, что с кардинала — с крокодила три шкуры спустит! И посторонняя помощь ей не понадобится.

Так что... суд был коротким.

Виновные в государственной измене приговаривались к повешению. Выслушивать их или допрашивать? Вот еще не хватало!

Единственное — Мария решила лично выслушать от каждого последнее желание. И от наемников, и от кардинала, и от тех придворных, которые помогали Ихорасу... да, и такие тоже были. Так что королевский фонд пополнился хорошей суммой и приличным куском земель после конфискации.

Все роды под нож Мария пускать не стала, но проглядела списки имущества, и недрогнувшей рукой откромсала в свою пользу... то есть в пользу короны, приличные куски. Ровно столько, чтобы оставшегося хватило на скромную жизнь, а на заговоры и наемников — уже нет.

Чем виноваты наемники?

А ты думай, куда наниматься!

Так что в камеру к Исайе Мария пришла лично.

Кардинал производил удручающее впечатление. Осунулся, похудел, глаза запали... Марии он обрадовался.

— Ваше величество, умоляю!!!

— Не стоит меня умолять, — подняла узкую ладонь Мария. — Кардинал, завтра за измену вас повесят. Последнее желание?

— ЧТО?!

Исайя Рентский был искренне уверен, что ему ничего не будет.

Ну, поругают.

Ну, отвезут в Фарданию, на Конклав. А там уж он справится. Бывает, ошибся, осознал и кается.

Нет?

Как — нет?!

— Завтра. Вас казнят, — еще раз повторила Мария. — Последнее желание?

Говорить с этой жабой не хотелось, только ногой раздавить. Мерзкий он... им даже Многоликий побрезговал. Вот, посол Фардании обернулся, а Исайя остался. Пусть теперь и отвечает за все, гад такой.

— Ваше величество! Я не...

Мужская истерика — зрелище гадкое. И женская-то очень так себе, на любителя, а уж когда в сопли, слюни и истошный вой ударяется мужчина, тут и вообще, куда бы сбежать?

Мария так и поступила.

Махнула рукой коменданту тюрьмы.

— Эрр Ленок!

— Да, ваше величество?

— Если этот человек не воспользуется правом на последнее желание, пусть так и остается. Мне безразлично. Если решит — сообщите мне.

— Да, ваше величество.

Мария развернулась и вышла, оставив кардинала кататься по полу и выть, словно раненый волк.

Зааааа чтоооооо!?

Не виноватый он, бес попутал!!!

Наемники, кстати, приговор восприняли спокойнее. Но у них и работа такая, сегодня ты, завтра тебя... два из них попросили заменить способ казни на отрубание головы, и Мария дала согласие. Еще несколько человек попросили позаботиться об их семьях. Что ж, Мария и это сделала, как обещала. Не разорят ее эти пенсии, а грехи у наемников, считай, списаны. Все закрыто приговором и палачом.

А кардинал?

Мария ему все сказала, остальное было только его проблемами.

* * *

Последнее желание он так и не высказал. Истерика перешла в глубокий обморок, ночью королеву никто беспокоить не стал, а утром и поздно было. Мария и на казни-то не присутствовала.

Как ей рассказали, Исайя опять орал, бился, но палача такими мелочами было не смутить. Два удара, петля — и виси, болезный.

Приговор был приведен в исполнение.

Уже потом Мария узнала, что по стране поползли слухи и сплетни. Большинство людей было уверено, что 'круто королева оглобли заворачивает!', но в целом, королеву одобряли. Почему-то народ не любил Исайю Рентского. Вот и не сочувствовал ему никто.

Помер?

Да и пусть его, правильно королева казнила за измену. И вообще, кардиналов много бегает, а королева, которую Многоликий благословил — одна. И вся наша.

Сказала — висеть, вот и виси себе, нечего короля убивать было.

Опять же, хорошая жена, за мужа отомстила, не стала ничего ждать. Тоже заслуживает уважения.

Народ был на стороне Марии, а остальное ее волновало намного меньше. Разве что...

Макиавелли, кажется?

Для народа лучше казнить десяток придворных, чем поднять налоги для каждого человека хоть на пол-гроша? Точно Мария не помнила, но смысл был именно такой.

И ведь прав был Никколо, стопроцентно прав. Опять по-его вышло.*

*— Мария не вполне права, точная цитата: '...люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества.'. Прим. авт.

Великий человек!

Вот как полезно знать историю!

* * *

Комната была та же.

И люди те же. Только на этот раз никто никого не душил, не давил, Аруасий просто вытащил из-под рясы тетрадь и передал ее мужчине. А тот преспокойно достал мешочек с деньгами и отошел на несколько шагов.

— Ты пересчитывай, я тетрадь посмотрю.

Взгляд в мешочек, взгляд в тетрадь... обмана не было ни с одной из сторон. И мужчина кивнул Аруасию.

— Хочешь, иди первым, хочешь, я пойду. Я тебя больше не побеспокою, но ты лучше сам думай, куда удирать. Тут скоро горячо будет.

— Почему ты мне об этом говоришь? — Аруасий людям не верил. Да и с чего бы? Человек человеку — волк, враг и корм, это всем известно.

— Мне на тебя вообще плевать. Думаешь, почему не удавил? Так потревожить не хочу раньше времени. И предупреждаю потому же. Ты не дурак, поймешь, когда надо драпать.

Аруасий задумчиво кивнул.

Да, пожалуй.

Если бы его сейчас убили брат Тома был бы безутешен, поставил всех на уши... сейчас ему не до работы, у него романтика и все такое, прочее лирическое. Так что в интересах этих людей не трогать Аруасияя. До какого-то времени.

Если Аруасий сбежит, его искать будут. Опять же, не до работы. И если тетрадь пропавшую заметят, на него и спишут.

Шпиону матушки-предстоятельницы того и требовалось. Доказательства есть, а остальное... на таком уровне имеющегося достаточно. Улики тоже уничтожить никто не даст...

Ну и личное мнение у шпиона тоже было, он же человек, не камень какой! С его точки зрения, если кто-то такое творил с людьми...

Убивать надо!

Некоторых тварей надо просто убивать, чтобы не поганили собой род человеческий. Земля почище будет.

Вот.

* * *

— Рикардо?

— Сейчас прикажу! Ребята — вперед!

С мест взвились в небо два альбатроса и крупная летучая мышь. Последняя — с возмущенным писком.

А то как же! Альбатрос — это не синичка, воздушную волну они поднимают будь здоров! Но так удобнее...

Мария не просто так приказывала.

Во-первых, все должны были видеть двуипостасных. И что они на стороне Марии — тоже.

Во-вторых, нечего регалиям пыль собирать невесть где. Пусть возвращаются на законное место.

Вот и летели альбатросы и летучая мышь к башенке. Альбатросы — доставить все на место. Феликс — проследить, чтобы ничего лишнего не притащили. Драгоценности Иоанна здесь вовсе ни к чему.

А вот остальное...

Медленно, очень медленно два здоровущих альбатроса протиснулись в башню. И так же неторопливо спланировали обратно, положив к ногам Марии корону, скипетр...

Все, что она с таким трудом сперла.

Не пригодилось?

Как сказать!

Зато сейчас она может сказать, что они все прятали вместе с мужем. Просто он сам достать ничего не успел, правда-правда.

Эх, как ей хотелось поквитаться с Иоанном! А теперь приходится из него чуть ли не героя делать!

Да и ладно!

Зато по толпе ползет шепоток, такой тихий, но неотвратимый.

— Королева... все знали... благословение Богов...

Вот и правильно.

А уж когда два альбатроса падают навзничь, и поднимаются с мостовой в человеческом обличье....

Мария протянула руку, и один из альбатросов подал ей корону.

— Ваше величество, я предлагаю объявить вас регентом. И начать возглашать это по всему Эрланду, — вывернулся откуда-то его преосвященство Роман Рентский. Уж как ему не хотелось кардиналом становиться, а пришлось. Личный духовник королевы, ниже просто несолидно будет.

Мария повертела корону в пальцах. Потом кивнула канцлеру.

— Бустон, распорядитесь. Это все вернуть в сокровищницу. Вот сын подрастет, там и видно будет.

— А коронация? — опять подсунулся кардинал.

Мария посмотрела на него с укоризной.

— Младенца? Вы куда корону будете возлагать, святой отец? И вредно это, церемония же не на один час!

— Н-ну...

— Потому моя воля. Регалии на место. По королевству объявить о рождении у Иоанна сына. С запозданием, но как смогли, так и вернулись. И назначить по этому поводу празднества на три дня. Финансы выделю.

Ихораса можно было поругать за многое, но в бумагах у него был идеальный порядок. И в казначействе тоже. Оно и понятно, он сам править собирался, к чему ему вредить? Сам же потом и разгребать будет.

— Да, ваше величество.

— Объявить всем, что мой... наш с Иоанном сын будет коронован, как только ему исполнится десять лет. В двадцать я передам ему всю власть в стране. До той поры придется побыть регентом.

Лицо у королевы было такое выразительное, что кто-то не удержался — хихикнул. Мария вежливо не обратила внимания. Смешно им!

Их бы к власти! Завоют же через три дня! Это ж не только балы и любовники, это очень много всего. Да, и бухгалтерия тоже...

А то раскрадут все королевство, не задумаются. А что? Страна ж большая, от нее не убудет!

— Да, ваше величество, — поклонился кардинал.