Сильнее страха

Должно быть, в этот момент Аалеки коснулся ее кожи каким-то приспособлением, потому, что она испытала страх, шок, боль, и отвернулась от картины.

— Что такое? — спросил ее Аалеки.

Рене только посмотрела на него, но не ответила. Это было как раз в его духе — причинить боль, и участливо спрашивать о самочувствии.

— Ты все-таки очень бледна. Что, скучаешь по своему мужу?

— Да.

— Хочешь его увидеть?

— Да.

— Ну, так попроси меня об этом!

— Я прошу вас разрешить мне увидеть его.

Аалеки словно и нее слышал ее, и не видел. Он прислушивался еще к чему-то, далекому.. Склонив голову набок, он какое-то время смотрел в пространство мечтательным взглядом художника. Очередная игра кота с мышью.

Так и есть. Все также отрешенно и мечтательно, словно думая о своем, Аалеки взял ее локон, обвил вокруг пальца и любовался теперь оттенками волос, создаваемыми отблеском света.

— Мне кажется, дорогая, — промолвил он, наконец, — фраза прозвучала фальшиво. Словно ты не так уж сильно хочешь его видеть. Возможно, это из-за того, что голос был лишен выразительности. Ты сказала фразу почти на одной ноте. Так не просят.

— Я прошу вас, — Рене опустила голову вниз.

— Лучше, — снисходительно сказал он, — но все еще недостаточно выразительно.

— Я прошу вас, позволить мне увидеть его!

— Хм... Знаешь, может, тебе стоит прибавить к словам жесты? Просьба всегда звучит более убедительно, если подобрать соответствующие жесты. Например, ты могла бы, взывая, протянуть ко мне руки, или встать на колени... В такой позе ты выглядела бы очень мило, и так беззащитно, что скорее всего, я бы не устоял.

Рене опустилась на колени и протянула к нему руки.

— Я прошу вас!

Аалеки все так же задумчиво перебирал ее локоны, его взгляд рассеяно скользнул в сторону окна. Руки Рене начали дрожать от напряжения, она с трудом удерживала их вытянутыми.

— Я прошу вас, — повторила она.

— Да, да. Я слышу, — отозвался он, наконец, поворачиваясь, — Но все напрасно, бедняжка! Ты достоверно воспроизвела жесты, но совершенно утратила нужную интонацию! Более того, ты утратила веру, в то, что я исполню твою просьбу, и подавила в себе желание!.. Рери, Рери, ты снова недооцениваешь меня. Я вовсе не хочу тебя помучить! Я просто хотел, чтобы ты привыкла связывать образ этого человека и фальшь, пустоту. Это ведь так и есть! Прости, но тебе надо привыкнуть к этому, и лучше, если твои иллюзии начнут исчезать прямо сейчас. Тебе будет не так... больно. Пока же, как я понял, ты к этому не готова. Ты совсем не веришь мне, и более того, ты все еще веришь ему, не так ли?

Он смотрел теперь ей в глаза, приподняв ее лицо за подбородок.

Она молчала.

— Ладно. Пусть так. Но, боюсь, ты ошиблась в нем. Он недостаточно тебя любит, а возможно, это чувство было в нем столь поверхностно, что уже теперь от него остались только воспоминания. Ты будешь разочарована, дорогая. Не говори потом, что я не предупреждал тебя! Дорлей, пожалуйста, отведи Рери в западную комнату.

Он позвонил в колокольчик и тотчас из-за портьеры появился синий планетник. Шаркающей походкой он проводил Рене в комнату, где она видела Тоно.

С ним что-то произошло, хоть внешне мало что поменялось. Он сидел на полу, обхватив колени и опустив голову вниз. Что-то в его фигуре было другое. Что-то от чужого Тоно. Какая-то уязвимость...У Рене, которая хорошо представляла через что ему пришлось пройти уже за эти несколько часов, заныло сердце от жалости к нему и чувства вины. Светлые волосы были сырыми от пота.

— Тоно!

— Рене!

Он вскочил и обнял ее. Но все было по-прежнему лишь в первую минуту, потом, какая-то мысль заставила его отстраниться и медленно оторвать ее от себя.

— Тебе все еще больно? — спросила она.

— Что? А, нет... Ерунда. С этим-то я могу справиться. Но... Они задавали вопросы...

— Тоно, отвечай им, они все равно, узнают все!... Скорее всего, они вообще уже знают ответы... Все что они хотят — сломать тебя, и сделают это рано или поздно! Пожалуйста, сдайся, или сделай вид, что сдался!

Он словно не слышал ее, обдумывая что-то свое.

— Тоно? ... Что тебя тревожит?

Тоно ответил не сразу.

— Они сказали мне... Черт, не знаю, как и сказать...Вообщем...

— Просто скажи, Аалеки может забрать меня в любую минуту.

— Да. Но... Только, как такое сказать!... Словом, они утверждают, что ты... уже не человек! Я не поверил им, но... они показали мне данные... Они настаивают, что твоя сущность, как человека утеряна, и... что все, на что ты способна, это только имитировать любое человеческое состояние, чтобы приспособиться к окружающему, чтобы защититься, спрятаться... Они сказали мне, что по сути, ты — робот, и поэтому больше ничего не можешь чувствовать!

Он поднял свои глаза, голубые, как согретое солнцем небо, и ждал ответа, с надеждой и нарастающей тревогой.

Она прожила за эти несколько секунд несколько жизней. Она прожила их за себя и за него. Его слова не разочаровали ее, не подорвали то, что она к нему начала испытывать, но заставили зашевелиться страх и сомнения, которые и без того постоянно мучили ее. Она дрожала, но сознавала, что Аалеки точно был прав в какой-то мере. После облучения Зета лучами, вряд ли, ее можно назвать прежней, она чувствовала, что в ней поселилась неведомая бездонная сила, это ее признаки иногда отражались на ее коже... это ее она чувствовала, когда убегала. Возможно, только благодаря ей, она и жива до сих пор...С ней самой, с Арерией Даартни, давно все было кончено, и это давно ее не трогало, и сейчас бы не тронуло, если бы не Тоно. Тоно!.. Как сказать ему правду, и не лишить последней, пусть хрупкой, но все же надежды, которая заставила бы его жить! В эту минуту Рене успела еще подумать, что любовь это не сад, полный прекрасных цветов, говорящих с небом о счастье, а скорее, обрыв, на краю которого жизнь становится дорога. По-крайней мере, ее любовь. Она его теряет!... Это не имело, не должно было иметь особого значения для нее, ведь вместе им не уже не быть...Она не видела больше себя среди живых, но так хотелось, чтобы он выбрался отсюда!... Умереть легко, но как оставить его здесь, в лаборатории... Господи, если он поймет, что они правы, он останется совсем один! Что с ним будет?!

— Рене?

Вместо ответа она обняла его. Рене хорошо понимала, какого это, ждать сейчас ее ответ.

— Я не знаю, Тоно... Не знаю, насколько я еще человек, и становлюсь ли я роботом, но, часть правды в этом есть. Они облучали меня. Облучали зета лучами... чтобы вернуть в чувства, потому что программа исследований еще не была завершена. Это было последнее средство, перед тем, как они отдали меня тейцам. И это не прошло бесследно. До встречи с тобой... я ничего кроме страха не чувствовала, я приспосабливалась, пряталась и боялась. Я пыталась имитировать поведение нормального человека, но не была такой на самом деле. Ты не видел и даже не спросил позже, но там, в баре на Мэне... Я действительно обожгла планетников. Моя кожа выделила вещество, не знаю что именно... И еще я иногда покрываюсь пятнами, когда испытываю тревогу или страх... Иногда я сознаю в себе присутствие некой посторонней силы. Пятна, кислота — все это проявления энергии, которую они сообщили мне во время опытов. Я словно заражена ею, и я боюсь ее не меньше чем Эгорегоза. Это словно реактор, который вот-вот выйдет из-под контроля, и тогда, энергия, которую я ношу, сметет меня, раздавит, вычистит мозг... не знаю, смогу ли я ее хоть сколько-нибудь контролировать... Но пока я с этим живу. Прости меня, я знаю, тебе страшно, но я не могу тебя утешить сейчас ничем! Я знаю одно — я хочу помочь тебе, верь мне в этом!

— Я почти не верю в происходящее! Господи, мне кажется, что это все мне просто сниться в кошмарном сне!.. Я жалок!.. После их слов, я словно потерял опору, словно все потеряло значение... Раньше я никогда не был такой тряпкой! Больше всего я боюсь потерять тебя, и все-таки, теряю!.. Мне стыдно, Рене, я впервые не вижу выхода!... Я ненавижу людей, причинивших тебе такое зло, но...Я не знаю, как быть!

Он опустил голову, но она увидела след слезы на его щеке. Тогда Рене наклонилась к нему ближе, нежно коснулась его руки, и зашептала:

— Это ничего, Тоно, ничего, все испытывают здесь подобные чувства, они все делают для этого... Они могут сказать тебе все что угодно, но это не так уж важно, милый. Помни, они жаждут найти твое слабое место, сломить тебя. А для этого, перевернут твое представление о всем, что тебе дорого... Я не знаю, человек ли я, и это для меня теперь не так уж важно, по-крайней мере сейчас. Я... думаю, мне не выбраться отсюда. Они не допустят этого во второй раз. Ты — другое дело. Тебе надо выжить. Продержаться. Я попробую передать сигнал о помощи... Правда, еще не знаю как, но я попытаюсь...

Тоно вдруг поднял на нее совсем прежний тревожный взгляд:

— Нет! Я не хочу, чтобы ты рисковала!.. Не смей, слышишь!... Господи, Рене, разве ты еще не поняла, ты все, что у меня есть! Все, что может заставить меня выжить!.. Прости меня за слабость... Я обещаю, я соберусь, я что-нибудь...

Двери открылись, и в дверном проеме снова замаячила согбенная фигура Дорлея, с тусклым взглядом больших пустых глаз. Рене поспешно встала, потому что в руках у него была болевая палка.

— Я должна идти...

— Рене!..

Тоно не готов был снова остаться наедине со своими мыслями, и ему было невыносимо видеть, как поспешно она уходит, он схватил ее руку.

— Тоно, у него палка!

Дорлей равнодушно коснулся концом, причиняющим боль, руки Тоно, и уже без помех выдернул ее из его рук, как тряпичную куклу, и поволок за собой.

— Тоно, не верь им, у них совсем нет чувств, и они жаждут наслаждаться твоей болью... Будь осторожнее!— выкрикнула она, уводимая роботом-планетником, — Пожалуйста, ради меня!

Дверь закрылась за ними еще до того, как она успела договорить. Последнее, что она запомнила, это взгляд Тоно, от боли скорчившегося на полу.

Когда Дорлей вернул ее в комнату Аалеки, тот уже оставил свое занятие. Теперь он сидел перед изящной фарфоровой лампой с замысловатым абажуром, напоминающим переплетенные пальцы, держащие глаза, а на столике перед ним лежала гравюра, которую он рассматривал через лупу. Услышав шаркающие шаги Дорлея. он отложил свое занятие.

— Чтож, второй сеанс твоей терапии окончен. Твои глаза блестят, пусть и не радостью, но лицо ожило и снова выражает эмоции — прекрасно! Будем считать, ты излечилась. Итак, ты навестила своего... друга? Язык не поворачивается назвать его твоим мужем! Господи, слышала бы ты, как он ругается!... Он так груб! Не понимаю, за что ты его выбрала? Неужели, причина сугубо материальная, неужели все из-за корабля?.. Бедняжка! Тебе было так страшно, что ты решилась связаться с ним!.. Это так на тебя не похоже!... Видимо, ты была в отчаянье. Да и он, боюсь, тоже. Прости, но я не думаю, что он сам выбрал тебя!

Рене каждый раз думала, как это происходит? Аалеки под видом случайных размышлений и озарений, словно невзначай, выдавал тщательно подобранную информацию, способную разрушить то, что еще не разрушила физическая боль. Он преподносил это искусно, его собственное мнение было тщательно завуалировано, а сама мысль звучала ненавязчиво и словно случайно. Так, чтобы жертве казалось, будто она сама додумалась до этого. В результате после подобных 'озарений', у нее оставалось огромное тягостное чувство разочарования, и сознание собственной вины и ущербности. Ведь он трактовал все иначе, предлагал взглянуть на привычные, хорошо знакомые вещи с самого неприглядного и скользкого бока, о каком самой ей никогда подумать бы и в голову не пришло. Его истина выглядела очевидной и правдивой, но черной, словно вывернутой на изнанку. Каждый раз после разговора с ним весь ее мир переворачивался и становился чужим. Он пугал ее, но уверял, что просто подсказывает правду, которую она и сама знала, но страх мешал ей это осознать. Ощущение после его слов всегда было такое, словно ее душу травили ядом. Страх за Тоно пронзил ее болью. Они заставят его возненавидить ее.

Рене снова почувствовала острую ненависть к Аалеки, такую сильную, что сама немало испугавшись, не без труда подавила желание наброситься на него и причинить ему боль, сильную боль...

Он смотрел на нее, пока она размышляла.

— Люблю смотреть на твое лицо, когда ты обдумываешь что-то, мысли скользят по нему словно облака, и читаются, как если бы звучал твой чудный голос. Вот и сейчас, ты думаешь, бедняжка, что я хочу очернить в твоих глазах этого человека, чтобы запугать тебя и подчинить себе. Но ты ошибаешься, это не так. Сейчас во мне говорит иное чувство. Уж поверь. Впрочем, говорить об этом пока не пришло время. Ты не проголодалась? Думаю, тебе надо отдохнуть и поесть.

Он позвонил в колокольчик и Дорлей принес похожий на большую пробирку кувшин, и поставил на чайный столик. Аалеки жестом выставив его вон, налил в стакан жидкость красного цвета.

— Вот, это тебе просто необходимо выпить... очень питательно.

Рене сделала несколько глотков, не задумываясь, хоть и через усилие. Он все равно бы заставил ее сделать этого.

— Вот и умница. Кстати, хорошо, что ты не чувствуешь вкус, он оставляет желать лучшего...

Она ничего не ответила, по-прежнему витая мыслями возле Тоно. Аалеки лукаво улыбнулся, наблюдая за ней.

— Питательно, не правда ли?... Не удивительно, что эту жидкость употребляют некоторые существа еще с темных времен... как их называли люди?... Вампиры, кажется. Ладно, что там ходить вокруг да около, скажем прямо, это кровь. Кровь Тоно. Я думал, ты узнаешь если не по запаху, то хотя бы интуитивно...

Ее тут же вырвало.

Когда Дорлей убрал рвоту, Аалеки, склонился над Рене, смачивая виски чем-то холодным.

— Тебе лучше?.. Да, вижу. Прости меня! Я не ожидал, что ты среагируешь на мою шутку так остро! Конечно, это была только шутка, хоть, признаюсь, очень грубая! Я только хотел, чтобы ты стала внимательней! .. Ну, разумеется, это была не кровь, Зоонтенген не стал бы брать кровь графинами!.. Знаешь ли, сейчас для анализа крови вовсе не нужна настоящая кровь, технологии Эгорегоза позволяют упрощать этот процесс... все делается обычным сканированием объекта. Выпей воды, у тебя сейчас обезвоживание организма... — он заботливо промакнул ей уголки рта салфеткой, — Надеюсь, ты не думаешь, что это плазма? — Аалеки радостно рассмеялся, как жестокий и избалованный ребенок, уверенный, что любая его шалость будет прощена, — Ну все, все, больше не буду! Прости!

Рене посмотрела на него расширенными, обведенными темным кругами глазами, потому что они вмещали всю боль, которую ей уже причинил Эгорегоз, и ту, пережить которую ей еще придется. Она смотрела на него, пытаясь постичь всю глубину его бездушия или ненависти, того, что заставляет его быть монстром, питающимся страхами своих жертв. Она смотрела на него не так, как раньше, в первые месяцы плена, она давно уже не верила, что можно воззвать к его сердцу, душе, потому что их у него не было, на их месте был какой-то спутанный клубок мыслей и извращенных чувств, не более. Какое-то время после, когда боль перевалила за порог терпения, она совсем не смотрела на него, она думала, что если не замечать его, часть боли уйдет. Тогда Рене научилась смотреть сквозь него, и со временем его образ, как и Зоотенгена, и других мучителей приобрели нечеткий размытый контур, перестали сильно пугать, что, может быть, спасло ее от безумия. Но теперь она имела достаточно мужества, чтобы видеть Аалеки. И она разглядывала его, как малоизученное животное, особь опасную, но, по-крайней мере, редкую.