Месть самураев.

Акинобу, Натабура и Баттусай были заняты тем, что руководили захватом хоммару. Натабура послал Афра на крышу цитадели, чтобы тот зацепил на ней крюк с веревкой. Афра справился с этой задачей блестяще. Вернулся и радостно бегал вокруг, улыбаясь во всю собачью морду. Наверх тут же полезли ловкие, как обезьяны, Баттусай, Дзито, Сэн-но Рикю и Ёсинаки, побросали вниз веревки, а уж за ними все, кто только смог.

Капитан Го-Данго вместе с Язаки и Сёнагоном прикрывали тыл. И если бы не они, а особенно — Го-Данго, то стражники всех бы раздавили о стены хоммару. Однако кто-то вовремя оглянулся, кто-то крикнул, кто-то подал знак — капитан Го-Данго выбросил перед собой руку с канабо — огромной железной палицей с шипами, которая снесла голову большому и толстому самураю. Как это получилось, никто не понял, только голова с развевающимися космами покатилась по камням двора и, казалось, она все еще выкрикивает призыв к атаке. Такое могло произойти только в неразберихе сражения, когда никто ничего не понимает. Бежавшие за самураем стражники в ужасе стали замедлять шаг, и это решило исход атаки, ибо их движение, как волна об утес, разбилось о капитана Го-Данго. А он-то уже знал свое дело. Он даже не обратил внимания на такие мелочи, как чья-то голова, а тут же одним махом тяжеленной канабо уложил пятерых или семерых стражников, и с улюлюканьем стал гоняться по двору за остальными. Казалось, что их оружие, которое они пытались применить, не оказывает на него никакого воздействия, словно лилипуты пытаются убить великана зубочистками. Однако через пару кокой стало заметно, что тело капитана Го-Данго окрасилось кровью и что он уже не так стремителен, как прежде. Потом уже Язаки, забыв, что он вальяжный пророк, взахлеб рассказывал, что он и только он остановил эту дикую атаку и самолично зарубил своим любимым китайским мечом всех-всех стражников и даже тех существ в белом, которые бежали в арьергарде и которые оказались не демонами и даже не духами, а всего-навсего теми же самыми стражниками, только не успевшими одеться. К тому же все они, как один, были пьяны, но к их чести не просили пощады, а сражались до последнего вздоха. В этой схватке, конечно, не обошлось без участия Акинобу, Натабуры, Куродо по кличке Нори, Такaги, и, разумеется, Афра, который не без помощи Натабуры страшно напугал и разогнал самый хвост арьергарда пьяных стражников. Если бы кто-то сказал Натабуре, что он будет участвовать в подобном избиении, он бы страшно сконфузился, ибо стражники внешней цитадели — ниномару оказались весьма посредственными рубаками, но порыв их и пьяный дух были сильны. Так или иначе, но атака была отбита и очень быстро перешла в отдельные стычки по всем углам и закоулкам. Некоторое время еще слышались вопли и ругательства.

Затем ронины Гёки основательно занялись хоммару. В отличие от той, которую захватили люди Торояна, эта хоммару оказалась запертой со всех сторон, кроме крыши, где пьяные стражники играли в карты. Но они то ли не поняли, что происходит, то ли перепугались, потому что спрыгнули с крыши хоммару и подались за третью линию обороны — в башню дворца. Гёки решил не штурмовать хоммару, а приказал завалить все входы и выходы, а основные силы четырех пятерок: Натабуры, Хитомари, Сёнагона и Вайрочана повел на штурм следующего укрепления.

Тем временем Нефритовая башня просыпалась. То там, то здесь в ее окнах все чаще мелькали огни. Встревоженная охрана пыталась осмыслить, что происходит внизу. Хитрый Гёки не дал зажечь ни одной из построек, рассудив, что темнота будет только на руку нападающим. Этим решением с одной стороны он осложнил себе задачу, а с другой не дал повода городским стражникам и войскам прийти на помощь регенту.

Если с тыльной стороны Нефритовой башни дорога была почти прямой, ибо она предназначалась для того, чтобы регент мог вовремя сбежать из дворца, то вход в башню с фасада был подобен лабиринту. Нападающие должны были долго плутать по сети узких проходов, большинство из которых заканчивались тупиками, ловушками или ложными воротами. Так пятерка Сёнагона, посланная прямо, попала в болото и вернулась вся в тине и без одного самурая, который провалился в бездонный колодец, и что-то или кто-то так быстро утянул его вниз, что не успели вытащить. К несчастью, этот самурай по имени Ката Кодзи по глупости надел металлический нагрудник.

— Он утонул, как кусок железа, — сообщил Гёки Сёнагон.

Крысолову Хитомари повезло еще меньше — он потерял троих под массивной плитой, когда они углубились под своды какого-то туннеля, решив, что он приведет прямо в Нефритовую башню. Но явное — не самое простое. Это оказался всего-навсего ложный вход. Хитомари был ошарашен таким поворотом событий и некоторое время не мог прийти в себя. Всю жизнь он считал себя удачливее всех, а в самый нужный момент судьба оказалась легкомысленной, как девка из веселого квартала.

Золотарю Вайрочану повезло больше — он всего-навсего получил арбалетную стрелу в плечо, когда вздумал лезть поперек проходов. При этом он потерял одного ронина по имени Нобунага, который просто пропал, и его больше никто никогда не видел. Стрелу вынули, а рану запечатали воском. Вайрочан охал, стонал и сетовал, что теперь не сможет держать меч.

— Зато ты можешь громко орать, — сказали ему.

Фудзивара-но Кинто почти добрался до стены третьей линии обороны Нефритовой башни, опрокинув защитников трех бастионов и одной башенки, однако в последний момент на площади, которая, казалось, наконец вывела к воротам башни, земля перед ними разверзлась и они едва не упали в бездну. Спас их, как ни странно, Баттусай, который ходит и с командой Сёнагона, и с командой Хитомари, и был настолько удачлив и ловок, что остался жив. Он вовремя и честно предупреждал об опасности, но так как в нем видели чужака, то к его советам не прислушивались, а между тем Баттусай видел в темноте, как кошка. И только Фудзивара-но Кинто оценил, что Баттусай соображает лучше всех его бойцов вместе взятых. Получилось так, что Баттусай спас пятерку Фудзивара-но Кинто, никто не погиб, и они, обескураженные, в полном составе вернулись на перекресток, откуда разбегались эти самые лабиринты-ловушки.

И только Акинобу, Натабуре, Афра и Язаки повезло больше остальных, хотя им, опять же как чужакам, достался самый узкий и невзрачный проход, который к тому же вел не вверх, а куда-то вбок, да еще изгибался, как змея, уводя к подножью башни. Натабура вспомнил, как он в стране Чу точно так же бегал по зигзагообразным подъемам меж стен. Однако, чтобы добраться до настоящего входа, понадобилось кружить не меньше коку. Они благополучно, а главное тихо и незаметно миновали несколько постов-бастионов и башенок, в которых находилось по два-три стражника. Эти стражники не могли оказать серьезного сопротивления таким опытным бойцам, как Акинобу, Натабура и Язаки. Даже Афра сумел записать на свой счет двоих или троих несчастных, которых он, самолично устрашив до полусмерти, заставил прыгнуть в ров с водой. Наконец они подбежали к неприметным, как калитка, воротам, прикрываемым справа и слева треугольными бастионами, и прислушались. Казалось, звуки битвы стихли. Язаки повертел головой и удрученно высказал то, о чем они все думали:

— Неужто мы одни прорвались?

— Не, не может быть, — высказал сомнение Язаки. — Даже я знаю, что так не бывает.

И радостно засмеялся. Он еще не знал, что будет делать после битвы. А Афра чуть не гавкнул. Ему нравилось носиться в темноте при свете луны и участвовать в потасовках. Если бы он еще понимал, зачем все это делается. Но он не понимал. Ему было просто весело.

— Тихо! — поднял руку учитель Акинобу.

Они услышали лишь слабые звуки, которые доносились из самой башни.

— Похоже, Тороян прорвался? — осторожно предположил Натабура.

Это было правдой. Тороян без потерь проник в Нефритовую башню и уже вел бой на первом и втором этаже. Ему не хватало сил, чтобы развить успех и опрокинуть стражников. Однако он стянул на себя все их основные силы и таким образом до минимума ослабил оборону центрального входа в Нефритовую башню.

Пока Афра, посланный Натабурой с запиской к Гёки, вел его и других самураев по правильному пути, Акинобу, Натабура и Язаки штурмовали один из бастионов. В каждом бастионе сидели по три лучника, и они держали под перекрестным огнем все подходы к воротам, мостик и канал с водой. Трижды Акинобу, Натабура и Язаки бросались в атаку, и трижды их останавливали. На четвертый раз стражники дрогнули.

* * *

Начало битвы Бог Яма проворонил. Он как всегда предавался лени под землей — на этот раз в тайных лабиринтах Нефритового дворца — и играл в го с новоиспеченным демоном смерти по имени Кацири, что значит 'очень умный'. Раньше демон Кацири был просто жалким, дрожащим, несчастным духом, боящимся собственной тени, не только потому что всякая свет от солнца для духа означал смерть, но и потому что по натуре Кацири не был похож на нагловатого Кадзана. В общем, для начала Богу Яма требовался не дух, а демон.

С помощью подкупа и уговоров четырехрукого и четырехголового Бога Си-Тэнно, который отвечал за формальную часть вопроса, Бог Яма перевел Кацири из разряда духов в демоны, потому что негоже Богу Смерти иметь в услужении какого-то духа, пускай он и трижды умный. В этом он тоже увидел покушение на собственный авторитет со стороны Богини Аматэрасу.

К игре го Бог Яма пристрастился с горя: во-первых, он в конце концов сообразил, что Натабура не собирается его убивать, а значит, Богиня Аматэрасу и думать забыла о давней ссоре.

— Она мной пренебрегла, — понял Бог Яма.

Во-вторых, он потерял шлем ямады с рогами, в-третьих, подлый Язаки присвоил себе каба-хабукадзё — Черный Знак Ада и с его помощью, как считал Бог Яма, стал пророком, а в-четвертых, погиб любимый демон смерти Кадзан, который, конечно, был своенравным и хитрым, но не таким до отвращения покладистым, как этот новый — Кацири. Дело в том, что помощников Бог Яма не выбирал, ему спускали кандидатуры с Небес. Будь его воля, он бы предпочел какую-нибудь из душ смертных — тех же самым самураев, и воспитал подчиненного в соответствие с собственными представлениями о том, каким должен быть помощник Бога смерти. Кацири оказался лучшим из худших, то есть — никаким, хотя и лучшим из всех тех духов и демонов, которые присылали Богу Яма. Единственное его хорошее качество заключалось в том, что он отлично умел играть в го.

В общем, Бог Яма здорово во всем обмишурился и теперь, как и все Боги, искал забвения в головоломках. Игра го давала его ущемленному самолюбию отдых, он забывался, глядя на поле, где бушевали страсти не меньшие, чем в жизни. Он даже прочитал трактат Бан Гу 'Сущность Го' и хорошо запомнил отрывок, который его пленил: 'Доска должна быть квадратной и изображать законы Земли. Линии должны быть прямыми, как божественные силы. Черные и белые камни разделены, как инь и ян. Их расположение на доске подобно модели небес'. А еще он узнал, что в го нет ни начала-фусэки*, ни конца-ёсэ**, ни форм, ни атаки, ни содержания — вообще ничего — одна пустота. Некоторое время это его забавляло, потом затянуло — да так, что он забыл о своих обязанностях и свалил все дела на бедную голову помощника Кацири. Естественно, в хабукадзё царил полный бардак: души смертных не регистрировались, не помещались туда, куда нужно, то есть в котлы, баки и на сковороды, а бродили неприкаянными по белому свету. Духи и демоны забыли, что такое субординация, вели себя нагло и дерзко, воруя эти слабые души, проникая в другие миры и совершая иные мерзопакостные дела. Но это уже другая история, с другими лицами и героями, недостойная нашего пера.

Демон Кацири тоже слышал шум битвы, но не смел реагировал без команды хозяина, как он называл Бога смерти, пока на голову не стала сыпаться штукатурка.

— Это что еще такое? — удивился Бог Яма, снимая с лысины кусок известки.

— Землетрясение? — предположил демон Кацири.

— Поди узнай, — приказал Бог Яма.

Демон смерти исчез и вскоре вернулся.

— Какой-то Натабура штурмует дворец какого-то Мангобэй, — с почтением доложил он, вытянувшись как струна. — Там их много.

*Фусэки — начало.

**Ёсэ — конец.

— Ну и пусть...— в задумчивости почесал лысину Бог Яма, обдумывая ход. — Пусть штурмует... Что ты сказал? — он поднял голову, глаза его расширились.

— Говорю, слышал, что какой-то Натабура...

— Натабура?! — вскричал Бог Яма. — А чего ты молчишь?! Я тебя зачем взял?! Зачем?! Чтобы ты докладывал четко и ясно.

Он вскочил — доска и камни полетели на пол, и забегал по подземелью.

— А Язаки есть с ними? — остановился он, с укором глядя на Кацири.

— Да... кажется... — робко ответил новоиспеченный демон Кацири, боясь ошибиться.

Дело в том, что Кацири всего лишь пару раз облетел поле сражения. Он даже не смел покуситься ни на одну новоиспеченную душу самураев, которые неприкаянно бродили по Нефритовому дворцу. А из всего шума, царившего во дворце, на свою голову разобрал лишь то, как какой-то странный монах кричит:

— Натабура, Язаки! Ко мне!

Естественно, этого он не рассказал Богу Яма, который и так едва не рычал от ярости. Бог Яма в свою очередь еще не привык к Кацири и видел в его робости признаки скудоумия. К тому же всякое упоминание о Натабуре и его друзьях приводило его в бешенство.

— А еще кто? — скривился он так, словно у него болели зубы, хотя зубов у Богов отродясь не было. Они им были не нужны.

— И... и... собака... — упавшим голосом добавил демон Кацири.

Он действительно видел и собаку, точнее, медвежьего тэнгу. А так как разбирался в иерархии не только гадов, но и животных божественного мира, то сообразил, что дело здесь нечисто и что в битве замешаны самые высокие Боги. Но ничего из своих глубокомысленных соображений Богу Яма не сообщил, боясь попасть впросак, ведь ему казалось, что его хозяин сам все понимает. Однако на этот раз демон Кацири ошибался. Кроме того, что он был умным-умным, он еще и боялся потерять теплое местечко, тем более, что нежданно-негаданно получил повышение в чине, к которому еще не привык. А так как происходил из мелкопоместных духов, пробавляющихся душами лягушек, змей и прочих гадов, то не мог понять, что от него хочет Бог Яма.

— Это они! — обрадовался Бог Яма. — Идем, будем мстить.

— А у нас получится? — посмел усомниться помощник, ибо видел, какое ожесточение царит на поле битвы.

— Еще как, — кивнул на ходу Бог Яма, открывая тяжелую, кованую железом дверь.

В затхлое подземелье ворвался свежий ветер. Бог Яма поморщился. Он не любил хорошей погоды и вообще — положительных эмоций. Его уделом были мрачные мысли о мрачных-мрачных делах и делишках.

Он мстил неосознанно, не только потому что им пренебрегли, а потому что его тем самым унизили, низвели до уровня обычных, третьесортных Богов, например, такого, как вечно пьяный старикашка Бог Дзюродзин* или как его... Мироку**. Кто это такой? Его никто никогда не видел по причине бесцветности и безвкусности.

В нижних помещениях Нефритовой башни шел бой. Сыновья регента — Такэру и Коксинг руководили обороной, и Ходзё Дога мог быть спокойным: войск предостаточно, в резерве тайная сила в виде хирака и прочего каменного истуканства. Скоро расцветет, на помощь придут верные войска и изловят бунтовщиков, а потом я их подвергну самым изысканным казням. Он стал выбирать, каким именно. Знал он их не меньше шестисот и все испробовал на деле. У него были китайские труды по правильному умерщвлению огнем, корейские манускрипты по утоплению, тибетские 'книги мертвых' о свойствах ядов, баганские советы, как вытягивать жилы, ванлангские труды по применению бамбука, тяжеленный монгольский свиток, как пользоваться телячьей шкурой, чтобы волосы у человека прорастали внутрь головы, и прочее, прочее, прочее — всего десять огромных сундуков, набитых доверху. Но среди всех — редчайшая рукопись на телячьей коже, которую перевел некий монах Натабура. Эта рукопись нравилась регенту Ходзё Дога больше всего, особенно такое понятие, как 'испанский сапог'. Ходзё Дога не знал, что означает слово 'испанский', но отлично понимал, что такое сапог — что-то вроде дзика-таби, считал он, только из железа и дерева. Он самолично нарисовал эскиз и приказал изготовить образец. Теперь новенький сапог стоял в углу спальни и радовал глаз изысканностью форм. Какая лаконичность, какая гармония, думал Ходзё Дога, единство целого и начало всех начал. Будда в своем совершенстве! Настало время применить, радовался регент Ходзё Дога и с непонятной тревогой посматривал в сторону города — город был темен, как зимнее поле. Уже больше стражи длился бой, а помощь все не приходила. За одно казню и генералов, злорадно решил регент Ходзё Дога, за нерасторопность. Он подошел и осторожно выглянул за перила балкона. Под ним творилось нечто невообразимое: основания башни видно не было, казалось, что странная туча опустилась на Нефритовый дворец.