— Ах, Гульмира... Арам мей ла... — Мечтательно протянул дюнкэ. — Один равнинный струнощип назвал ее однажды цветком эльвиррна. Он прав, не правда ли, друг мой Менестрель, ради которого явилась Халзар-Геб? Скажи мне правду, и только правду. Она прекрасна? Моя Жемчужина Эс-Хаста?
— Истинно прав, друг мой Карим. Она прекрасна...
— Я горжусь ею, как самой большой ценностью, — вдруг сознался обреченный принц. — Остальные мои жены — лишь лекарство от скуки и свидетельство достатка. У нас в горах принято иметь много жен, у человека княжеского рода их не может быть меньше пяти. Гархан! — Вдруг позвал он.
Немногословный телохранитель вырос, как из-под земли. То есть из-под песка в данном случае.
— Гости сполна насладились красотой моих женщин. Уведи их.
И после того, как красавицы исчезли в полотняных кабинках, висящих на боках одров, дюнкэ снова сощурился, по своему обыкновению, глядя на костер, уже давным-давно медленно затухавший, сейчас он лишь слабо подсвечивал тлеющими алыми угольками. На Эс-Хасте проявлялись утренние звезды, а слуги-караванщики давно уже дрыхли, по-своему неплохо "отметив" явление Халзар-Геб. Керит тоже клевал носом, отщипывая малюсенькие кусочки от лепешки и полусонно их поедая. В сознании и относительной трезвости находились только мы с хозяином каравана.
— Ночь заканчивается, Менестрель, — совсем иным тоном, чем обычно, сказал обреченный принц. — Эта ночь, освященная Звездой Пленительного Счастья, не может быть просто так. Ты понимаешь, о чем я?
Я счел более нужным промолчать. Дюнкэ поворошил палкой угли, добившись взлета целого сонма ярко-алых искр, и сказал:
— По такому случаю я хочу преподнести тебе еще один подарок. А ты, может быть, когда-нибудь вернешь его сторицей.
— О чем ты, Карим?
Он не обратил внимания, или же просто нормально принял обращение по имени.
— У нас, в горах, существует много обычаев, странных для вас, равнинников. В частности, один из них гласит, что лучший подарок другу — это любимая женщина. Не навсегда, только на одну ночь. Я хочу подарить тебе Гульмиру.
Если б я что-то ел или пил, то неминуемо подавился бы.
— От ночи осталось не слишком много, — тихо добавил караванщик. — Возьми ее, Менестрель. Доставь ей наслаждение. Если от тебя у нее родится ребенок, то он будет принят в род Тар-Эбелей как законный обреченный принц. Я надеюсь, он унаследует ее красоту и твой талант.
— Эта ночь имеет для вас такое большое значение? — Подумав, спросил я.
— Ты даже не представляешь, какое. Все, что бы ни происходило в ночь явления Халзар-Геб, неминуемо ведет к удаче. — Он поднялся, как будто и не просидел больше часа, скрестив ноги. — Ваш шатер — вот этот, у которого горел наш костер. Я пришлю к тебе Гульмиру сейчас же.
— А если она не захочет? — Совсем, наверное, одурев, ляпнул я.
— Женщина хочет всегда, — покачал головой караванщик.
И, озадачившись, я вдруг... Согласился с ним.
Керит рухнул на какую-то шкуру у матерчатой стены, и практически сразу же засопел, как ребенок, отвернувшись и утыкаясь носом в шерсть. Заснул — вот и хорошо, ничего не увидит и, надеюсь, ничего не услышит. А проснется и услышит — не беда, парень он взрослый, пора привыкать к этой суровой жизни и практическому отсутствию в ней романтики.
Я уселся на застеленный шкурами пол и расшнуровал сапоги. У стены легла шпага, подумав, под головной валик я засунул кошель — тот самый, выданный Наместником, с камнями. Не бог весть какой тайник, но сойдет... Я уже расстегивал рубашку, когда раздался тихий шорох, и откинувшийся полог обнажил тусклые звезды. И снова задернулся, но я слышал чужое дыхание...
В голову вдруг забрались глупые мысли — может, надо ей что-то сказать? А что? Что, в принципе, можно сказать женщине, которую прислали ублажить тебя? Не по своей воле, не за деньги, а по приказу мужа...
А может, лучше отказаться? Услать ее сейчас обратно, смертельно оскорбив этим обреченного принца в самых лучших дружеских чувствах? Можно сослаться на обычаи равнинников, не позволяющие пользоваться чужими женами даже с согласия хозяина. Да, можно... Можно много чего навыдумывать...
— Я здесь, господин мой, — тихо прошелестел мягкий грудной голос, и только от его звучания ожило мое мужское естество. Внутренний зверь рыкнул, и рука сама поднялась вверх, находя манящее крутое бедро, прикрытое легко скользящей под пальцами тканью...
Да, в конце концов, сколько можно ждать?! Сколько можно вспоминать прошлое, вернуть которое не под силу даже Наместнику, сколько можно вспоминать другой голос, зовущий в темноту, другие темные глаза, что умели смотреть как страстно и пламенно, так и весело и лукаво, другие волосы цвета ночи, не волнистые, а прямые, которые так любил перебирать пальцами граф ар-Штосс? Сколько можно хранить верность неверности, память — беспамятству, а правду — самой бессовестной лжи? По крайней мере, этой девушке не нужны ни мои деньги, ни моя слава, ни мои друзья или мои враги. Ей нужен только я сам, и лишь на одну ночь...
...Караванщик был абсолютно прав...
Ласковые губы коснулись моей груди, тонкие руки обвили шею, а в нос ударил мускусный аромат желания. О, боги и полубоги, высочайший Эссалон и сиятельный Наместник, и вы, надменно-презрительные эссы! Вам не дано познать этого счастья, этого длящегося вечность мига, возносящего на вершину блаженства с самой чистейшей совестью. Не описать, как нежные губы касаются кожи, как они медленно спускаются вниз, и как смыкаются наконец-то на самом главном, на том, что венец всему и начало...
"Прощай, Элайда. В эту самую ночь я забуду тебя".
Другие губы...
Другие руки, которые я так любил целовать, но которые очень редко обнимали меня.
Другие глаза, в которых была отныне лишь пустота. Всего лишь пустота...
"Но я никогда не забуду твоего предательства".
Внутри меня взревел зверь, и я, позабыв о необходимости соблюдать тишину, позабыв о том, что мы здесь не одни, позабыв обо всем, что имело значение в прошлом и будущем, полностью отдался ему. Меня обняла ласковая, обволакивающая Тьма, и весь мир перестал иметь значение для проклявшего его Менестреля...
Наместник и Френ.
— Шеф... — Осторожно позвала вампирочка, опасаясь вступить в комнату.
Хозяин словно не слышал ее, он стоял и смотрел в любимое всевидящее Черное Зеркало, с которого ехидно скалился гибкий извивающийся дракон, мерцая фиолетовым глазом-аметистом.
— Ну шеф... — Робко повторила вампир, вложив в голос как можно больше виноватости. Наместник по-прежнему игнорировал ее. Набравшись решимости, суккуб тихо, на цыпочках, подошла к нему сзади и обняла, уткнувшись мордочкой в плечо.
— Ну, Хозяин... Ну прости...
— Да ладно... — Ответил тот. Обернулся и взял пальцами подбородок верной агентессы, приподнимая лицо девушки кверху.
Френсис зажмурилась, и не понять — то ли от благоговейного страха, то ли от наслаждения. Хозяин насмешливо фыркнул и подхватил вампирочку под мышки, сажая ее на стол. Чтоб глаза оказались на одном уровне, так удобнее разговаривать.
— В общем, так. Последствия допущенной тобой ошибки мне удалось исправить, и даже привести ситуацию к более-менее приемлемому консенсусу.
— Ага, слышала я, как ты его окручивал! Скажи уж прямо, шеф, благодаря мне у тебя появился такой агент, какого еще поискать! Соответствует сразу и второму, и третьему пункту из твоего краткого предварительного плана! — Осмелела дива Френ, видя, что Наместник в благодушном настроении.
— Не более, чем наполовину по каждому пункту, — покачал головой босс. — Впрочем, быть может, это и к лучшему... Как говорится, если вам по ходу действия не приходится менять планы, призадумайтесь — а не манипулируют ли вами?
— Кем говорится-то?
— Мною, — с серьезным видом сказал Наместник. — Но поскольку все-таки за твою ошибку ты должна как-то отчитаться, то вот тебе следующее задание...
— Опять в бордель, что ли?
— Какой бордель? Эта явка спалена. Гарантирую, там скоро появятся проверяющие от эссов, если уже не появились. Должна же у них быть какая-то своя агентура, как думаешь?
— Наверное, должна...
— Вот и будем исходить из этого расчета. Наш господин Нариа от любой проверки отмажется, а не отмажется — так отбрешется. А вот ты мне скажи одну важную вещь...
— Какую, какую? — Затормошила вампирочка шефа.
— Любишь меня?
— Безумно! — Ни на мгновение не задумалась та. — Денно и нощно тоскую по выразительным глазам и крепким объятиям своего начальника, который совершенно не ценит мою верность и преданность...
Наместник дал ей щелчок по носу. Вампирочка демонстративно надулась.
— Вот теперь и слушай. Сама видишь, помаленьку уже начинаем обрастать нормальной агентурной сетью, а объединяющей практически-идеологической базы для нее нету. Пока что оба наших "казачков засланных" — штучной обработки кадры, существуют единственно в своем роде и знают слишком много. Они незаменимы, и поэтому для активных и агрессивно влияющих на ТВД операций не подходят. Тем более что господин Нариа, согласно нашему с ним договору, вообще является отныне моим самым активным и ожесточенным врагом. Ему, как понимаешь, требуется конкретно с кем-то противоборствовать! Иначе смысла ни на грош. Понятно?
— Угу, — сказала дива Френ, пытаясь пожевать свой локон. Но короткая стрижка девушек Белой Мыши этого не позволяла, поэтому вампирочка слегка озадачилась. Тряхнула головой — и волосы моментально удлинились, достигнув лопаток, перекрасившись к тому же в рыже-зеленую несусветную тональность. — Все понятно, кроме одного. Что такое ТВД?
— Театр военных действий, — тяжело вздохнул Наместник. — Считай, что постановка приближается к кульминации сюжета. В общем, так. Твоим заданием будет создать новую религию.
— Упс! Ну ты, шеф, как озадачишь!
— Новую церковь истинной веры, — невозмутимо продолжал босс. — Название я еще не придумал, но суть такова: будешь привечать всех обиженных, обозленных, оскорбленных, да и просто задетых за живое.
— Адепты Тьмы занимаются благотворительностью?
— А почему бы и нет? Чем плохо? После моего дождичка таких несчастненьких на этой планетке — завались, как грибов после дождя. Только успевай собирать, да в корзинку складывать. Опять же, господину Нариа как раз будет чем заняться, и как объяснить королеве все то, что сейчас происходит. Отчего, мол, люди озлобляются. Это все секта воду мутит! Значит, будем бороться с сектой!
— Фея Воды в особенности не потерпит замутнение своей стихии. Шеф, а ты понимаешь, что вступать в противоборство с твоим господином Нариа многие просто-напросто побоятся? Я тоже насчет него кое-какие сведения просмотрела. Это ж волчище похлеще вашего Берии!
— Лаврентий Палыча не трожь, это святое, — дал ей Наместник второй щелчок по носу. — Надо, значит, сделать так, чтоб не побоялись. Облажается пару раз господин великий сыщик, ничего, ему это только азарту добавит. Мы с ним все это уже обговорили, а что я не досказал, он по намекам понял.
— Ты ему еще и намеки делал?!
— Намеки ты мне делаешь, когда сзади прижимаешься! — Рассердился Наместник. — Общеизвестно, что все люди подразделяются на две категории: умные и глупые. Разница порой весьма условная, но одно коренное отличие всегда присутствует: глупые люди не могут читать между строк и улавливать вторых смыслов.
— А также третьих, четвертых, десятых и сорок пятых...
— Вот я сейчас кого-то отшлепаю!
— Ой, товарищ-господин шеф, ты все обещаешь да обещаешь... — Промурлыкала вампирочка, демонстративно-соблазнительно потягиваясь на хозяйском столе. Наместник глянул на нее, оценил туго обтянувший прелести топик и прическу по обыкновению самой незабываемой расцветки...
...И опустился в мгновенно появившееся под ним кресло, которое сотворил, даже не задумываясь. Снова уставился в зеркало, которое по-прежнему не отражало ничего. Черное Зеркало сейчас как никогда оправдывало свое название.
Суккуб каким-то вампирьим нюхом, не иначе, почувствовала перемену хозяйского настроения. Босс намеренно не обращал на нее внимания, а его глаза стали стеклянными — неподвижными и...
Мертвыми.
Вампирочка слезла со стола и опустилась на колени на пушистый ковер рядом с креслом шефа. Его руки лежали на подлокотниках кресла, поза была, как у классической статуи. Девушка положила подбородок на его руку, левой щекой прижавшись к локтю. Живописная получилась композиция, должно быть, если смотреть со стороны...
Время остановилось. Потом потекло снова, вначале медленно-медленно, затем понемногу ускоряясь. Хозяин медлительно поднял другую руку и погладил суккубочку по голове, взъерошивая зелено-рыжие волосы. Под его пальцами они опять меняли цвет, становясь светлыми и прямыми, как стебли пшеницы...
Потом наклонился и поцеловал ее в лоб, по-отечески или братски. Хорошая ведь, верная. Настоящий, преданный друг... Эта девушка заслуживала куда большего, чем он мог ей дать.
Даже Наместник Тьмы не всесилен. Черт побери, не всемогущ. Если бы, если бы, если бы...
Френсис подняла на него глаза.
Взгляд Хозяина немного потеплел.
— Шеф, а почему ты... Почему бы тебе не посмотреть на нее?
— Я не могу.
— Зеркало не показывает дворец? — Догадалась вампир. — Но скоро Менестрель подменит камни, они разойдутся по всей стране, многие наверняка попадут к придворным. А там... Она ведь постоянно у всех на виду. Такое положение, так и...
— Я знаю. — Сказал Наместник. — Ты не поняла. Я не смогу на нее смотреть даже тогда.
— Почему?
— Эта война... — Он почесал суккубочку за ухом, как котенка. — По времени моего мира эта война началась больше года назад. А с момента нашей последней встречи прошло всего лишь семь месяцев.
— И что?
— Нет больше ее, — медленно проговорил Хозяин. — Нет больше меня, того прежнего, кем я был. Мы изменились, а может быть, даже умерли...
— Шеф, ты совсем уже заговорился! Это я умерла полторы сотни лет назад, а ты пока жив и живее всех живых!
— Я не о том, Френсис. Совсем не о том. Не могу объяснить иначе, так что понимай, как хочешь. Могу только вообще ничего не рассказывать. Устраивает?
— Не ворчи, шеф, тебе не идет. Ты ее любишь до сих пор, да?
Наместник промолчал.
— Нет?
— Френсис, а как ты думаешь, можно любить память? — Неожиданно спросил он. Вампирочка стушевалась.
— Так ведь... Не знаю, не пробовала! — Попыталась она хихикнуть.
— А я вот попробовал. И знаешь, интересные результаты получились... Я видел ее. Говорил с ней.
— А сказал, что любишь?
— Да. — Холодно ответил Хозяин. — Но вот в том-то вся штука, Френ, что в ее глазах я не увидел ничего. Там не было меня. Там не было даже нашего прошлого, или просто памяти о хорошо проведенных днях. Понимаешь, я для нее настолько ничего не значил, что... Она совершенно забыла меня. И смотрела потом, как на лишний раздражающий фактор, не более. Но самое главное... В ней не осталось ничего от той девушки, которую я любил.
