— О? Думаешь, нападут ночью?
— А как же! При предыдущей Арике-тян обычное дело было. Ну, ее квартира на четвертом, так? Так вот, случись что, примчаться на помощь-то не выйдет. И напряжно.
И сегодня одетый в багамку и густо намакияженный тридцатилетний мужчина, Ниидзима-тян, — сама любезность. Искренне желаю, чтобы он случайно ляпнул, что вправду думает. Для этого заведения, где не жалеют усилий, чтобы не трогать соседей, я благодарен ему хотя бы за словесную заботу.
Город Сикура укомплектован учреждениями благополучия одержимых пациентов... носителей синдрома A. Это — тринадцатое такое учреждение. Изначально — многоэтажка для пострадавших, неимущих, она с этого года нацелена на заселение такими, как я, выписанными из Ольги людьми.
Шестиэтажная вертикально вытянутая бетонно-арматурная структура. Балконов нет, а все проходы внутренние. Можно сказать, специально сделана так, чтоб снаружи не видно было, что внутри, а изнутри не видно, что снаружи. Огромная темница.
Как и сказал Ниидзима-тян, комната Исидзуэ Арики — крайняя на четвертом этаже. Если нападут, выпрыгнуть в окно и спастись не выйдет. Ну, на окнах вообще-то стоят антивыпрыгивательные решетки, но все же.
— Арика-тян, ты слушаешь? Тебе есть где жить? Если что, можешь пока у меня.
Конечно, ни тени умысла в словах Ниидзимы-тян нет. Такие люди — до глубины души джентльмены. Их джентльменство ограничивает натуралов своего пола категорией "Друзья". А, или не джентльменство, а леди-ство, что ли...
— Хм-м. Ну, в связи с переездом могу еще жить в родном доме. К счастью, до сентября он простоит, по настроению буду спать там или на квартире тут.
Разговор неуютный, но нападение во сне — это нехорошо. Я и так уже связан с парнями, носителями синдрома A. Наделай шума больше нужного или просто вляпайся куда, и Мато-сан узнает об этом первой.
— Ну тогда ладно. Ах да, работу нашел? У предыдущей Арики-тян в этом смысле была дельная, а у нынешнего Арики-тян с этим проблемы, верно?
Вновь жаль разочаровывать его, заботливого, но я еще вчера определился. Причем на крутых условиях. Хотя во многих смыслах эту работу со стороны не видно.
?
Год за годом Сикура осовременивается вокруг железнодорожной станции, но отойди на два-три километра от нее, и не увидишь ничего кроме полей и гор. Полоски аэропорта и столичная трасса оживляют вид, но загляни за занавеску, и увидишь не более чем захолустный городок префектуры C. Аэропорт и тот можно было построить как раз потому, что здесь ширь и никого.
Этот отнюдь не одинокий островок, а целое море земли покрыто лесами, и один среди них — мое новое рабочее место.
Дебри, куда не ступает нога человека.
Так же неизвестный пожарный резервуар с водой.
Это прозвучит как анекдот, но под ним, оказывается, есть подвальная комната, украшенная антиквариатом. Действительно, тайный скрытый дом, который блистал бы на любом аукционе. Нормальные горожане в такие места не ходят, конечно. Совершенно отрезанный от суеты, а также отрекшийся от внешнего мира, замкнутый мирок. Это было частными землями семьи Карё, жившей в окрестности холма Сикура.
Впрочем, в этот замкнутый мир по десятку раз на дню заглядывают посланцы из внешнего мира. То ли случайно, то ли специально — рядом с лесом есть остановка муниципального автобуса, который, как межзвездный поезд, постоит перед лесом да и поедет снова в город.
На ржавой остановке значится, уже еле видно, название: "Торинонори".
Углубившись от остановки в лес, я несколько минут иду по нему. Внезапно обзор открывается, и появляется поляна с резервуаром. Единственный фонарь снаружи. Пространство, словно кто ложкой черпнул. Огромное кубическое цементное строение.
Сегодня я здесь во второй раз, но чувства реальности происходящего все не появляется.
Не знаю, сколько раз я еще сюда приеду, а только до самого конца, наверное, не привыкну к этому пейзажу.
Над головой сияет летнее солнце — выжаривает запах травы, тот вызывает головокружение, но я протягиваю руку к двери резервуара.
За дверью...
Под землю идет лестничный пролет в чернильной темноте.
Здесь то, что я называю замкнутым мирком, — туманность без света. От одного вида этой тьмы сразу чудится, как твари из ужастиков подбираются сзади.
Передергиваюсь от озноба, страшась посмотреть за спину и проверить; шагаю на лестницу и закрываю дверь.
Свет снаружи полностью меркнет. Только эхо моих шагов по лестнице в темноте. Миную каменный проход наощупь, нахожу дверную ручку.
— Привет. Добро пожаловать, Исидзуэ-сан.
...Прикрываю глаза от слишком стерильного вида.
Вместо неба — набранный водосвод.
Дно резервуара — потолок этого мира. Через стеклянный свод проникает свет выжигающего поверхность Солнца.
Безжалостная тридцатишестиградусная жара проходит очищение более чем десятью метрами голубой воды, покачивается, становится прекрасным сиянием, что освещает подземную комнату.
В центре комнаты — шикарная кровать с балдахином, на которой лежит на боку нечто антропоморфное.
Лет четырнадцати на вид.
Шелк длинных черных волос, глубоко вычерченные, однако притягательные для прощающего наблюдателя черты лица. Кровь неведомо какой страны стала причиной этих прозрачных, напоминающих серебро глаз.
Обладающий в целом идеальными чертами... жестоко искалеченный юноша.
Он и был хозяином этой комнаты, при этом моим теперешним нанимателем.
Его четыре конечности протезированы. Тот самый, обещавший подыскать Исидзуэ Арике подходящий протез, юноша по имени Карё Кайэ.
?
В окрестном лесу живет демон.
Такие слухи я услышал позже, когда был командирован убираться за больными, но активно творящими дела, вполне энергичными одержимыми.
Поэтому на тот момент Карё Кайэ был для Исидзуэ Арики не более чем загадочным, живущим без мирских забот, прожигающим жизнь нанимателем, давшим легкую работу и обещавшим редкий протез. Единственный сын богача потерял конечности в несчастном случае и теперь живет в прохладце подальше от людей. Что еще тут можно подумать?
...Уход за обездвиженным ребенком.
Это же синекура. Даже однорукий я справлюсь.
Условия контракта — не спрашивать о прошлом и настоящем опекаемого.
Я признателен до слез. Насколько широкая душа должна быть, чтобы нанять только что выписавшегося из клиники имени Ольги? Звучит так, словно ему горит покончить с собой.
Да впридачу, коллекционер протезов.
Как подоспевший вовремя паром, но с красной дорожкой и встречают во фрунт. Видимо, потому, что сам Карё Кайэ нуждается в протезах. При всей его коллекции самых разных искусственных конечностей, в речи его — нич-чего нездорового. Странность места, в котором он живет, и вообще, как он до сих пор обходился? — эти вопросы перед лицом таких привилегий пустячны.
Так Исидзуэ Арика связался с тем, с чем связываться негоже.
С демоном подземной комнаты. С другом, которого не остановить без воткнутого в беззащитную грудь ножа, который мог быть истоком многих зол.
?
Словом, Карё-сан был идеальным работодателем.
Прямой, с вечной дружелюбной улыбкой, ведет себя как красавица такая, что раз в час я горюю — будь он женщиной, всерьез влюбился бы. Не давало покоя, что порой его слова были странно взрослым, с издевкой, но это в пределах изюминки. После дневного приема пищи я записываю в любимый блокнот: "Карё-сан. На долгое знакомство". Это мое ничуть не приукрашенное, даже слишком чистое мнение. Ведь идея в том, что такого идеального работодателя встретишь дай бог раз в жизни.
— Исидзуэ-сан, ты так много пишешь в блокнот. Это привычка?
— Нет, не то чтобы привычка, скорее обязательный предмет. Я то, что было днем, к ночи забываю. Напрочь, ни единой вещи не могу вспомнить. Так что если надо что-то запомнить, приходится записывать, а то совсем плохо.
Зрачки Карё-сан становятся точками.
— Ничего себе дела... Это что, вроде антероградной утраты памяти? Когда запоминается только очень короткое время.
— Нет, пока день, я ничего не забываю. Потеря памяти... ну, которая амнезия, да? Не помнишь контекстов, и вообще свое имя вспомнить не можешь. У меня все не так сурово, но и когда прошлая память лежит как лежала, и не можешь вспомнить только то, что было после начала симптоматики, — это тоже не то... Я просто забываю с заходом солнца то, что было днем. День как бы перезагружается. Поэтому самое важное, то, что связано с будущим, я пишу в блокнот. Тогда все в целом окей. А вечером я просто читаю и запоминаю как положено, так что ты не волнуйся.
— И так каждый день? А то такое забытое часто восстанавливается за день.
И правда, говорят, многие случаи антероградной амнезии сами по себе проходят в пределах двадцати четырех часов. Антероградная амнезия — это функция мозга, связанная с осознанием. Обычно — чаще всего из-за того, что в височной доле мозга, где находятся первичная слуховая зона и прочее, снижается кровоток, — самому мозгу вреда не наносится, и он по мере выздоровления возобновляет активность. То, что есть у меня, когда каждый день в некий заданный момент теряешь память о прошедшем дне, антероградной амнезией не называют.
— А, хотя это не такое уж страшное дело, как ты думаешь. Если понял, что с этим делать, жить можно. Прошу убедиться в этом завтра... Впрочем, конечно, редкий синдром, можно и впечатлиться.
— Ишь ты. Ладно, мне теперь интересно, что будет завтра... но тут впору удивляться не твоему синдрому, а тому, как ты о нем говоришь. ...А, понятно. То есть для тебя то, что ты не можешь воспроизвести прошедший день, не так плохо, да?
Черноволосый красавец захихикал.
На этот раз у меня потемнело в глазах. Что это он. Что, было над чем так странно хихикать?
— Ага. Ладно, Арика-сан, я отдам тебе поносить вот этот протез.
Карё-сан своей черной правой рукой снял и протянул мне свою черную левую руку.
Рука, имитирующая верхнюю часть руки от плеча до локтя.
Обычно в случае утери руки от сустава говорят об отсечении, а при утере поперек кости, как при переломе, — об отрезывании. Разница в том, оторвалась ли деталь от сочленения или пострадала сама собой.
В моем случае имело место отрезывание, под которое и был рассчитан протез, что протянул мне Карё-сан.
Первое впечатление — статуя женщины.
Без единого сочленения, очевидно гипсовая задняя часть. Красивый, это тем не менее был всего лишь протез, от которого я ничего не ждал — так только, восстановить "человеческий вид", как украшение.
— Вот, держи, можешь сразу примерить.
Черноволосый босс улыбнулся.
Как бы это... Даже узнав его пол, перед этой красотой не исключалось игнорирующее все это падение, — и вот эта красота смотрит на меня снизу полным ожидания взглядом.
Ну да, говорят, что улыбка как цветок. Но в мире существовала и такая улыбка, перед которой цветок потупится.
Хмурясь, я беру подозрительный протез.
Конец протеза был полностью черным. Нет даже устройства для закрепления на теле. В верхней части имеются два неуместных ремешка — видимо, предполагается приставить ее к плечу и закрепить, как гипс.
— Пардон, Карё-сан... Это что, мне надо прикинуться, что я приставил руку?
Карё-сан с улыбкой пропускает мой укол мимо ушей. Ну давай, мол, приставь.
Ну ладно... Что ни говори, на моей культе тоже нет устройства для крепления протезов. На самом деле мне как раз удобно то, что этот протез сделан в духе "вставь, как детальку фигурки".
Полтора года назад ночью я лишился левой руки. В темноте, проснувшись от шума, я увидел, как сестра залезла на мою постель и вылизывается — такие вот необычные обстоятельства. Отрезанная рука, словно с самого начала такая была, вдруг обрывалась. Обычно, если отгрызают, нервы сообщают дикую боль от рвущихся мышц, ломающейся кости, и кровь хлещет, и умереть недолго, — но место отреза было прекрасно закрыто. Гладко так. Как сваркой.
Этот разрез тела, не оставивший даже шрама, и статуя, плевавшая на свою протезную роль, гармонировали, можно сказать, судьбоносно...
— А...
...и в момент такого точного соединения, будто они были созданы друг для друга, — меня пронизает страх, непередаваемый озноб по позвоночнику.
— Э... а, кх, м...
Зрение отключается. Голову обволакивает свет. Ужас, словно огромные черные тонкие пальцы гладят все тело...
— Хм, так похорошело, что на ногах не держишься? Тогда можешь воспользоваться вон той софой. Да... Я подозревал, что совпадут, но не думал, что это будет настолько приятно. Вот прет-то... Правда, ты такой странный, Исидзуэ-сан.
Экстатический голос... Странная улыбка — словно удав перед лягушкой, словно схвативший муху паук.
В слишком красивом кроется черт. Нормальный человек бы почувствовал существо такого сорта, но, увы, я заодно с рукой лишился и чувства опасности. Это — наибольшее остаточное явление от потери левой руки; с той ночи полтора года назад я потерял способность "чувствовать угрозу" от опасных существ и ситуаций. В Ольге это было психическим повреждением, ну а сейчас числится неизлечимым синдромом.
Так что, да, мальчишка передо мной человеком не был — но не то чтобы его глаза лучились красным; не то чтобы он был уберменшем, как Маруко-тян, с хиханьками-хаханьками разбирающая дома голыми руками; не так все страшно, чтобы бежать, и я опускаюсь на софу.
— Невероятно... В этом мире не может быть такого уютного места!
Наверное, я опьянел от черного протезного яда.
Отпустив замедленную ремарку, я плюнул на все и закрыл глаза.
Так со скоростью света слетаются овечки. Мое сознание безвольно опадает в софу.
— А?.. Э, эй, ты чего, ты уж слишком беззащитный! Ладно, весело быть пьяным, но мне охота с кем-то поболтать!
Чуть шевельнув длинными волосами, Карё-сан пытается выбраться из постели. Но, увы, он ничего не может один, и красивое существо грустно корчится на антикварной кровати.
— Нет, не надо, это точно слишком! Да что же такое, держись в сознании, Исидзуэ-сан! Проснись, пожалуйста-а! М-мне неловко говорить, но я против сна на рабочем месте!..
Похоже, Карё-сан действительно филантроп. При виде того, как долгожданный собеседник уходит в гибернацию, он всерьез унывает и нервничает. Но я не могу противостоять набегающим со всей страны Мерри с их барашками.
Таков день после заключения контракта на двести тысяч иен в месяц с демоном подземной комнаты. Я, получая опыт совпадающего с моей утерянной левой рукой протеза не от мира сего, провалился в спокойный сон среди маковых полей.
?
Когда я открыл глаза, состояние подземной комнаты резко изменилось.
Наверху было темно, а небо было очень глубоким. Колыхающаяся масса воды казалась обретшей материальность оседающей тьмой. Словно бездонный мрак крутился в водовороте.
И, танцуя в этом вихре, вскоре наплыл блеклый лунный свет. Отсюда планеты кажутся такими далекими. Одна лишь Луна освещает выпавшую из реки Времени комнату в европейском стиле.
