Рука Эндрю Трипкина опустила телефонную трубку на пьедестал и тут же сняла ее.
— Мне комиссара Бредли! Суперинтендант Трипкин, вот кто! Роджер, простите, ради бога! У меня совсем вылетело из головы. Как такое могло случиться — ума не приложу. Ведь я три дня назад тоже видел Пэта.
— Да неужели? И где?
— В Саутворке, около моста.
— И что он там поделывал?
— Стоял... То есть, да, стоял и глядел в небо!
— В котором часу это было?
— Около полудня, примерно без двадцати двенадцать. Как это я запамятовал! Ведь это такая важная деталь, это могло бы помочь в поисках...
— Благодарю вас, дружище. Это сейчас уже не столь важно. Парня видели и позже. Последнее свидетельство относится к половине третьего. Его видели в Брикстоне, недалеко от рынка.
— Что-о? Что он там делал?
— Его видели садящимся в такси.
— А номер, номер такси?
— Никто не запомнил номера. Но мы ищем.
— А цвет, цвет!
— Цвет — черный, но мало ли в городе черных такси.
— Но — крыша, не было ли вмятины на крыше?
— Никаких особых примет — такси, да и все тут! Не волнуйтесь, старина, мы на правильном пути. Мальчишка весьма примечателен с виду, рост и тому подобное. Не иголка в стоге сена — сами понимаете! Немножко терпения. Это все, что вы хотели мне сказать? Простите, старина, но у меня много дел. Будьте здоровы.
И опять он не договорил с комиссаром. Снова телефонная трубка пульсировала гудками. Редактор оттянул душивший ворот рубашки и ослабил галстук.
— Сэр, будут ли указания насчет номера? Собирать ли коллегию?
— Подождите с коллегией! Еще часик...
Секретарша порыскала глазами по его столу, увидела до сих пор не раскрытую папку и не разобранную почту, пожала плечами и исчезла в дверном проеме.
Какая тут, к черту, коллегия! Надо брать этого Томми! Надо немедленно его арестовать! Материала на него предостаточно. Он не должен разгуливать на свободе, раскатывать на своей черной колымаге и отлавливать придурковатых подростков. Он не должен никому причинить вреда, никому, и ей тоже... Он избавит мир от этого подонка, и ей больше не придется надевать черные очки! Редактор уже представлял себе кровоподтек под глазом маленькой Долли, представил себе, как она в ужасе бежит к себе на верхотуру в кромешном мраке, спотыкаясь о ступеньки, а шофер несется за ней, сотрясая ржавые перила. Слава богу, у него есть достаточно улик, у него есть "Хогартовская серия" Но где же она? Ведь он ее отдал собственными руками! О нет, слава богу, она цела, там в плаще...
Челюсть у редактора отвисла, он обмяк в своем кресле, как проколотая шина. Прощай, "Хогартовская серия"! Никакого навару от нее не будет, он не сможет ей дать хода, только с разрешения полиции. А что у него осталось? Этот проклятый кондор? Все ради него, все ради газеты! Будь проклята эта газета, будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры своей жены и оставил полицию в расцвете сил!
— Сэр, к вам Эб Шапиро!
— Пусть входит!
Эб Шапиро, толстый и ужасно неопрятный лаборант в замызганном химикатами халате просунул голову в дверь. За его спиной толпилось еще несколько сотрудников в таких же синих халатах. Были слышны смешки и перешептывания. Все уже были в курсе сенсационного снимка и предвкушали не вполне адекватную реакцию шефа.
— Что ты там торчишь в дверях, входи!
Эб, по своему обыкновению, бочком прокрался к столу редактора, держа на отлете влажный снимок. Он осторожно постелил снимок на стекле перед редактором и зажмурился. Эб еще не знал, чего ему ждать — хулы или похвалы, потому потрудился на совесть. Еще никогда он, Эб Шапиро не вкладывал в проявку негатива столько старания, а в первичную ретушь крошечной кисточкой-нулевкой по сырому снимку столько души. И еще не разу он не добивался результата столь обескураживающего.
Тут не нужна была ни лупа, ни мало-мальски острое зрение. При всей размытости и неясности снимка содержание его не оставляло никаких сомнений. В раме окна была отражена крыша противоположного дома с торчащей телевизионной антенной. Какой-то предмет занял свое место на верхнем ее прутке. Может быть, обладателю самой изощренной фантазии он мог напоминать кондора, но это был вовсе не кондор. Это был парадный смокинг Томми Галуппи, вывешенный для проветривания. Когда-то Томми угораздило выехать в нем за город, но на одной из стоянок он обнаружил масляную лужицу. Пришлось ему подлезть под машину и осмотреть ее исподние части. Бедной Долли понадобилась куча времени, чтобы вывести пятна керосином, вся ее квартирка пропахла сладковатой одурью. Из-за этого она не могла позвать к себе Лорри. А чтобы он не увидел мужского костюма на ее балконе, она вскарабкалась на крышу, повесила его на антенну, прикрыла полотенцем, чтобы голуби и чайки на него не гадили, и закрепила пятью прищепками. Над подрисовкой прищепок Эб Шапиро хорошо потрудился.
Но всей этой истории редактору знать было не дано. Рука его искала в нижнем ящике стола тюбик. При этом он что-то бормотал себе под нос, Эб никак не мог разобрать.
"...и нам хватает молока запить телячьи потроха", — вспомнил Эндрю Трипкин долгожданный конец дурацкого куплета. На лице его застыла блаженная улыбка, а рука вынырнула из недр ящика и бессильно повисла.
13
КАК ШОФЕРА ВОДИЛИ ЗА НОС
1
"Стиральный порошок "Кристальный блеск" — 6 фунтов 5 шиллингов; чулки (8пар) — 5 фунтов; мыло (розмариновое) — 10 шиллингов; мыло (ромашковое) — 6 шиллингов; шампунь для волос "Перфект"(4 флакона) — 10 фунтов и 10 пенсов; крем для обуви (мне) — минус 15 шиллингов; зубная паста (6 тюбиков) — полтора фунта. Лифчики (нумерация — отдельно!) — пока один — 4 фунта; суппозитории (О мама мия!) — 2 фунта 10 шиллингов, пудра "Клермон" — 3 фунта... Отставить! Пудра "Лозанна" — 2 с половиной, в самый раз! "Ипсилон — дельта" (6 пачек) ...
Томми Галуппи отставил на время свою бухгалтерию, отложил блокнот и поглядел в сторону подъезда редакции. Томный голос Бинга Кроссби, тоскующий по голубому небу Аппалачей, наполнял салон и выливался через открытое окно.
"Ипсилон — дельта" — 6 пачек, отставить, — 5 пачек — 12 с половиной фунтов, ого! Шнурки для ботинок (мне) — минус 8 пенсов. Носки (мне) — минус 12 шиллингов. Стиральный порошок — уже был! Итого, не считая еды и бензина — шесть фунтов, да пять, да еще десять...
Машина медленно остывала в тени узкой улочки. В это утро ее хозяин уже успел накатать за рулем не одну милю. После того, как он отвез двоих девочек в школу, а еще троих по объектам, смотался на заправку, успел заглянуть в пяток дешевых магазинов, сунул нос в аптеку, купил в киоске иллюстрированный журнал с фотографией хрупкого Робертино Лоретти?, раздобыл на блошином рынке вполне пригодный масляный насос, словом, не потратил времени даром. Он, в сущности, правильно поступил, что не доставил коротконогую к дверям редакции — мало ли что, вдруг этот редактор еще не вернулся, вдруг все это дело яйца выеденного не стоило, вдруг.... А главное — девчонка на взводе, зачем ее дополнительно нервировать. Пусть прогуляется ранним утром, подышит воздухом, не вечно же ей торчать взаперти. 15 шиллингов — на проезд коротконогой, запишем! И если сегодня с девчонкой все закончится без особых неприятностей, он еще заедет в зоопарк. Сначала перекусит дома, выпьет пивка — и прямиком в зоопарк. Надо только поспеть до половины двенадцатого — как раз кормежка пеликанов. Шел уже одиннадцатый час, что-то коротконогая засиделась в редакции. А может, он ее прозевал? С нее станется!
Добрую треть тихой Фраинг-пэн занимал глухой металлический забор. За ним потрескивал и поблескивал огонек электросварки. Интересно, если прикоснуться к забору, можно ли получить удар током? Нет, если даже он протянет руку из левого окна, то ничего не почувствует — он ведь на колесах! Он неплохо устроился, да и обзор приличный — тут тебе и подъезд под номером десять, тут тебе и черный забор. Нет ни одного дерева, никуда не спрячешься, если только не за мотороллер, припаркованный у забора. Девчонке не сбежать.
Он ей единственной из всех не доверял, и правильно делал! Каждый божий день, не жалея ног, карабкался к ней наверх, но уже не для того, чтобы полакомиться ее кормежкой, — боже сохрани, того и гляди, подсыплет отравы. Он должен был осмотреть ее клетушку, ему стало казаться, что коротконогая от него утаивает правду. Нет, редакторскую записку она ему сама отдала — наверняка, чтобы не ходить сегодня на работу. А вот деньги могла утаить. И потому он учинил ей форменный обыск, без всяких поблажек, как и всем остальным, пусть даже она совершеннолетняя. Он выгреб у нее все до последнего пенни, как выгребал и у Пэгги и у Мэгги, и у остальных. Он теперь завел реестр, все будет записывать, ни одна из них не высунет ноги из дому с деньгами. Утаила бы она эту записку и пару шиллингов в сумочке, то прикатила бы сюда без его ведома, и кто знает... "Сэр, защитите меня, меня грабят, унижают, видите синяк под глазом — это он, Томми, прибил меня!"
Да, из всех шестерых именно коротконогая больше всего внушала опасений. Она была лживой и неблагодарной, не раз нарушала дисциплину, утаила, к примеру, свои похождения с этим фотографом, а в другой раз самовольно пыталась передать клиента подружке. Из-за нее вышел весь этот конфуз с чеком, хотя в глубине души Томми склонен был винить и себя самого за излишнюю доверчивость. Кто мог ожидать, что англичанин, а, тем более джентльмен, подложит ему такую свинью. Но ничего, Томми знает свое дело, у него железная хватка, этот Рональд или Реджинальд от него не убежит. Томми его из-под земли выгребет и заставит вернуть все до последнего пенни, а, может быть, и принудит выплатить неустойку!
Такого позора еще не сваливалось ему на голову. Помнится, в тот день он вымыл машину, поменял чехлы, надел свой единственный парадный костюм галстук прицепил, словно собрался идти к причастию. Он даже за руль сел по-особому, подогнув брюки на коленях, словно он не шофер, а пассажир. Как небрежно подкатил он к огромной стеклянной двери подъезда банка "Берклиз"! Затем, презрительно окинув взглядом очередь, развернул сафьяновый бумажник и величественно подал чек суетливому клерку. Тот долго разглядывал аристократический росчерк на линованном поле, кося одним глазом на рослого черноволосого посетителя, и вдруг исчез за бронированной дверью. Очередь воспрянула духом и с надеждой ждала его, Томми, позора. Так в далеком Неаполе в давние времена клака на галерке оперного театра с надеждой ждала, когда же, наконец, ненавистный тенор вместо коронной си-бемоль издаст вопль придушенного петуха. И тогда в дело пойдут заготовленные заранее тухлые яйца. Примерно так оно и вышло. Клерк появился из-за двери, на лице его поигрывала глумливая усмешка, — он весьма сожалеет, но чек уважаемого сэра не имеет под собой никакого содержания. Каково было Томми пускаться в постыдное бегство! Он даже стал ниже ростом и пригнул плечи, выходя из вертящейся двери. Весь последующий день его буквально преследовали неудачи. Нет, обитательнице ветхой мансарды не пришлось выводить с лацканов его сюртука тухлый яичный желток, его сюртук пострадал всего лишь от мазута и машинного масла. Тогда, по выходе из банка Томми сел за руль и направил свою машину за город подальше от стыда. Но в ее изношенных недрах лопнула артерия. И пока он заткнул с грехом пополам течь, его новый костюм имел плачевный вид. И теперь в отсутствии смокинга он должен был довольствоваться этой кожаной курткой, протертой до самой мездры, этими серыми штанами с чахлой бахромой у щиколоток. В таком виде ему было стыдно даже покидать кабину черного "Остина" и показываться на люди. Ему казалось, что все оборачиваются и затыкают носы — чем это от него несет, господи, неужели тухлыми яйцами? И, как назло, девка вывесила его костюм на крышу для проветривания и ни за что не хочет его снимать. После того случая с фотографом она стала панически бояться высоты. Еще бы, понятное дело! Но не ходить же ему, как оборванцу из-за ее страхов! Каково теперь ему затевать поиски этого Реджинальда, ведь придется иметь дело с джентльменами, войти в высший свет, прочесать фешенебельные клубы и рестораны. А в чем? В этих обносках? Даже тот негритенок в зоопарке стал теперь злобно поглядывать на Томми да принюхиваться...
Итак, что там было дальше? "Ипсилон дельта" — шесть, нет, пять пачек по два с половиной каждая... Черт возьми, он уже их подсчитал. Часы показывали половину одиннадцатого, а Долли все не появлялась. Томми принялся барабанить пальцами по рулю. Что она там делает так долго у редактора? От нее ведь требовалось узнать только одно, располагает ли редактор какими-либо сведениями о фотографе. О каких снимках он говорил в записке? Самое неприятное, если у старика есть те же снимки, что и у Томми. А у Томми было 7 снимков, похищенных из стола в пустой квартире фотографа. Мальчишка шпионил за ними всеми, охотился со своего балкона с камерой. Зачем? По заданию редакции? Газетка стала интересоваться подобным жанром съемки? Или газетчик связан с полицией? В полиции точно ничего не известно, рассказу коротконогой можно было поверить. Зачем старому черту понадобился этот негатив, пускать слюнки? Он для этого уже выработал свой ресурс. Что она там собирается высидеть у него в кабинете. Лишь бы она не вздумала там снимать очки. "Боже мой, что это там у вас около виска, мисс?" "Да так, ничего особенного, ударилась о дверной косяк"
Денек был душный. Сейчас бы неплохо промочить горло. Дурацкая улица эта Фраинг-пэн, нет поблизости ни одной забегаловки. Жаль, что он не прихватил в "Огузке" пару бутылочек пивка, но лучше всего — бочковое! Как раз в "Огузке" оно самое лучшее в Лондоне, за такую цену, конечно.
— Как дела, Томми, ты еще не продал свою колымагу?
— Хочешь купить?
— Когда я отправлюсь в свой последний путь на кладбище, я, так и быть, куплю твой катафалк. Вот твоя кружка. Много ты накатал сегодня?
— Прилично.
— Сколько седоков ты можешь взять за один раз, чтобы не просадить шины?
— Пятеро.
— И все — мальчики? Ха-ха-ха!
— Слишком много пены в твоем пиве за такую цену, придвинул бы кружку к крану, вместо того, чтобы языком трепать.
— Пенки тоже сладки, старина. Каждому на свой вкус.
Пока Томми решал для себя, не покинуть ли ему стоянку и не поискать ли подходящего кабачка, из редакционного подъезда вышла Долли. Она постояла с минуту, поглядела на серое, как дым небо, мотнула головой. Интересно, что она там, в небесах увидела. Томми тоже пригнулся к ветровому стеклу, но ничего не разобрал. Долли направилась вниз по улице. Ишь ты, идет себе, цокает каблучками, ни дать, ни взять — леди! Пока она не свернула за угол, Томми завел мотор и вырулил на проезжую часть. Проезд направо был закрыт, ему пришлось поддать газу и объехать небольшой квартал, чтобы оказаться на Дабл-сокпэн стрит. Долли как раз в это время переходила перекресток с Брокен-скуп роуд. Она снова остановилась, на этот раз у витрины аптеки Корнхайта и стала любоваться выставленными за стеклом сокровищами. Томми сплюнул и обогнал ее, отыскивая промоину среди загороженного машинами тротуара. Для этого ему пришлось взять по Брокен-скуп лишних сто ярдов. Наконец он обнаружил свободное место и начал пристраиваться задом. Долли все еще торчала возле аптеки. Что могло там привлечь ее внимание — костыли, слуховые аппараты, очки, кружки Эсмарха?? Политикой жесткой экономии Томми давно уже приучил своих подопечных меньше заглядываться на витрины. Что могло храниться в ее сумочке? Сегодня он еще не выдавал ей обеденных денег? Неужели она заглянет в эту отнюдь не дешевую аптеку? Могло такое случиться, что редактор всучил ей деньги? А что, очень может быть! Если ему так уж до смерти понадобилась эта дурацкая пленка, почему бы девчонке ее не продать? Надо будет немедленно пошарить в ее сумочке, ей деньги ни к чему, деньги развращают. Неужели она заглянет в аптеку? От этой коротконогой всего можно было ожидать, если уж она на что решиться, то держись! Она вполне способна купить яду, с нее станется. Больше он, Томми не притронется к ее пирожкам. Что еще ей могло там понадобиться? Всем остальным он девочек обеспечивал — аспирином, к примеру, или этим, как его, "Ипсилоном — дельта".
