Сливы были мелковаты, но на Холмах достаточно радоваться, что они просто есть, поэтому Ристя вежливо взяла с блюда одну твердую желтую ягодку и поинтересовалась:
— Как же вам это удалось, господин Амадим?
Верховный сильф смахнул с кружевной скатерти несуществующую пылинку.
— Эксперимент с привозными почвами. Когда-нибудь мы станем везти не ведро-два, а столько земли, что хватит на целые поля, и тогда Холмы непременно расцветут.
Ристя знала от покойного отца, что идея о привозных почвах сидела в голове уже далеко не первого Верховного сильфа, и даже не десятого, но толку до сих пор не было. Не цвели Холмы. Ни со своей землей, ни с привозной.
— О, какая необычайная идея! Я от всего сердца желаю вам преуспеть в ваших начинаниях, господин Амадим.
— Вы зябко поводите плечами. Вам неуютно?
— Что вы, здесь очень красиво.
Закрытая дворцовая веранда считалась жемчужиной сильфийского зодчества. Три стены и потолок были собраны из тщательно подогнанных друг к другу треугольных стекол, отчего создавалось впечатление огромного уличного фонаря. Или, из-за темных свинцовых перетяжек — невиданной паутины. Острых углов не было, конструкция получалась легкой и воздушной на вид. Когда дул сильный ветер, сотни стеклышек веранды начинали вибрировать, издавая легкий мелодичный звон. Из-за этого Ристинке постоянно казалось, что веранда вот-вот развалится, хотя простояла уже лет сорок без единого ремонта, и еще столько же спокойно простоит.
Не было ничего удивительного в том, что Верховный пригласил сударыню посла на чашечку укропника именно сюда — веранду специально строили для неофициальных встреч с людьми, чтобы у них навсегда осталось незабываемое впечатление о государстве сильфов. Что ж, зодчие своего добились. Большинство гостей судорожно прислушивалось к звону стекла и скрипу свинцовых перетяжек, а те, что покрепче нервами, искренне восхищались отделкой.
Изысканные витражи на потолке ярко поблескивали в свете масляных ламп, казались живыми. Цветы и птицы среди кучеряшек облаков — любимые сильфийские мотивы. Мечта и реальность. Цветы неизменно фантастические, яркие, пышные и прекрасные, каких даже в Принамкском крае не существует. А птицы здешние, повторенные до мельчайшей черточки, кое-где расписанные эмалью.
У Амадима светлые голубые глаза — прозрачные, поблескивающие, как то стекло. И задумчиво-холодные. Ристя уже привыкла, что Верховный сильф постоянно о чем-то думает, но не порывисто, как Клима, а скорее устало. А еще он потрясающе учтив.
— Вам нравится укропник?
— Благодарю. Полагаю, настоящий укропник можно попробовать лишь здесь, на Холмах.
— Не могу не согласиться, — глаза не теплеют, но и злобы в них нет, даже на дне. — А ваша обда любит укропник, сударыня Ристинида?
— У себя дома она предпочитает отвар из ромашки.
— Что такое ромашка?
— Это цветок моей родины, сладкий и ароматный. Если вы побываете в нашей стране с визитом, я буду рада вас угостить. Как сильфы безупречны в приготовлении укропника — так никто, кроме людей, не заварит хорошо ромашку.
Бесконечные разговоры — вроде пустая болтовня, но на деле знакомство с политикой. Ни одного лишнего слова. Ни одного вопроса без дополнительного дна. Люди Ордена тоже хвалят укропник, но и сами пытаются его повторить. Вед никогда не похвалит сильфа и не позовет в гости. Принамкский край обды заваривает ромашку, но не прочь принять у себя соседей и оценить их национальные изыски.
Правда, иногда, во время таких встреч, беседа все-таки уходила в сторону, Амадим оживлялся и начинал рассказывать о своем детстве, а Ристя вытягивала из недр памяти какие-то забавные байки об институтской жизни. В такие минуты они оба становились не Верховным сильфом и сударыней послом, а просто двумя существами, которые совсем недавно познакомились, нашли друг друга интересными и теперь хотят узнать немножко лучше. По рассказам Амадима выходило, что в отрочестве он был жутким сорвиголовой, даже непонятно, как в тридцать пять его избрали Верховным. Ристе, чем дальше, тем труднее было вспоминать новые истории: в Институте она проучилась не так долго, а прошлое по-прежнему вызывало нервную дрожь и стук крови в ушах.
Сегодня, когда разговор снова ушел от политики, сударыня посол обнаглела настолько, что выдала Амадиму народную байку о сотворении людей и сильфов, где последние привязали себя к верхушкам кедров, да так и висели, пока уши не растянулись. К счастью, у Амадима оказалось чувство юмора, хотя он все-таки немного обиделся, но не на Ристинку, а на буйную фантазию простонародья.
— Глупости, — заявил он. — Доподлинно известно, что сильфы появились на этой земле прежде людей.
— Откуда же? — удивилась Ристинка.
— Людям нравится все забывать, — отметил Амадим. — А в наших архивах по сей день хранится карта, настолько древняя, что не процарапана на доске или коре, а выбита в камне. Когда-нибудь, если вам интересно, я даже могу ее показать. Там ясно видно, что территория Холмов в два раза больше нынешней, Принамки нет в помине, а весь юг скован льдом. Разве могут люди жить во льду? Конечно, нет. Они появились много позже, когда все растаяло и потекли реки.
— И как, по-вашему, это произошло? — очень вежливо спросила Ристинка, внезапно сообразив, что в разговоре наконец-то затронута тема истории, и сворачивать с нее нельзя.
— Не знаю, — Амадим пожал плечами. — У нас есть очень древнее сказание о немых двуногих существах, которых породили Западные горы. Якобы те существа ходят по горло в земле, умеют дышать под водой, волосы их черны, как угли, а лица плоски, как солнечный диск. Ах, не смотрите так недоверчиво, сударыня Ристинида, я говорю о временах, когда мои собственные предки одевались в шкуры и жили в домиках на верхушках кедров — что, кстати, могло послужить причиной той нелепой побасенки. Ну а люди, как таковые, появились в Принамкском крае совсем недавно — не больше пяти тысяч лет назад. По крайней мере, именно во столько оценили колдуны эпохи обд древние развалины корабля, найденного на южном побережье Кавьего моря, — он помолчал. — Забавно, сударыня Ристинида, я впервые вижу в ваших глазах такой неподдельный интерес.
— В детстве я увлекалась историей, — соврала Ристя. Вечно Амадим как подметит что-нибудь неудобное, едва выкрутишься! — Но в орденских хрониках мало упоминаний о событиях древности.
— О, да. Я ведь сказал, что люди любят все забывать. А мы приучены помнить. Поэтому в наших архивах вы сможете найти даже хроники обд. Из них, кстати, и складывается ранняя история Принамкского края. Сильфы, в отличие от людей, не занимаются раскопками. А вам нравится сперва забыть свое прошлое, а потом пытаться его откопать.
— Так что же это был за корабль на побережье Кавьего моря? — Ристя решила, что еще уговорит Амадима показать ей архивы. А пока можно просто послушать. Верховный сильф не та фигура, что станет напропалую врать.
— На нем сюда приплыли ваши предки. Именно ваши, потому что жители гор издавна темноволосы. А у пришельцев были золотые волосы. Как у вас.
— А откуда они приплыли?
— Вот это мне уже неведомо, — Амадим развел руками. — Сильфы к тому отношения не имели, а люди, судя по всему, снова позабыли. Я знаю лишь, что новоприбывшие поселились где-то на юге, в окрестностях Голубой Пущи, на территории современного Мавин-Тэлэя, и оттуда постепенно начали расселяться по всему Принамкскому краю. Примерно в это же время на равнину сошли люди с Западных гор, берега Принамки сразу стали тесны и окропились кровью, потому что оба людских народа привыкли считать равнину своей, — даже о таких тяжелых вещах, как война, сильф говорил легко, словно между делом. У него вообще была удивительно легкая речь, словно только что с облака упал. — Надо сказать, ваши предки мне нравятся больше, чем горцы. Они умели возделывать землю, вели с нами обмен и привнесли во всеобщий быт такую полезную вещь, как колесо. Правда, те же ваши предки выдумали культ крокозябры, в то время как горцы всегда поклонялись высшим силам. Но, к счастью, крокозябры канули в небытие, а колесо осталось.
"А с горцами получилось заключить мир только при обдах", — мысленно закончила Ристинка.
Амадим встал, неспеша подошел к стене и потер одно из запотевших от мороза стеклышек ладонью.
— Февраль на изломе, — проговорил он. — Снова разыгралась метель.
— Вы не любите метели? — вежливо удивилась Ристинка.
— Я не люблю, когда мои подданные разбиваются, спутав землю и небо, — Амадим помолчал и неожиданно добавил: — В этом мы с вашей обдой похожи: стремимся не допустить гибель соплеменников.
— А Орден последнее время ведет себя так, словно запасы новобранцев бесконечны, — пробормотала Ристинка, и это тоже были слова ее отца.
— Пожалуй, это одна из причин, почему я делаю обде одолжение, — лицо Амадима снова сделалось холодным и отрешенным.
— Моя обда не приемлет одолжений, — вздохнула Ристя.
— Да? — сильф чуть заметно усмехнулся. — Тогда пусть вернет жемчуг, который уже давно проела и провоевала. Избегайте опрометчивых фраз, сударыня Ристинида, в этом и есть искусство посла.
— Вы учите меня?
— Почему бы нет? Я рассчитываю еще не раз встретиться с вами, — это было явным намеком на хорошие дипломатические отношения обды и Холмов. — Полагаю, сейчас вы уже начали тосковать по родине. Мои послы — ваши знакомые — вылетят в Принамкский край послезавтра на рассвете. Надеюсь, метель к тому времени уляжется.
Так Ристинка поняла, что ее посольство подходит к концу. А в голове вертелась одна назойливая мысль:
"Интересно, будет ли Клима сильнее задирать нос, когда узнает, что именно наши предки, а не горские, изобрели колесо?.."
* * *
Даша открыла глаза и сладко потянулась. Как все-таки здорово просыпаться не в темной комнатке людской избенки, а дома, где все пронизано воздухом и светом! Даша обратила внимание, что впервые подумала об их с Юрой "семейном гнездышке" как о доме. Наверное, нужно было улететь на чужбину, чтобы полюбить эту старую усадьбу с ее гулкими каменными стенами и темными скрипучими полами.
Сильфида перевернулась на бок и мечтательно посмотрела на спавшего рядом мужа. Какое счастье, что они до сих пор не купили отдельные кровати! Снова можно подолгу любоваться, как Юра спит, как чуть подрагивают его светлые ресницы, а на макушке топорщится кудрявый вихор. Жалко только, что во сне глаза закрыты, и Даша не может незаметно в них тонуть — лучистых, фиолетовых...
Юрген что-то промычал и сбросил с себя одеяло. Даша отметила, что за эти без малого два года они стали спать гораздо ближе друг к другу, уже не жмутся к противоположным концам огромной кровати. Девушка осторожно поправила одеяло и, не удержавшись, провела ладонью по Юриным волосам. Тот дернул веком и улыбнулся, едва приподняв уголки губ.
Дашино сердечко забилось чаще. А вдруг он на самом деле тоже ее любит, только не говорит? Может, боится стать отвергнутым? Или дал слово ее отцу? Столько раз уже было, что Юра смотрел на нее, просил о чем-то, они так часто взахлеб разговаривали... а как он ей свою куртку отдал, когда она пожаловалась во время долгого перелета, что мерзнет! Нет, Юра совершенно точно любит ее! Просто любовь у него такая странная, невыразительная, иногда почти обидная. Как у Липки, например. Но даже Липка на Рише, наконец, женился! Так чем Даша хуже? Вдобавок, они с Юрой уже женаты. Достаточно только объясниться, и все станет замечательно, лучше, чем в любой сказке!
Окрыленная такими мыслями, а еще воздухом и утром, Даша наклонилась к самому уху мужа и проговорила:
— Я тебя люблю.
Никакой реакции. Юрген крепко спал.
Но, решившись, сильфида не собиралась отступать. Почему-то сейчас она была уже абсолютно уверена, что ее чувства взаимны. Вот, она сказала эти три слова вслух! И ничего не обрушилось, небо не завернулось спиралью. Значит, все правильно.
— Я тебя люблю!
Муж зарылся лицом в подушку. Даша принялась его тормошить.
— Юра! Юрка! Я тебя люблю! Люблю! Очень!
— М-м-м? — сквозь сон юноша понял, что от него чего-то хотят. — Не буду... завтракай сама.
— Какой, к смерчам, завтрак? Юрка! Ну, просыпайся же!
Подушка полетела на пол, и лишившийся укрытия Юрген был вынужден продрать глаза.
— Дашка, что за смерч тебе опять в голову стукнул? Подхватилась сама ни свет, ни заря, дай хоть другим выспаться!
— Мне надо тебе сказать!
Юноша решительно сел, отбрасывая со лба взлохмаченные волосы, и скрестил руки на груди.
— Что стряслось? Сюда примчался Верховный собственной персоной, войска обды покушаются на наш укроп, кислотное море вышло из берегов, в окно залезла злая крокозябра?
— Я тебя люблю! — выпалила Даша. И залилась краской. Вот бы сейчас Юра все правильно понял, обнял, поцеловал, сказал, что чувства взаимны и не напрасны...
Но муж ошеломленно застыл с приоткрытым ртом, явно проглотив очередную подначку.
— Это ты прямо сейчас решила? — осторожно уточнил он.
Даша мотнула головой. Она уже пожалела, что призналась.
— А когда?
— Не знаю... — Даша не помнила точную дату, а у Юры был такой сосредоточенный вид, что более расплывчато сказать язык не поворачивался. — А... а ты?
— Я должен это знать, по-твоему?
— Нет, я о другом. А ты — меня... любишь?
Теперь Юра выглядел не ошеломленным, а озадаченным. Словно она в очередной раз ошиблась в какой-то прописной истине, которую стыдно не знать.
— Мы ведь с тобой об этом говорили, еще в первый день. И все друг для друга прояснили.
— А теперь?
— Разве что-то изменилось?
Даше показалось, будто он над ней цинично издевается. Как и всякий раз, когда она намекала о чем-нибудь понятном, а он вот так же делал вид, что ему все равно. Хорошее настроение бесследно развеялось, а вместо нежности в сердце закралась колючая обида.
— Да! — выкрикнула сильфида, и с кровати сдуло вторую подушку. — Какой же ты сухарь бесчувственный! Смотришь на меня свысока, будто я об тучу стукнутая! Я тебе не комнатная зверушка, если ты еще не понял! А тебе плевать на меня и наши отношения! Я в лепешку расшибаюсь, а ты даже не смотришь в мою сторону! Как же! Там и Лернэ, и Ристя, и Клима твоя обожаемая! С ней тебе интересно, а меня только использовать можно, когда надобность есть? "Дашка, постой на стреме", — едко передразнила она. — И только! А эти твои подачки!..
— Да какие подачки?! — сумел вклиниться Юрген в бурную обвинительную речь. В его глазах стояло такое искреннее недоумение, что Дашу все больше переполняло бешенство.
— Все! — отрезала она. — Приобнять, курткой поделиться, похвалу иногда бросить, как собаке кость! Для чего? Чтобы я поверила, а потом обманулась? Нравится тебе насмехаться надо мной?!
— Ты действительно об тучу стукнулась! Что, ссор не хватало в гостях? Прилетели домой, так можно начинать?
— Я начинаю?! Это ты начинаешь! Тебе вечно плевать! Сухарь бесчувственный!..
Когда разговор на повышенных тонах повторился, с вариациями, в четвертый раз, Даша смела вниз одеяло, вскочила и, рыдая, выбежала вон.
