Я снова кланяюсь, как кланяются только рабы — низко и неумело, путаясь в собственных ногах и грязной рванине вместо одежды. Только одно отличает этот поклон от движения безвольного животного в человеческом обличие — я по прежнему с восхищением в глазах смотрю в лицо императора. Изменение в мыслях, душе и разуме... Мой истинный и единственный Бог не мог не принести их в нашу бессмысленную и серую жизнь, наполненную болью и страданиями.
Гун-кар внимательно следит за каждым моим движением и наконец делает едва заметное движение указательным пальцем. Мне дан приказ, повеление, и я разворачиваюсь в сторону открытых ворот, чтобы исполнить его. Ряды воинов мятежной армии отсюда выглядят словно рой муравьев, настолько неисчислимы их легионы. А прямо напротив них стоят жалкие четыре сотни худых и немощных рабов. Старики, дети, слишком мало молодых, как я, но в предстоящей мясорубке это не имеет значения.
Мы идем навстречу неподвижной армии На, и я вижу в глазах своих собратьев и сестер пламя, которого нет у врага. Старик Чон Джин едва волочит ноги, но его слепой взгляд устремлен вперед, а тощие, посеревшие от сырости подземелий руки крепко сжимают короткий клинок. Я иду впереди всех, я веду эту смехотворную армию против опытной, могучей армии бывшего владыки империи.
Чтобы стереть их с лицо земли.
Высокий и статный всадник приближается к нам, отделившись от безмолвных рядов своих товарищей. Амер-тон под ним силен и молод, его клыки крепки как сталь, а шесть мускулистых лап покрыты множеством красных татуировок — знаком доблести в бою и верности своему хозяину. Облаченный в глухой доспех цвета червонного золота, воин придерживает своего зверя, чтобы тот не бросился на нас, разрывая хлипкие человеческие тела на части, а сам высоко над головой держит знамя своего поганого господина — Серебряный Лев, вознесший лапу над поверженным врагом.
Я усмехаюсь и даю команду остановиться. Рабы замирают на месте и с жадным интересом смотрят на посланника, приблизившегося к нам уже на расстояние броска копья.
— Эй вы! — горланит воин в дорогой броне, но его голос дрожит от страха. Скорее всего он был одним из тех, кто сбежал во время триумфального похода Гун-кара, а теперь пытается изобразить что-то, находясь под знаменем некогда всемогущего правителя. — Презренные рабы! На-кар Вечный повелевает вам склонить головы и на коленях приползти к его ногам! Отрекитесь от своего ложного господина, и Великий Шань Соблаговолит подарить вам быструю и безболезненную смерть, коей вы в своем ужасном предательстве...
— Ебал я твоего На-кара! — внезапно выкрикивает какой-то черноволосый мальчишка лет тринадцати, и в тот же миг мы все разражаемся диким хохотом. Отчаяние, в которое Гун-кар поверг своего ничтожного отца, просто не может не вызывать смеха.
— ...и не достойны, низшие твари, — воин сглотнул и продолжил уже тише и без такой напыщенности в голосе.
— Юрия, — весело спрашивает меня Чио, радостно подпрыгивая на месте и от нетерпения хлопая в ладоши. — А можно я заберу этого амер-тона? Можно?
Я улыбаюсь своей одиннадцатилетней сестре и ласково приглаживаю ее некогда красивые и блестящие волосы, ставшие за много лет рабства жиденькими и седыми. Лишь Гун-кар и его щедрость смогла вернуть искреннюю улыбку на ллицо этого ребенка.
— Конечно, — отвечаю я, уже не слушая напыщенный ультиматум солдата в броне. Ведь ему в любом случае осталось жить считанные мгновения.
— Ура! — по-детски хохоча, Чио быстрым движением достает дар Императора из простых черных ножен. Клинок сверкает на полуденном солнце и переливается всеми цветами радуги, чтобы через мгновение быть направленным в сторону шавки На.
— Тысячу лет Великому Шаню! — визжит Чио и срывается с места.
В отличие от большинства рабов империи, мы были родом с Востока. Наши родители были в прошлом низкоранговыми шиноби молнии, отошедшими от дел после моего рождения. Будучи еще детьми, я и Ичия проходили проверку на способности шиноби, но сила нашей чакры оказалась недостаточно высока, чтобы пойти по пути ниндзя. Чио родилась уже тогда, когда мы попали в рабство На-кара, а потому не могла знать о жизни по ту сторону великих гор, но сила, присущая многим людям нашей родины, была в нас всех. Нас троих дрессировали на сторожевых псов для высоких чинов и членов императорской семьи, так как благодаря своей чакре мы были на порядок сильнее и быстрее большинства жителей империи, не слыхавших ничего ни о шиноби, ни о пяти великих странах.
Чио, несмотря на юный возраст, впитала все, чему нас учили жестокие воины все эти страшные десять лет, а природный дар только сыграл ей на руку. Подпрыгнув в воздух, моя сестра сделала кульбит, и, разогнавшись до огромной скорости, клинок со звоном врезался в вовремя выставленный наруч безымянного смертника. Не смутившись этого, Чио ловким движением левой руки схватила край нагрудника своего противника и попыталась ударить острием клинка в незащищенную область подмышки. Однако воин На каким-то образом предусмотрел этот ее ход и одним могучим ударом правого кулака отбросил одиннадцатилетнюю девочку на три метра от себя.
— Чио! — наш брат дернулся было с места, но я крепко схватила его за руку, не давая вмешаться в поединок нашей младшей сестренки. Ичия хмуро посмотрел на меня, но встал на свое место чуть позади меня, тем не менее перехватив на всякий случай свой клинок поудобнее.
А Чио, никак не показывая, что сломанная челюсть доставляет ей какие-либо неудобства, вновь рванула в сторону замершего на месте противника. Короткий клинок сверкал вокруг тела дворянина, но тот словно не замечал жалких попыток никчемной седой девчонки.
— Неужели, — этот чмырь оказался довольно опытным и сильным воином, потому как умудряется то блокировать атаку моей сестры, то увернуться в последний момент даже облаченный в эту груду стали. — наглец, посмевший противиться воле Великого На-кара, надеется на силу мелких щенков?!
С этими словами он выбросил правую руку перед собой и сумел схватить Чио за ее незащищенную худую ногу. Находившаяся до этого в прыжке девочка мгновенно потеряла ориентацию в пространстве и неудачно повисла на вытянутой руке здоровенного мужика. Раздался отчетливый хруст ломаемой кости, и сестренка впервые за несколько дней обиженно захныкала. Все-таки, несмотря на весь свой талант, она еще слишком маленькая.
— Юрия! — закричала она, бессильно болтаясь в воздухе. Ее сломанную ногу все крепче сжимала лапа знаменосца вражеской армии, который держал свою жертву с таким видом, словно совершил необычайно смелый подвиг.
— Ах ты, тварь... — прошипел Ичия и уже присел для молниеносного прыжка в сторону врага, но я вновь прибила его ноги к земле всего лишь одним злым взглядом. Мой младший брат, несмотря на юный тринадцатилетний возраст, был силен, и убить эту груду мяса напополам с железом ему не составило бы большого труда. Грубо говоря, из всех знакомых мне воинов, лишь я и Гун-кар могли противостоять этому пацану в честном поединке. И если Великий Император был абсолютен в боевом искусстве, этот дар делал и без того непревзойденного владыку еще могущественнее, то я оказывалась сильнее в поединке с младшим братом лишь благодаря более зрелому телу и знанию слабостей Ичии.
Но в тот миг победа, бывшая несомненной, должна была прийти только от моей сестры. Честь воина, как говорит Чон Джин, не пустой звук. Мы, те, кто волей-неволей пошел путем крови, должны быть готовы вырывать победу зубами, а если погибать — то забрав жизни стольких врагов, скольких сможем достать.
Я медленно вытянула свою правую руку в сторону сестры. Она и ее уже празднующий свою ничтожную и мнимую победу противник мгновенно обратили на меня внимание.
Что ж, солнце скоро начнет садиться. А значит пора уничтожать врагов повелителя.
— Чио, — громко, так, чтобы меня слышали все замершие позади меня рабы, произнесла я. — Воспользуйся Даром Императора и покарай его врагов!
Она внимательно слушает меня, вися вниз головой, и, спустя пару секунд кивает. Чио, моя маленькая сестренка, грязная девочка в рваных тряпках вместо одежды и обладательница таких чудесных голубых глаз. Простите меня, мама и папа, но, видимо, я не смогла сделать ее и Ичию счастливыми так, как вы этого хотели.
Болезненно худая девочка с мечом в руках. Седой ребенок, чьи руки покрыты кровью. Красивый, но от этого не менее смертоносный клинок медленно, будто в бреду, поворачивается в руках моей сестры, и лезвие упирается острием в ее тоненькую шею.
— Какого черта?.. — недоуменно пробасил воин На.
— Во славу Гун-кара.
Кровь, брызнувшая во все стороны из пробитого горла Чио, попадает на амер-тона, и тот начинает нервно рыть землю своими могучими лапами. Пара капель достается и глашатаю, но тот, шокированный произошедшей у него на глазах сценой, словно не замечает их. Стекленеющие глаза моей сестренки заставляют меня нервно поежиться, и против воли слеза стекает по моей щеке.
Боль, радость, страх, надежда, ненависть, любовь и отчаяние. Чувства, составляющие человеческую суть, делают каждого из нас уникальным и непохожим на других. Они же, переплетясь в клубок эмоций, похожий то колючего морского ежа, то на нежный одуванчик, дают нам силу или же наоборот создают слабости. Может быть, это и называется душой?
Я не знаю ответа. Не могу сказать, чем же по своей сути является человеческая душа.
— Что ты такое?!
Можно ли увидеть ее отражение в глазах?
— Чудовище! Хоргун, вырывайся же! Я тебе приказываю!!!
Чиста ли душа невинного ребенка?
— Нет! Я сд-д-даюсь, отп-п-пустит-те мен.... Ааа!!!
Я не знаю многого. Грубо говоря, я не знаю практически ничего. Скорее всего, лишь Богам и Великому Императору ведомы секреты, недоступные простым смертным.
— Се...сестра...
Великому Шаню нужны были воины, которые не только внушают ужас и трепет в сердца врагов, но и которые будут верны ему до самой смерти. Те, кого с пеленой воспитывали в рабской среде и прививали рабское мышление, были идеальным решением второй задачи. Но как сделать из больного, немощного раба настоящего воина?
В отличие от подавляющего большинства людей в этом мире, мы, жалкие несколько сотен истинных слуг Гун-кара, пережили такое, что и не снилось нормальному человеку. Такая боль, такой страх... Отчаяние и горе — вот, что составляло раньше нашу жизнь. Это — сила, поводок, держащий рабов в повиновении, кандалы из собственных внутренних демонов. И Великий Шань помог нам поставить эту силу себе на службу и обратил против наших врагов.
Мечи, которые Гун-кар даровал нам, были индивидуальны и неповторимы. Лишь тот, кому Император самолично передал это оружие в руки, мог спокойно держать его. Иные, будь то другой раб или стражник, сгорали в ярком алом пламени, стоило им лишь коснуться неприметной рукояти. Изделие неизвестного кузнеца было наполнено волей Богов и закалено в могуществе самого Шаня, благодаря чему никогда не тупилось, какой бы удар не принимало лезвие. Но истинная сила этого Дара заключалось в ином.
— Все хорошо, Чио. Ты молодец.
Я протягиваю руку к этому огромному чудовищу в десяток метров высотой и ласково глажу ее иссиня-черную кожу. Здоровенная голова монстра похожа на морду белого дракона, со своими длинными тонкими рогами и походящими на блюдца белые глаза без зрачков. Иссохшее, словно после длительного голода, тело похоже на человеческое, за исключением коротких, в два сантиметра шипов, покрывающих весь торс.
— Боль...но... — стонет чудище, обхватывая свою длинную мускулистую шею могучими лапами. Лезвия и когти, торчащие из них, аккуратно втягиваются под кожу, чтобы не поранить тело хозяина.
Наши жизни принадлежат императору. Мы и наши души созданы, чтобы служить Гун-кару. Жертвуя собой, своим телом, мы отдаем последнее, что у нас есть, чтобы исполнить волю Великого Шаня. И наш повелитель внимает этому зову, превращая наше тело, убитое этими клинками, в аватар нашей боли, страха, ненависти и жажды крови, могущий исполнить высшую волю. Образы чудищ, в которых мы превращаемся, обычно стабильны и мало изменяются от трансформации к трансформации, а сила их зависит лишь от того, какие эмоции испытывал раб перед смертью. Чем больше мы страдаем, тем могущественней становится монстр.
А после того, как приказ Императора исполнен, клинок, остающийся где-то внутри наших обращенных тел, дарит нам новую жизнь, перерождая в младенца, который достигает своего возраста и состояния перед смертью всего за пару дней.
Я достаю свой Дар, и сотни стоящих за моей спиной слуг Великого Шаня делают тоже самое. Грубо говоря, чтобы разбить несущееся к нам навстречу войско, хватило бы меня и еще десятка обладателей клинка нашего Повелителя. Но Гун-кар прямо приказал не одержать победу, а уничтожить, стереть врагов с лица земли. А это означает, что охваченные ужасом мятежники должны умыть своей кровью землю и пронзить своим криком небеса, дабы Его воля была исполнена.
— Каждый, кто идет против воли Владыки, недостоин жизни!!! — кричу я во всю силу своих легких и, подав знак своим людям, начинаю быстрым шагом идти навстречу закутанным в тонны железа воинам предателя На. Чио поворачивает свою голову в сторону противника и издает жуткий, проникнутый боли и ненависти вой, пронзающий воздух подобно стреле.
— Воссевший на трон Девяти Чудищ!!!
Мы переходим на бег и в тот же миг как один смело всаживаем клинки в свои тела. Кровь, брызнувшая из моей груди, мгновенно чернеет и начинает обволакивать меня подобно щупальцам. Тьма льется из пылающего огнем клинка, чтобы схватить, разорвать, пережевать мое тело и выплюнуть в этот мир монстра, исполняющего лишь волю Его.
Я бегу навстречу уже кажущимся букашками воинам бывшего императора, делая прыжки своими похожими на кошачьи ногами все быстрее и длиннее. Две сплетенные из жгутов тьмы лапы по моей воле вытягиваются и в следующее мгновение превращаются в два зазубренных лезвия, каждое длинной в полтора десятка метров.
— Рррааа!!! — вклинившись в строй вопящих от ужаса врагов первой из слуг Гун-кара, я достаю сразу трех братьев своего господина — они, ведомые волей своего безумного отца, стояли среди своих солдат, облаченные в толстые доспехи из прочнейшей стали.
Я подымаю одного из них, проткнутого насквозь моим тонким лезвием, на уровень своих глаз, и вижу в отражении отполированного доспеха лишь свое лицо. Настоящее, человеческое лицо, увеличенное в несколько раз. Мои пронзительно-белые глаза наверное выглядят жутко на этой морде, потому что кровный брат моего владыки плюется кровью и панически вопя, пытается вытащить черное лезвие из своего плеча.
— Да будет длится величие Гун-кара тысячи лет!!!
Кровь, плоть и внутренности разорванного мною сим-ана подобно кошмарному дождю падают на головы пытающихся пробить мою неуязвимую шкуру своим оружием солдат.
Сотни огромных чудищ, разных и неповторимых, врубаются в войско мятежников, чтобы рвать, резать, испепелять и решетить врагов Повелителя. Кажется, мое лицо трескается, и его бороздит широкий зев моей жуткой пасти, изогнутой в торжествующей улыбке.
