Капитан-лейтенант

— Так что вам надо, товарищ моряк? — вновь спросила Вера.

— Да, сейчас... А, вот, — и я достал из внутреннего кармана кителя Варино письмо, и показал его паспортистке, — Я разыскиваю гражданку Варвару Глухову проживавшую по этому адресу...

— Сейчас посмотрю... — и мельком взглянув на конверт, Вера ушла за стеллажи с папками и карточками. Вернувшись через пару минут, она грустно сказала.

— Увы, ничем не могу помочь. Они уже нигде не проживают. Угорели прошлой осенью на пожаре, мне очень жаль. Их тогда несколько человек погибло, пятеро кажется. Большой пожар был, три дома сгорело. Осень сухая была, но морозная, и с печью у них что-то тогда случилось, вот и занялось среди ночи... Их и хоронить-то некому было, сердешных, так за казенный кошт... так вот...

— Понятно, — я услышал то, что в глубине души подозревал уже давно и во что отказывался поверить. И чтобы перевести тему и кое-что уточнить, сказал:

— Красивый у вас медальон...

— Да, это мне муж подарил недавно...

— Берегите его, он, наверное, очень ценен. Но не буду вас больше отвлекать, оформляйте прописку товарищу сержанту.

Через четверть часа все бюрократические заморочки с пропиской закончились, и мы вышли на улицу.

— Павел Степанович, — имя сержанта я запомнил, когда работница бюрократического фронта заполняла формы, повторяя все написанное вслух, — Вы не подскажете, где найти кладбище?

— Идемте, я покажу дорогу. Вы мне помогли с этой стервой сладить, так что и я вам хоть в этой малости помогу.

— Спасибо. Да, кстати, вы сказали, что она замужем. А кто у нее муж? — была у меня мысль найти этого мужика и порасспросить с пристрастием. Хотя он может быть и не причем — просто купил понравившуюся вещь в подарок жене.

— Дык милиции он служит, причем не малая шишка у нас в городе...

Все стало ясно. Оборотни в погонах уже есть. Вернее они были еще задолго до того, как погоны появились. Можно конечно найти этого мента, и даже расспросить толком и шлепнуть, коль это действительно он виновен. А если не он? И если я его шлепну, то что мне потом делать? Куда потом податься? Или оставить это дело профессионалам? Только не местным, а областным или еще лучше столичным?

Вот такие вот мысли терзали мою душу всю дорогу.

— Ну вот мы и пришли, — сказал Павел Степанович, когда кладбище стало уже видно в конце улицы. — Тут вы уже сами. А я пойду домой. До свидания.

— Спасибо. И не поминайте лихом.

Кладбище, как это часто бывает, разрасталось вокруг церкви, действующей как ни странно. Так что я сразу направился в церковь. Службы в это час не было, но церковный сторож, кряжистый бородатый мужик неопределенного возраста, колол дрова возле сторожки.

— Бог в помощь, — я поздоровался.

— И вам того же, — ответил бородач, отвлекаясь от своей работы, — Что привело тебя сюда, моряче?

— Могилу одну ищу... Варвара Глухова... Она в прошлом году, в октябре, на пожаре погибла. Может быть вы знаете где искать ее могилу?

— Да, помню я эту трагедию... Идемте, покажу где, — и воткнув топор в колоду, бородач направился к дальней окраине кладбища.

— Вот эта могилка,— вскоре мы пришли.

На полностью заросшем бурьяном холмике еще стояла фанерная табличка с почти стертой надписью, на которой я с трудом разобрал имя 'Варвара'.

— А можно ли плиту поставить каменную? Вместо этой таблички?

— Большую?

-Нет, но именно каменную, чтоб надолго. И надпись на ней высечь 'Варечка Глухова. Люблю и помню. 1941'. Вряд ли я смогу приезжать сюда часто чтобы приглядывать за могилой.

— Хммм... Понимаю... Война... А пожалуй что и можно. Идемте до церкви. Там кажись есть подходящие каменюки.

— Да, вот, пожалуй, этот подойдет.

Через пару часов нехитрая надпись была готова и мы в четыре руки поставили эту плиту на могиле, которую я расчистил от бурьяна. Расплатившись, я вернулся к могиле и просидел возле нее всю короткую летнюю ночь, практически полностью отключившись от окружающей действительности.

Но тяжкие думы о том ' И какого Якорного Бабая я предложил Варе уехать? Осталась бы в Николаеве, была бы живой. Я сам во всем виноват, идиот.' — терзали мою душу постоянно. В общем, хреново мне было, очень хреново. Это если выражаться коротко и политкорректно. А если не корректно, то вообще....

А утром вернулся на вокзал и на первом же поезде приехал в Москву. Приведя себя в порядок, т.е. побрившись и вычистив ботинки, я решил вопрос с обратным билетом, правда в этот раз добираться придется на перекладных, прямой поезд ушел еще вчера вечером. Ну да ладно...

Затем я отправился в Прокуратуру СССР, а оттуда на Лубянку, где оставил два одинаковых заявления или если хотите доноса, о том, что случилось, и что я слышал в Ростове. Шанс, что дело будет расследовано, мизерный, но все же, все же... На душе хоть и по прежнему было отвратительно, но кошки скребли чуток полегче, если можно так сказать.

Выйдя с Лубянки, я понял, что не ел ничего уже больше суток, и что надо бы заморить червячка, пока этот червячок не стал слишком огромным и не заморил уже меня. И в голове возникла наглая мысль насчет 'Метрополя' — благо от Лубянки до него рукой подать. В советские времена я в нем никогда не бывал, в те времена это было закрытое для советских людей валютное заведение. Интересно, закрытым и валютным 'Метрополь' всегда был? Или только во времена застоя? А как оно сейчас? Впрочем, валюта у меня тоже есть, так что решено, идем в 'Метрополь'!

Не смотря на то, что время обеда давно прошло, а время ужина еще не начиналось, 'Метрополь' был заполнен изрядно. Большинство мужиков были гражданские, хотя и вояки, в самых разных чинах от лейтенанта до генерал-лейтенанта, присутствовали тоже в немалом количестве. И блин, все они уже были в погонах на новой форме. Когда они только успели, ведь Указ совсем недавно опубликован? Или они все тут заранее знали и приготовились?

Расторопный официант нашел мне свободное место за столиком, за которым уже сидел такой же, как и я беспогонный майор— артиллерист, в весьма выгоревшей форме, с нашивкой за ранение и Орденом Боевого Красного Знамени на ней. На мой просьбу присоединится он молча кивнул, продолжая есть. Практически не заглядывая в меню, я заказал борщ, бефстроганов с картошкой и рюмку водки.

Водку, корзиночку с хлебом и блюдечко с маслом официант принес мгновенно, а все остальное пришлось ждать.

Я взял рюмку, намереваясь помянуть Варю, но майор поднял свою, явно собравшись чокнуться.

— Извините, товарищ майор, я помянуть хотел, — я хотел опрокинуть в себя всю рюмку сразу, но горло внезапно схватило спазмом и я закашлялся, выпив едва четверть содержимого рюмки.

— Да, понимаю... Вечная им память и земля пухом, — майор кивнул и сделал глоток. И продолжил после, — Большие были потери?

— А? Нет. У меня жена погибла. Бандюки в тылу убили.... А потери... Посейдон милует, и надеюсь и дальше смилостивится. У меня в экипаже потерь нет...

— Нет? — очень удивился майор, и пристально посмотрев на меня, спросил, — Аааа..., я понял, вы, наверное, и есть тот самый везучий моряк, Федоров кажется, который итальянцам линкор и еще что-то утопил?

— Да, это я и есть, — а что скрывать.

— Сочувствую вашей утрате.

Я кивнул, задумавшись. Потом мы немного поговорили о фронтовых делах, тем временем официант принес мой обед и, извинившись, я принялся за еду. Когда я тоже разделался со своим обедом, майор предложил:

— Надо бы за Победу выпить...

— Так может заказать еще по рюмке? — спросил было я, но майор меня удивил.

— Мммм... Хорошая идея, Но нет, пожалуй, не стоит этого делать. Как я вижу у нас тут у каждого по глотку еще осталось. Символически хватит. А заказывать еще... я даже не знаю... Дома я бы напился с тоски, но тут... нет, не стоит... Я с фронта позавчера, и тут уже ко мне эти местные церберы цеплялись несколько раз за старую форму, — и он кивнул на сидящих поодаль вояк в новенькой форме, — А где я новую на фронте возьму? Не дай бог еще и к выпивке придерутся. Да и не люблю я напиваться. Ну ладно, черт с ними.. За Победу!

И чокнувшись, мы допили последние глотки водки.

— У меня дел нет уже никаких, обратный поезд поздно вечером, так что я еще посижу тут и закажу себе еще кофе и пирожные, может и вам тоже?

— Лучше чай, но от сладкого я тоже не откажусь.

И мы посидели еще с час, поговорили о всяких пустяках, поскольку наши головы были заняты у каждого своим и слишком личным, потом расплатились и разошлись по своим делам.

Долгий июньский вечер еще только начинался, делать мне до поезда мне было решительно нечего, я не стал спускаться в метро, и пошел в сторону площади трех вокзалов пешком. Любопытно, знаете ли, на Москву посмотреть. Нигде, даже до войны в Одессе и Харькове, не говоря уже про совсем провинциальные Николаев и Севастополь, я не видел такого большого количества праздно шатающихся мужиков. Большинство из них в гражданском, а военные почти поголовно уже в новой форме форсят своим золотопогонничеством. Такое впечатление, что войны вообще нет. Я понимаю, что столица это не провинция, но все же, все же... Кому война, а кому и мать родная. Как всегда. Среди военных встречаются иногда такие же, как и я отпускники, практически все по ранению и командированные. Они заметны издалека — выгоревшая полевая форма, видавшая виды, резко выделяется на фоне новеньких лощеных мундиров местных земгусаров.

Блин, вон, впереди, один из них, полкан, вычитывает и строит двух молодых лейтенантов-фронтовиков. Ну не могу я называть таких вот разжиревших от безделья тыловых крыс полковниками. Даже 'полкан' для них это еще комплимент. Подхожу ближе и слышу ругань полкана отчетливо. Мда, не хочется ругаться и объясняться потом с комендачами — все-таки алкогольный запах можно почувствовать, но и спускать наезд этой жирной крысы на фронтовиков нельзя. 'Паровозы надо давить пока они еще чайники'. Два лейтенанта в выгоревших, заплатанных, но чистых и выглаженных гимнастерках и галифе, сапоги, стоптанные изрядно, но тоже начищены, пилотки на головах и скатки шинелей приторочены к заплечным 'сидорам'. У одного медали 'За отвагу' и 'За боевые заслуги', а у второго 'Красная Звезда' и у обоих нашивки за тяжелое ранение. Понятно, парни, как и я из госпиталя. Подхожу совсем близко и рявкаю на ухо полкану:

— Отставить! Смирно!

Он вздрагивает, замолкает и удивленно оборачивается.

— Товарищи лейтенанты, вы свободны. Можете идти по своим делам. А с гражданином полковником я разберусь, — и подмигиваю им.

Лейтенанты мгновенно все поняли, откозыряли, и четко развернувшись кругом,быстро ушли.

— Что за вид, полковник? Это что такое, я вас спрашиваю? — слегка тыкаю его в жирное брюхо концом своей трости, — Как вы полк в атаку поведете? Как по-пластунски ползать будете на передовой под вражеским обстрелом?

Полкан багровеет, заикается, но ничего сказать не может. Боится, наверное. Мы в одном звании, строго говоря. Но во флотских нашивках мало кто из сухопутных разбирается, но еще больше его пугает моя орденская планка, начинающаяся с двух красных лент. А у полкана кроме юбилейной довоенной медали '20 лет РККА' ничего нет. И супротив Дважды Героя эта медаль не канает, как говорится. Я не Дважды Герой конечно, но красная ленточка VC выглядит почти такой же как и лента Звезды Героя Советского Союза. Для тех, кто не разбирается в оттенках лент, конечно.

— Да я тебя.... да я вас.... — пытается пыжиться полкан.

— Что, на дуэль вызовите? Так я к вашим услугам, господин полковник, здесь и сейчас, — меня тоже начинает заносить совсем уж далеко, но остановиться сложно.

— Нет, что вы, я не про это. У них явные нарушения формы! — полкан пытается оправдываться.

— И что? В Указе ясно сказано — завершить переход к 1 сентября. Так что нечего врезать дуба раньше срока. А вам, вот это излишество тоже сбросить до сентября! — и я вновь тыкаю его в пузо тростью, — Кругом. Выполнять. Шагом марш!

Полкан подчинился и ушел явно перепуганный. А я пошел дальше к вокзалу. Но мои приключения на этом не кончились. Иду я конечно медленно — мне и спешить некуда и прихрамываю все же. И чем дальше от центра, тем народу на улицах все меньше и меньше. И встречные прохожие постепенно стали неотличимыми от мурманчан или николаевцев возвращающихся с работы или спешащих на ночную смену — такие же трудяги и одеты так же просто и вид у них уставший. А заводы и в Москве, как и везде, работают круглосуточно .

Но тут из переулка мне навстречу вышли два неприметных мужика, тоже вполне обычного рабоче-крестьянского вида.

— Стой! Котлы снимай! — неожиданно сказал первый.

— И лопатник давай! — добавил второй.

Мда... они решили что на хромого инвалида можно наехать безнаказанно. Первый урка, который ближе ко мне, держит руки в кармане пиджака. Судя по тому, как карман оттопыривается, наверное, у него там ствол. Скорее всего, старый добрый наган, из которого можно выстрелить и сквозь карман. А у второго в правой руке нож, нет, не нож, а штык, длинный, от СВТ или трофейный. Ну что ж сами напросились.

— Да, хорошо, сейчас, — отвечаю.

А сам слегка и медленно поднимаю левую руку, в которой трость, а правой делаю вид, что расстегиваю ремешок часов, перехватываю трость в правую руку и делаю выпад в лицо урке с наганом. Удачно, острие трости с хрустом пробивает кадык бандюка, и тот валится на землю, под ноги своему корешу. Туше. Правда моя нога тут же отзывается острой болью, но ничего терпимо, драться дальше можно. Второй урка пытается обойти своего подельника, и ударить меня своим штыком в левый бок, но штык слишком короткий против моей трости. Да и фехтовальщик он совсем никакой, еще хуже, чем я. Хоть и я совсем никакой. В итоге, за пару секунд, этот урка получил удар по руке и выронил штык, затем огребся колющим в пах и скорчился на земле рядом с подельником. Все-таки размер имеет значение. Перехватываю трость набалдашником вверх и крушу им все суставы бандюков, начиная с колен. Один кажется уже давно труп, а второй еще хрипит, но не встать, ни что-либо сделать уже не может. Мда...Намусорил я однако. Но ничего, утром дворники уберут, город от этого точно станет чище.

Итак, подведем итоги и напишем краткое резюме моего отпускного турне.

А итог таков: 'Прочь из Москвы, сюда я больше не ездок'.

И кто там говорил о высоком 'морально-политическом единстве советского народа'? Что-то я не заметил этого единства в первопрестольной.

Через трое суток уже без чрезвычайных происшествий я был в Мурманске.

А вот на душе у меня после этого побоища немного полегчало, хотя все равно было тоскливо.

Вернувшись в Мурманск я сутки отсыпался, а затем прибыл к месту службы, то есть в штаб СФ. Головко, увидев меня, очень удивился:

— Почему так рано вернулся? Неужели невеста не дождалась?

— Убили ее...

— Ох, ты господи, — адмирала тоже огорошила такая новость. Помолчав, он спросил:

— Ты как? Работать можешь ?

— Да, могу и буду, иначе совсем с тоски с ума сойду.