— Хорошо.
Мира обернулась к группе агентов:
— Благодарю за службу, судари. Приступайте к поиску остальных казнокрадов — министров торговли и ремесел. А этими двумя займутся армейские.
— Служим Перу и Мечу! Слава Янмэй!..
Они ушли, разбрасывая эхо каблуками. Часть гвардейцев заняла позиции снаружи допросной. Когда дверь закрылась, внутри остались Мира, капитан Шаттерхэнд и двое дознавателей. Не считая, конечно, пары преступников.
— Отчего у них кляпы?
— Чтобы преступники не досаждали вашему величеству громкими криками.
— Как же они будут говорить?
— Предполагается, ваше величество, сперва оказать на них некоторое воздействие и сломить сопротивление. А потом уж освободить рты, чтобы преступники могли сознаться.
— Развяжите сейчас.
Кляпы вынули изо ртов, и заключенные облизали пересохшие губы. Они не сводили глаз с Миры. Возможно, таким же взглядом она сама смотрела на Мартина Шейланда...
— Хотите ли что-нибудь сказать, судари?
Бывший налоговик Морлин-Мей выдавил:
— Мы это, как бы, ничего не сделали...
— Мы невиновны, ваше величество, — отчеканил бывший финансист Виаль.
Мира молчала. Морлин-Мей сказал:
— Мы покинули столицу лишь потому, что ее взял Ориджин. Боялись, как бы, расправы с его стороны...
Виаль добавил:
— Люди вашего величества знают: мы не прятались, не убегали, не меняли имен. Нам нечего скрывать, ваше величество! Мы верой и правдой служили вашему дяде!
Мира молчала. Морлин-Мей заговорил с дрожью в голосе:
— Ваше величество унаследовали пустую казну, но в этом нет нашей вины. Министр налогов Дрейфус Борн, мой, как бы, прямой начальник, задержал все сборы налогов за декабрь и не дал им поступить в казну. Предвидя смену власти, заранее обзавелся, как бы, рычагом влияния: новый владыка будет сговорчив из-за пустой казны. Это низкая и грубая махинация, ваше величество. Я отчаянно протестовал, за то и был уволен. Если нужно, ваше величество, я дам это, как бы, письменные показания!
Мира держала паузу. Альберт Виаль повторил хрипло:
— Ваше величество, поверьте, мы невиновны! Ни одного эфеса из казны...
— Я знаю, — сказала Минерва.
Оба чиновника затихли, выпучив глаза.
— Вы невиновны, — повторила императрица. — И вы здесь не затем, чтобы давать показания.
— Ваше величество?..
— Я хочу узнать все о вашей работе. Как устроено министерство финансов и налоговое ведомство. Откуда и сколько поступает средств, по каким статьям они расходуются. Как уменьшать затраты и повышать прибыли. Как избегать краж, вести учет, брать и выплачивать кредиты. Все, что вы рассказали бы сыну, если б он захотел овладеть вашим ремеслом.
Чиновники моргали, разинув рты. Виаль осмелился спросить:
— Ваше величество, как бы, допросов... не будет?
— Развяжите их, — приказала Мира военным, — и позвольте одеться. А затем, судари, вы расскажете мне о том, как наполнить казну Империи.
Перо 3
Остановить поезд посреди дороги стоит три золотых эфеса. Выйти из него в чистое поле не стоит ничего — проводник даже готов оказать помощь в виде пинка под зад. А вот открыть конский вагон и выгрузить четверку лошадей — это еще эфес. Данные расценки Марк и его спутники узнали на берегу речушки Змейки, примерно в тридцати милях на запад от Оруэлла. Герцог Ориджин, из чьего кошелька были заплачены несколько эфесов, вряд ли обеднеет от такой потери, и Марк немного пожалел об этом. Захлопнув двери, состав издал возмущенный гудок и тронулся с места. Четыре человека с лошадьми остались у рельс. Под их ногами лежала каменистая насыпь, припорошенная снегом. Влево и вправо от нее — бескрайнее белое поле, по которому, оправдывая свое название, выделывала петли речушка. Впереди — рельсовый мост через нее. Позади — далеко, почти у горизонта — лес. Вдоль дороги стояли, как часовые, могучие дубовые столбы.
— Так-с, — сказал Марк и подышал на руки. Было холодно.
— Глядите, чиф, — Рыжий указал на последний столб перед мостом. — Возле того столба пара бандитов сошла с поезда. Привязали камень к веревке, закинули на провода так, чтобы намоталось. Рванули как следует — готово, провод упал. Бандиты были, кстати, не дураки: веревку взяли сухую, на руки перчатки надели — иначе их бы искрой зашибло. Как сделали дело — сели на коней и ускакали по руслу Змейки вон туда, на юг.
— Откуда все это знаешь?
— Про диверсантов сказали свидетели. А веревку с камнем сам видел — вон там лежала. Мы, как в Оруэлле закончили, так и приехали сюда. Целый день тряслись в седлах...
— Почему не в вагоне?
— Так поезда-то не ходили. Искра подается оттуда, из-за речушки. Как провода оборвались, так все поезда по нашу сторону Змейки и замерли.
— А на том берегу ходили?
— Ага.
— Угу... Кто свидетели?
— Мужики из во-он того хутора. И еще — гвардейцы лейтенанта Мейса. Они ведь кинулись в погоню, когда опомнились. Уже подъезжали к мосту — полмили осталось! Сами видели издали, как эти гады возились у столба. Но тут хлоп — искра пропала, поезд встал. Можно представить, как гвардейцы бесились!
О, нет. На самом-то деле, представить сложно. В руки молодому лейтенантику попало — страшно сказать! — целое достояние Династии Янмэй. Он его успешно потерял. Прямо из рук вырвали, из-под носа увели! Да еще солдат поубивали! Парень в ярости и праведном гневе. Сгребает остатки роты, кидает в вагоны, машинисту кинжал под нос: "Жми галопом! Дух выбей из тягача — но догони!" Машинист жмет, как может; гвардейцы скрипят зубами, точат клинки, заряжают очи; тягач искрит, гремит, скрежещет. Вот уже на горизонте показался поезд воров... Или не показался? Пожалуй, нет. В деле сказано: у бандитов было больше часа форы. Это пятнадцать миль, если на полном ходу... Значит, не видят гвардейцы врага, но точно знают, что он — впереди. Улепетывает, сверкая пятками, а они сворой псов мчат по следу. И тут — хлоп, как выразился Рыжий. На самом-то деле, не хлоп, а — трах-тарарах, тьма сожри твою Праматерь, сучий потрох! Выскочили, огляделись — вон, в какой-то полумиле впереди две фигуры у столба. Что делают? Это они, сучьи дети, сорвали провода! Взять, схватить!.. Но где там... Гвардейцы-то не везли с собой коней. А вот у диверсантов лошади нашлись: бандиты прыгнули в седла, слетели с насыпи — только их и видели. Ускакали вдоль по руслу реки, потерялись в тумане. Следов не осталось — Змейка тогда еще не замерзла...
— Бедняга лейтенант... — вздохнул Марк. — Вроде и невиновен, а все равно в пору повеситься...
— Ага, чиф.
Марк огляделся еще раз. Влево — поле. Далеко-далеко какие-то холмы. Вправо — тоже поле. Этак за милю — хуторок. Впереди речушка, позади — лес у горизонта...
— Хм... — буркнул Ворон невесело. — Скажи-ка, Дед, нет ли у тебя истории, как думали сначала одно, а оказалось другое?
Седой с готовностью отозвался:
— Как нарочно вспомнилась. В Южном Пути все знают, что пятнистые коровы дают хороший удой. А один крестьянин имел в хозяйстве черную корову. И вот он решил...
— Погоди-ка. Холодно стоять. Давайте двигать, по дороге доскажешь.
— Куда двигать? Вниз по Змейке, следом за диверсантами?
— Ты ж говоришь, следов не осталось.
— Ага, чиф.
— Так зачем нам туда?.. Нет, пойдем-ка мы лучше...
Марк покрутил головой, остановил взгляд на деревьях далеко позади.
— ...вон к тому лесу.
— Это ж в сторону Оруэлла. Мы оттуда приехали!
— Ну да.
Они сели в седла и тронули коней. Дед рассказал историю о крашеной корове. Мужик намалевал на ней белые пятна, но скотина доилась все так же плохо. Мужик подвел ее к воде и показал отражение: мол, имей совесть, ты же теперь буренка! Корова углядела пятна на своих боках — и вовсе лишилась молока. Почему? Кто знает...
До леса было еще далеченько, так что поболтали о том — о сем. Рыжий поделился столичными новостями, порассказал о сослуживцах из протекции. Рыжий не дурак: давно понял, кто послал Деда, потому избегал политических тем, а если случалось помянуть Ориджина, то говорил со всем уважением "его светлость".
Дед разразился еще парочкой притч, Внучок старательно намотал на ус.
— Ты его вроде как учишь? — спросил Марк.
— Это он вроде как учится. А я так, просто... — ответил Дед.
— И чему он у тебя учится?
— Чему сможет.
— В каком деле ты — мастер?
— Что, по-твоему, значит это слово?
— Ну, что ты умеешь достаточно хорошо, чтобы получать за это деньги?
Дед ответил вполне ожидаемо:
— Присматривать за людьми. Учить детей грамоте. Путешествовать. Рассказывать истории. И еще всякие мелочи...
Под вечер на опушке нашли хижину лесника. Поскольку уже темнело, решили тут заночевать. Хижина оказалась пустой, холодной и мрачной. Уже больше месяца здесь никто не жил. Затопили печку, но изба прогрелась лишь к утру, когда Марк уже устал стучать зубами от холода. Зато в погребе, к общей радости, нашлось немало съестного. Странный был лесник: сам уехал, а харчи оставил.
Утром двинулись дальше к Оруэллу. Теперь дорога шла между лесом и насыпью. Наверху изредка погромыхивали поезда. От леса же веяло такой тишиной, что даже болтать не хотелось.
Марк то и дело поглядывал в чащу. Он и заметил странный куст.
— Гляньте-ка: ветки вроде объедены.
Никто не удивился: значит, олень на опушку выходил — эка странность...
— Вдоль опушки поезда ходят. Ужели звери не боятся?
Ну, значит, смелый олень... Однако Марк подъехал ближе и рассмотрел. Другие кусты рядом тоже были погрызены, а за ними лежала поляна. Марк спешился, подобрал палку и стал ковырять в снегу, проверяя бугорки. Под одним нашел что-то замерзшее и позвал:
— Извольте убедиться: здесь конские яблоки.
Не олень грыз кусты, а конь. И стоял он тут, на поляне, довольно долго. Успел сильно проголодаться или очень заскучал, раз начал грызть замерзшие веточки. И не один конь: перерыв всю поляну, нашли дюжину навозных куч.
— Здесь были всадники! — высказал очевидное Внучок. — Или вышли из лесу, или вошли в лес!
— Ищите, — велел Марк. — Там, в лесу, должны быть следы. Найдем тропу, по которой они вышли... или вошли.
Поиски быстро принесли плоды: двигаясь сквозь чащу, отряд всадников ломал ветви, топтал валежник. Отметины складывались в более-менее заметную цепочку. Конники прошли здесь давно, однако в безлюдном лесу никто до сих пор не затоптал их следы. Поезда распугали дичь, а за дичью ушли и охотники. Не осталось ни души. По крайней мере, живой...
Скелет был приколот к дереву обломком копья. На костях громоздился тулуп, несуразно большой и распахнутый настежь. Там, где кончались ноги мертвеца, торчали из снега носки сапог. От прочей одежды остались лишь лохмотья: вороны изодрали ее, добираясь до мяса. В футе от трупа валялся топор.
— Кто это?.. — спросил Внучок. Он, кажется, был мастером дурацких вопросов.
— Лесник, — ответил Марк.
— Ах, вот почему он не забрал харчи!
— Да, Внучок, именно поэтому.
Рыжий осмотрел кости и копье. Оценил угол, под которым торчало древко. Пощупал тулуп и шапку, свалившуюся с черепа. Подобрал топор, провел пальцем по лезвию. Хмыкнул.
— Что скажешь?
— Его убил всадник. Заколол, не спешиваясь, сверху вниз. Но сначала запугал: двинул коня прямо на мужика, тот стал пятиться, уперся спиной в дерево — тогда всадник и ударил. Всадник был не один. Все в его отряде отлично вооружены и одеты.
— Последнее откуда известно?
— Хороший топор, хорошая шапка, но никто не взял себе.
— Угу. И когда случилось дело?
— Больше месяца назад, но меньше трех. Думаю, в начале декабря, еще до сильных морозов: на ногах сапоги, а не валенки.
— Ясно.
Марк бросил последний взгляд на мертвеца, покачал головой и велел:
— Двигаем.
— А... может, его похоронить?..
— Похоронят те, кто его знал. У нас другие дела.
Дурное предчувствие овладело Марком. Очень нехорошо убили лесника. Дюжина или две вооруженных всадников встретили пешего мужичка. Он для них — никакая не опасность. Сказали бы: "Поди прочь" — исчез бы с дороги. Вместо этого они его закололи. За то одно, что встретился на их пути. Марк знавал многих преступников, и далеко не всякого можно назвать негодяем, подонком, гадом... Но эти парни сполна заслужили свое место на виселице.
Да, сполна.
Гостиница звалась "Лесной приют". Так гласила вывеска, прибитая над воротами. Ну, раньше звалась... Среди двора, обнесенного забором, маячил обугленный остов. Стропила и перекрытия, все внутренности дома выгорели начисто. Стены из толстых бревен устояли и походили теперь на черный дырявый гроб. Четыре часа пути по следам всадников привели отряд Марка на это пепелище.
— Ищите трупы, — буркнул Ворон. — Они здесь есть.
Нашли скелеты пары лошадей, погребенные под руинами конюшни. И шесть человеческих могил: четыре подписанные, две безымянные. Видимо, жители ближней деревни побывали здесь, похоронили хозяина гостиницы и его работников, подписали могилы, но двух мертвецов они не знали.
— Четверо здешних, — сказал Рыжий, — и двое случайных постояльцев. Не проснулись, когда начался пожар, и погорели. Бедняги.
— Вряд ли мертвые могли проснуться, — ответил Марк. — Всадники убили их сразу же, едва вошли в гостиницу. Увидели — и закололи, как лесника. Потом поели, накормили коней, поспали. А утром подожгли постройки и двинулись дальше.
Рыжий глянул на остов конюшни, оценил расстояние от нее до дома. Ярдов двадцать — никак огонь не перекинется, если нарочно не подпалишь.
— Да, чиф. Вы правы.
На всякий случай осмотрели развалины. Побродили по двору, поковырялись в снегу, где он как-то подозрительно бугрился. Заглянули в остов дома. Не нашли ничего значимого, кроме собачьего скелета. Мертвая гостиница могла сообщить лишь одно: здесь всадники вошли в лес, либо из него вышли.
"Лесной приют" стоял на опушке, в четверти мили от дороги. У тракта имелся путевой указатель: на восток — Оруэлл (15 миль), на запад — Кейсворт (4 мили), на юг — гост. "Лесной приют" (близко).
— Допустим, — сказал Марк, — молодчики выехали из лесу и увидели этот же указатель. В Оруэлл они бы не пошли: там полно и полиции, и солдат. Идти снова в лес — странно: зачем тогда было выходить на дорогу? Остается Кейсворт. Едем туда.
— Еще они могли, чиф, приехать из Оруэлла, сжечь "Лесной приют" и пройти сквозь лес к рельсам. Мы же не поняли направление следов.
— Верно, не поняли. Но если всадники шли к рельсам, то там они сели в поезд и уехали, и мы их никогда не найдем. Будем надеяться на лучшее: что они шли от рельс.
* * *
Город Кейсворт насчитывал двенадцать тысяч жителей, и добрая четверть из них собралась на площади у церкви. Подобное столпотворение бывает в праздники, в ярмарочные дни и при осаде. Что удивительно, ни первое, ни второе, ни тем более третье не имело места. Горожане просто толпились на площади, тяготея к порталу церкви. На ступенях стояли четверо. Они вещали, горожане слушали.
Из задних рядов, где очутились подъехавшие Марк и Дед, сложно было разобрать речь. Слуха достигали лишь некоторые слова, причем отнюдь не ласковые: "зажрались", "катаются в масле", "богатеи". Заинтересовавшись, Марк протолкался вперед, заодно приглядываясь к ораторам. Все четверо были мужчинами. Трое держались группой и явно были хорошо знакомы, четвертый стоял чуть в стороне. Трое говорили тише и ровнее — рассказывали что-то. Четвертый разрывал их речь внезапными хлесткими возгласами.
