Симфонический оркестр, с трудом расположившийся на невысокой маленькой сцене, заиграл 'Венский вальс'. Предлагаю Оле руку и мы неожиданно слаженно начинаем кружить на начищенном жёлтом паркете. Неподалёку от нас, но не так складно танцевали Разгоны.

-Почему она Москвина?— спрашиваю Олю улучив момент.

-По отчиму. До недавнего времени он занимал высокие посты в партии, был членом оргбюро ЦК, но после семнадцатого съезда пошёл вниз. Сейчас работает в Совете Народных Комиссаров на незначительной должности.

-Откуда знаешь?— Недоверчиво заглядываю ей в глаза.

-Изучаем в институте материалы партийных съездов... ну и так помню кое-что из истории спецслужб.

'Дела... Лёва-то у нас, оказывается 'враг народа' в квадрате, удачно женился— нечего сказать'.

На следующий тур вальса мы, по предложению Разгона, поменялись партнёршами, затем Олю пригласил какой-то лётчик. В итоге через час мы повели наших раскрасневшихся дам в буфет на второй этаж выпить чего-нибудь и закусить.

-Здравствуйте, Евгения Соломоновна,— слышу звонкий голосок Оксаны, возвращаясь от прилавка нагруженный бутылками лимонада и бутербродами с колбасой.— С наступающим Новым годом!

'Женя— жена Ежова, а это кто рядом с ней? На её мужа не похож, с тем я имел честь'...

-С Новым Годом, Ксюша,— нервно бросает Ежова, собираясь уйти, но, переменив решение, останавливается.— здравствуй, Лёва. Как здоровье Ивана Михайловича и Софьи Александровны.

-Привет, Женя!— раскладываю на высоком круглом столике угощение. Мучительный вопрос отражается на её лице.

-Крым, парк 'Чаир', этим летом,— прихожу я на помощь женщине.— вы ещё с Зиной были с подругой...

-Чаганов, Алексей,— протягиваю руку её спутнику, невысокому мужчине лет тридцати в галифе, сапогах, шёлковой косоворотке и чёрном пиджаке наброшенном на плечи.

-Шолохов, Михаил.— В тон мне отвечает он и улыбается, показывая жёлтые прокуренные зубы.

'Вот это встреча! Как? Почему с ней'?

-Наш журнал готовит материал о творчестве Михаила Александровича.— Начинает лепетать Женя, покусывая нижнюю губу.

'Это, конечно, всё объясняет... может и не зря тогда писали в бульварных журналах, что Николай Ежов из этих... вот жена и пошла по рукам'.

-Так, непорядок...— Шолохов живо окидывает взглядом наш стол и несётся в буфет, откуда возвращается через минуту с бутылками коньяка и шампанского в руках.

-Белую не держат,— как бы извиняется он, отдаёт шампанское Разгону, который начинает умело разливать его женщинам по бокалам, а сам занялся залитой сургучом коньячной пробкой, ловко справился с ней и наполнил рюмки, появившиеся из карманов его пиджака, маслянистой коричневой жидкостью.

Со своей рюмкой подошёл к Оле и Оксане, узнал их имена, чокнулся с ними, что-то сказал им весёлое и, не отрывая от них взгляда, пожал руку Лёве.

Теперь понятно, что писатель на самом деле имел ввиду, когда говорил о себе: 'Я и с тремя бабами под одной крышей уживусь'...

-Со знакомством.— Шолохов делает серьёзное лицо и медленно не глотая выпивает коньяк.

Морщины на его обветренном смуглом лице разглаживаются, он поворачивается ко мне и...

-Скажите, Михаил Александрович,— встревает Разгон.— когда будет продолжение 'Поднятой целины'?

Шолохов, вздохнув, вежливо рассказывает о своей занятости правками 'Тихого Дона', подготовкой его к новому изданию. Их диалог, подогреваемый новыми вопросами Лёвы, всё больше переходит на околоиздательские темы, пошли фамилии Фадеева, Серафимовича, Киршона, Тавского и я потерял нить.

На женской половине стола Женя держа левой руку Оли, будто боясь что та вырвется и сбежит не дослушав её историю, правой рукой доливает остатки шампанского в свой бокал.

-Как это мне всё надоело...— несётся по залу её прокуренный голос.

На неё, не трогаясь с места и согласно кивая, глазами полными слёз смотрят Оля с Оксаной.

Потом, видимо, ещё что-то пили, так что вкуса коньяка не осталось совсем...

Холодный ветер пахнул в лицо, блестящей в свете уличных фонарей, порошей. Рядом размахивая левой рукой, зацепившись за меня правой, семенит Оля. 'Где это мы? Похоже, Мясницкая... слева остался четырёхэтажный Дом номер 2 НКВД. Значит, возвращаемся домой с Новогоднего бала. Ничего не помню после того Кизлярского коньяка. Может палёный'?

Поднимаю руку с часами к глазам. Два часа показывают фосфорецирующие стрелки.

'Погуляли'...

-Представляешь, он Оксане во время танца предложил навестить его в гостинице 'Националь' ознакомиться с его творческой лабораторией.— Смеётся Оля, останавливается и заглядывает мне в глаза.

-А тебе ничего не предложил?— Интересуюсь я.

-Меня Женя ни на шаг от себя не отпускала, грузила своими семейными проблемами,— легонько стукнула мне по губам подруга.— теперь я— её лучшая подруга.

-А кто у нас муж ты знаешь?— Делаю загадочное лицо.

-Догадалась..., кое-что помнила.

-А вот я, представь себе, не помню ничего после того чёртового коньяка.— С нетерпением жду новостей.

-Вообще ничего?— Оля недоверчиво поворачивает ко мне голову.

-Абсолютно.

-А мне понравилось как ты доходчиво объяснил Шолохову стилистические особенности романа 'Тихий Дон'.— Начинает экзекуцию подруга.— а что, обычный трёп мужиков с бутылкой.

-Это я бывшей подруге-литературоведу статью набивал на компьютере...— не пытаюсь сопротивляться я.— ты её помнишь.

-Я то помню,— мстительно парирует она.— а вот тебе с этой минуты пить больше нельзя совсем.

Укоризненно смотрит на меня, повиснув на моей руке.

'Ну укуси меня если тебе от этого станет легче'...

-Думаю наутро твои собеседники тоже ничего не вспомнят,— продолжает Оля, не дождавшись моей реакции.— под конец хороши были оба. Да не волнуйся, по тебе не заметно было... нормально себя вёл.

'Глеб Жеглов в юбке, ни дать-ни взять... А с другой стороны посмотреть, где бы я сейчас был без неё? В небытие. К тому же, единственная родная душа'...

Ленинград, ул. Приютская,

Физико-Технический институт,

6 января 1936 года, 11:00.

-Здравия желаю, товарищ Чаганов,— старичок-швейцар на входе 'ест' меня глазами и с охотой принимает шинель,— Абрам Федорович ждут вас.

'Узнал,... проникает культура в несознательные массы. Ждут, в этом и загадка, с чего вдруг'?

Вчера утром позвонил на домашний телефон, чудом застав меня там, зашедшего умыться и побриться буквально на полчаса, и начал многословно и путанно приглашать подъехать на совещание по важному вопросу, который имеет отношение к моей работе. 'Похвально, не ляпает по телефону всё подряд, как другие. Надо уважить человека, совещание в выходной, а если ехать на 'Красной стреле', то послезавтра утром буду на работе'. Амалия Львовна, секретарь директора института, поспешно выдохнув дымом к потолку, молча открывает дверь, ведущую в кабинет шефа.

'Что это с ними? Военную дисциплину ввёл академик или где? Хм... пусто, а как же совещание'?

-Здравствуй, Алексей,— Иоффе появляется из-за двери, расположенной справа от его письменного стола и ведущей, видимо, в его квартиру, судя по женским голосам и звону посуды.— большое спасибо, что нашёл время для поездки. Присаживайся.

-Здравствуйте.— Вопросительно гляжу на моего собеседника.

-Тут видишь какое дело,— решается наконец он, напряжёноо глядя мне в глаза.— Яков Исидорович решил отказаться от постройки РВМ...

'Перельман, значит, решил отказаться'...

-...а наш институт приобрёл всё оборудование, что относилось к ней. 'Приобрёл, говоришь, только вот интересно, как Яков Исидорович мог продать чужое 'оборудование'? Формально оно уже принадлежит моему СКБ. Досталось при разводе с пашиным ОКБ'...

Продолжаю держать паузу, наморщив лоб.

-Но тут выяснилось, что это оборудование,— как о несущественном пустяке добавляет академик.— Дому Занимательной Науки и Техники не принадлежит.

-Абрам Фёдорович, а зачем вам РВМ?— меняю направление беседы.— Что вы с ней собираетесь делать?

-Амалия Львовна,— директор снимает трубку телефона.— приглашайте товарищей.

В кабинет начинают заходить сотрудники, узнаю Бронштейна, Коломийца, Арцимовича, братьев Курчатовых, всего человек двенадцать, которые начинают рассаживаться вокруг длинного стола для заседаний. По руководством секретарши двое молодых людей, по виду студентов-пракикантов, вносят учебную доску и размещают её на двух стульях, а сами ныряют на свободные места на дальнем конце стола.

'Действительно совещание, а то уж я, грешным делом, подумал, что будет спор хозяйствующих субъектов'.

-Матвей Петрович,— голос академика получает начальственные нотки.— расскажите, пожалуйста, о наших планах по использованию РВМ.

-Начну с того, товарищ Чаганов,— маленький человечек выходит к доске, снимает очки ипотирает их носовым платком.— что мы в теретическом отделе прочитали ваши предложения в Академию наук по РВМ...

Краем глаза вижу, что Иоффе бросает беспокойный взгляд на меня.

'Везде у академика свои люди,... я не против, хоть кто-то прочитал моё сочинение'.

-... не только в теоретическом, со всеми заинтересованными обсудили,— несколько голов согласно закивали.— и в целом мы их поддерживаем. Скажу больше, устройстро вашего вычислителя, или как вы это называете— архитектура, двадцати двух разрядное двоичное представление в сочетании с системой счисления с плавающей запятой, идеально подходит для большинства наших научных задач.

'Так... похоже что шестнадцатиразрядную risc— архитектуру для Дома Занимательной Науки Перельмана никто всерьёз и не рассматривает'.

-Я сам не инженер,— Бронштейн водружает очки с толстыми стёклами на нос и его глаза оживают.— но наши специалисты говорят, что с технической точки зрения легко осуществим, особенно с теми приборами, что Яков Исидорович любезно передал нам в обмен на...

-Товарищ Бронштейн,— академик награждает подчинённого испепеляющим взглядом.— не отвлекайтесь от сути дела!

-Так вот,— несколько смущённо продолжает физик-теретик.— прежде чем мы перейдём обсуждению наших планов, я не могу не задать один вопрос нашему гостю. Почему реле? Насколько я понимаю задающая частота вашего вычислителя будет ограничена пятью герцами, тогда как на электронных лампах можно достичь скорстей в сотни раз больших.

Два десятка пар глаз уставились на меня в ожидании ответа.

-Вы совершенно правы, Матвей Петрович,— остаюсь сидеть на стуле, чтобы не давить на собеседника ростом.— в отношении ламп, но ровно до того момента пока вы не начнёте строить свой вычислитель. Отвлечёмся от вопроса их малой надёжности и огромного потребления электрического тока. Вопрос в памяти программ и данных. В вашей Ламповой Вычислительной Машине вы не сможете как в РВМ хранить программу на перфоленте, вернее сможете, но тогда ваш сверхбыстый вычислитель будет работать с той же скоростью что и РВМ, простаивая большую часть времени в ожидании от перфоленточного ввода очередной команды. Значит вы будете вынуждены загрузить и команды, и промежуточные данные вычислений внутрь ЛВМ, то есть в память. В РВМ память данных 64 слова использует половину используемых в ней реле. В ЛВМ ситуция с памятью гораздо хуже: там где ячейке памяти требовалось одно реле, необходимы как минимум две лампы. По моим подсчётам вместо двух тысяч шестисот реле потребуется девять тысяч ламп.

Собравшиеся загудели, обсуждая мои слова. Один из студентов подошёл к доске и начал складывать в столбик числа, которые ему выкрикивали собравшиеся.

-Конечно эта техническая задача,— повышаю голос, чтобы привлечь внимание народа.— в будущем будет решена, но сейчас вопрос стоит именно так: либо буквально через месяц вы начинаете делать научные рассчёты на РВМ, составляя неограниченные по длине программы, либо ждать лучших времён, когда лампы станут также доступны как реле сегодня.

Совещание постепенно разбивается на группы по интересам, где теоретики между собой начинают обсуждать первоочередные научные проблемы, а технари продолжают пытать меня по принципальной схеме, предлагая на ходу улучшения. Председательствующего такое развитие событий ничуть не смущало и он даже пару раз ненадолго выходил из кабинета через заднюю дверь, при открывании которой до нас доносились приятные кухонные ароматы.

'Что ж, всё правильно, жизнь безжалостно отметает всё ненужное и несвоевременное... так и вышло с моей суперархитектурой. Иными словами, не умничай, и если читаешь из книги будущего, то читай внимательно... мелким шрифтом внизу страницы тоже. Людям в первую очередь и ещё долго нужен будет программируемый калькулятор, а не устройство управления'.

-Товарищи,— подошедший сзади академик берёт меня под руку.— нам с Алексеем Сергеевичем надо обсудить хозяйственные вопросы.— Товарищ Бронштейн, попрошу вас составить заключение по итогом прошедшего совещания и оставить его у Амалии Львовны. Совещание закончено.

Ловлю вопросительный взгляд Курчатова и отрицательно машу головой, так как времени нет совершенно: нужно бежать на завод Козицкого. Петя Скорняков, недавно получивший звание сержанта госбезопасности и ставший там после нашего с Олей ухода начальником особого отдела, попросил руководство завода устроить для меня экскурсию с демонстрацией образцов продукции. Собственно меня интересуют лишь слюдяные конденсаторы и проволочные резисторы, но с удовольствием посмотрю всю гамму, полезно знать что есть где.

-Абрам Фёдорович,— вижу замолчавшего в нерешительности директора.— дело в том, что на данный момент комплектующие всё ещё находятся на балансе ОКБ УПВО, но вскоре будет зачислено на наш баланс. Так вот, после этого могут возникнуть большие трудности с передачей оборудования из НКВД, нужно будет получить множество разрешений.

-Что же делать?— забеспокоился Иоффе.

-Самое простое, я думаю,— забрасываю наживку.— передать его в ваш институт бесплатно, в порядке оказания технической помощи. Управление ПВО уже дало разрешение, и товарищ Ощепков не будет возражать против смены адресата.

-Чего же вы потребуете взамен? -Установку катодного распыления,— быстро отвечаю я.— точно такую же, как вы делали для завода Козицкого, и тоже бесплатно.

-Так она нам обошлась в изготовлении в пятьдесят тысяч рублей.— Начинает торговлю директор.

-А реле в монтажных шкафах и перфоленточный ввод,— поднимает ставки начальник СКБ.— обошлись мне в шесть тысяч долларов, то есть по курсу шестьдесят тысяч рублей...