— Значит, все таки не Белый?
— Скорее всего нет.
— Проклятье, опять не на того нарвались. Сколько этих "Белых" уже через твои руки прошло?
— Этот четырнадцатый будет.
— Четырнадцатый. А настоящий Белый, все еще где-то на свободе. Затаился где-то, наблюдает за мной и злобно похихикивает. Свернулся как змея, и в любой момент может выскочить из-под придорожного камня и смертельно ужалить.
— Так ведь его тогда твоя охрана в один миг растерзает. Он же не дурак, понимает это и вряд ли сунется.
— Это же фанатик. Я таких видел. Собственная жизнь для него ничто, по сравнению с моей смертью. Он небось только рад будет умереть вонзив в меня свой кинжал. И меня признаться, это нервирует. ...Ладно, Злыдень с ним. А мне надо другими делами заниматься.... Ты что стоишь?
— А с этим то что делать. Как с прежними?
— Естественно.
Изуродованный, кровоточащий и стонущий от боли кусок мяса, который некогда был нашим героем, вытащили из пыточной, и протащив по холодному сырому коридору, бросили в одну из камер.
— Вот тебе новый дружок, — весело сказали тюремщики обращаясь к царящему в камере мраку, и не дожидаясь ответа закрыли тяжелую массивную дверь.
Ответа и не последовало. Но через какое-то время, к тому, что когда-то было Седым, кто-то подполз, и омыв его раны свежей холодной водой чем-то их замазал.
Но Седой, этого не увидел и даже не почувствовал. Поскольку уже давно пребывал в том состоянии, когда душа уже почти покинула еще упорно продолжающее жить тело.
... Но до чего же упрямо было это тело. Никак ни хотело оно спокойно помереть, отпустив на свободу запертую в нем душу, прекратив собственные страдания.
И как не рвалась прочь от боли и мук эта душа, — тело все-таки победило. Уже на третий день, душе пришлось капитулировать и окончательно вернуться в свою временную, бренную и такую строптивую обитель. А довольное тело зашевелилось и с жадностью вылакало заботливо поднесенную кем-то воду, после чего опять провалилось в затяжную спячку.
На следующий день оно опять ожило и уже прибывало в этом мире чуточку побольше времени, достаточное, чтобы вылакать еще одну чашку воды, и даже что-то прошептать потрескавшимися губами.
И так оно разохотилось жить, что спустя уже пять дней, Седой, почти перестав быть просто телом, — предстал перед взглядами изумленной публики, способным кое-как шевелиться и даже говорить слабым голосом, но человеком.
Правда публики-то и не было, да даже если бы и была, — ничего бы она не увидела, поскольку в мрачном узилище, в кое повергли нашего героя его враги, — не было даже намека на свет.
Но наконец наш герой достаточно окреп, чтобы заинтересоваться местом своего пребывания, и той приятной компанией, с коей ему предстоит, неопределенное время делить свой досуг.
— Слышь, — ты кто? — задал он вопрос темноте, еще слабым, но уже вполне настойчивым голосом.
— Меня тут все зовут Стариком. — Ответил ему ровный, и даже не лишенный приятности голос.
— А где это мы?
— В подвалах, одного из замков Ярла, которые он приказал переоборудовать под тюрьму.
— И давно ты тут?
— Смотря с чем сравнивать. Если со всем сроком моей жизни, — то сущие мгновения. А если с собственными ощущениями, — то целую вечность.
— А я тут, — давно?
— В этой камере, — примерно пять дней.
— Надо же, ничего не помню.
— Не удивительно, — когда тебя сюда бросили, я думал ты тоже умрешь.
— "Тоже", — означает что я здесь уже не первый..., — такой?
— Нет, не первый, — шестой. Но ты первый кто выжил. Как мне кажется, Ярл отправляет сюда тех, кого не очень хочет видеть в живых, но приберегает на всякий случай, — вдруг понадобимся. Но если мы умрем, — он особо печалится не будет...
— Тебя значит тоже...., и за что, если не секрет?
— Не секрет, он не смог получить от меня интересующие его сведения. Страшно обиделся и.....
— А ты Старик силен, если не сломался даже под пытками.
— Я просто не знал того, что он от меня хотел. А тебя, так, — за что?
— Хотел Ярла убить.
— Что ж, я знаю Ярла совсем недавно, но твое желание меня нисколечко не удивляет. На мой взгляд, Ярл, — редкостная скотина.
В этот момент дверь камеры отворилась, в нее вошли пара здоровяков при оружии. Причем один из них, держал в руке факел, свет которого мгновенно ослепил несчастных узников. А второй, — тащил в руках две бадьи. Увидев наших героев столь мило беседующими, они страшно удивились и один из них сказал другому;
— Смотри-ка, а этот жмурик все-таки ожил. Вот уж не думал. Надо Старшому будет сказать, — то-то он удивиться.
— А думаешь это тот же? Может в прошлую смену сюда кого нового закинули, а тот, совсем скопытился и лежит себе где-нибудь в углу.
— Да и Злыдень с ним, пусть себе лежит до следующей смены, а то еще нам с тушкой возиться прикажут, — выносить, закапывать. А я признаться, нынче хотел отоспаться.
— Что ж ты ночью то делал?
— Известно что!!!!!
— С той толстухой из кухни?
— Ага, вот я тебе скажу, — баба так баба. У нее....., (последовавший рассказ мы не будем приводить по причине нашей врожденной застенчивости, порожденной хорошим воспитанием и чтением классической литературы. — (Боже, как давно это было). Впрочем всем кого этот рассказ может заинтересовать, мы рекомендуем зайти в ближайшую к вашему дому пивную, -... прислушаться. И вскоре, вы услышите примерно те же слова, что и говорили эти второстепенные персонажи).
Не обращая внимание на пленников, они обсудили свои дела, поставили бадью на место и собрались уходить. Перед отходом один из них подошел к Седому, и сказав напарнику, что все-таки хочет убедиться тот это или не тот доходяга, поднес факел почти к самому лицу Седого. Поглядел, а потом со словами, — "А Злыдень его знает", — вышел из камеры.
— Я так понимаю, что это наша кормежка? — заинтересованно спросил Седой, у которого волнения и тревоги прошлых дней, вызвали немалый аппетит, — Так, что тут у нас? В одной лоханке вода, в другой бурда. Ты чего будешь?
— Давай сначала бурду. Вот тут у меня пара мисок.
Седой, на ощупь наполнил пару грубо сработанных глиняных мисок. И уползя в свой угол начал есть из свой миски, стараясь не думать о судьбе прежних хозяев этой посуды.
Несколько первых глотков дошли до желудка вполне приемлемо, но потом, и вышеозначенный желудок, да и весь организм в целом, справедливо возмутились попыткой накормить их эдакой дрянью. Седой дисциплинированно предпринял еще несколько попыток откушать данного угощения, но все они оказались неудачными.
— Интересно, — подумал он, — А как Старик, на таких харчах существует, ведь это же сущее дерьмо.
— Слышь Старик, — ты как это жрешь? — решил он возместить себе отсутствие деликатесов, приятной застольной беседой. — Это же просто гавно какое-то!
— Ну не то что бы гавно. — благодушно ответил Старик. — Хотя конечно кое-что тут от говна имеется.
— В каком смысле?
— В том, что в те самые бадьи, в которых нам это угощение принесли, — нам потом придется гадить.
— ????????????????????????
— Извини, других удобств тут не предусмотрено. А по углам срать, — еще хуже выйдет, так что приходится.... . Но ты лучше не бери в голову, — есть то все равно необходимо. Иначе сдохнешь.
— Да уж я лучше сдохну.
— Все так говорят. А как поголодают денек другой, — на третий, хошь — не — хошь, а за ложку хватаются.
— Вот ведь Ярл, — сука. Такие порядки завел. Небось специально, чтобы поиздеваться.
— Вполне возможно. Хотя скорее всего, все намного проще. Это же не специально построенная тюрьма. Тут, при прежнем хозяине, — винные подвалы были, а чуть дальше, кладовые. А в них, как ты понимаешь, никаких специальных удобств не предусматривалось. Когда Ярлу понадобилось устроить где-то узилище для особых пленников, он приспособил для этого ближайший к его ставке замок.
— Ну могли же, для Этого принести отдельную посуду?
— Зачем лишний раз возиться? Ты пойми главное, — мы для них уже не люди. А так, — слизь подвальная. Так что лишняя посуда для нас, это роскошь. Нас и кормят-то тем, от чего свиньи отказались.
Все эти, не внушающие оптимизма сведения, несколько опечалили нашего героя, и окончательно отбили и так отсутствующий аппетит. Некоторое время он молча сидел, понуро опустив буйну-голову, и погрузившись в свои геройские думы. Затем, когда шевеление извилин в его голове сделало полный оборот, он поднял голову и спросил; —
— И что, никто отсюда живым не ушел?
— На моей памяти, — нет!
— А удрать....?
— Это каменный мешок. Дверь одна. Ты ее слышал! Толстенная и прочная. Взломать ее нечем. Больше никаких отверстий, ходов или лазов нет. Простой, добротный каменный мешок. Ты удивишься, — но здесь даже крыс нет!
— А может того, подкараулить охранников, когда они очередной харч принесут и.....
— Охрана тут может и не самая бдительная, но тоже не из дураков набрана. Заметил? — пока один тут в камере находился, — другой, все время с факелом около двери стоял, и за меч держался. Только попробуй дернуться, — прикончит живехонько.
— Так что ж нам тут, — помирать что ли?!?!
— А ты вечно жить хотел?
— Может и ни вечно. Но и подыхать собственное дерьмо треская, я не согласен! Лучше уж пусть меня в драке прикончат.
— Да, из тебя сейчас тот еще боец. С кем драться то собрался? С муравьем, или на таракана замахнешься?
Тут Старик конечно нашего героя уел. Силенок у него едва хватало на то, что бы удержать в руках чашку с теплой, и отвратительно пахнущей водой....
Кстати!!! Седой, ведь точно помнил, что в недолгие моменты, когда он приходил в сознание, — то пил чистую, холодную и очень вкусную воду. Или это измученное болью сознание играло с ним такую шутку? Да и то, что еще вчера поднес ему Старик в качестве еды, хоть и не было разносолом, но вкус имело вполне приличный.
— Старик, — а чем ты меня раньше поил-кормил? — задал он вопрос, подозрительно смотря в тот кусок темноты, в котором, судя по звукам располагался его сокамерник.
— Тем же, что и сейчас. — Ответил тот. Но по его голосу, и благодаря старой командирской привычке чуять ложь, Седой понял что тот что-то не договаривает.
— Темнишь, ох темнишь ты Старик, я может и был никакой, да и с памятью у меня непорядки, но уж ежели что я в жизни и запоминаю, так это, — что ел, и что пил. Так что, если не хочешь проблем, — лучше выкладывай-ка правду! — грозно сказал Седой, но потом, решив смягчить тон, добавил — Я ведь может последний человек, с которым ты в жизни по-дружески поговорить сможешь.
— Правда.., друг мой....., (прости, не знаю как тебя зовут), правда она часто бывает очень — ...разная. И не всегда понятная и приятная. — Так стоит ли пытаться ее узнать?
— Слушай Старик, — я сейчас не в том состоянии, когда хочется играть в эти игры со словами. — Устало произнес Седой. — Поэтому будь любезен, просто скажи рядом с кем мне придется провести последние дни моей жизни? Даже если ты шпион Ярла, подосланный что бы выведать у меня, что-там-хочет-Ярл-знать, — имей сострадание, — признайся. Не хочу я умирать рядом с совсем уж распоследней сволочью.
А то я до самой смерти, больше ни одного звука не произнесу. И ты от меня ничего не узнаешь. Проторчишь понапрасну несколько дней в этой темноте и вони. А Ярл тебя все равно за это по головке не погладит. А наказать, за то что с заданием не справился, — может вполне, уж я-то его нрав знаю. Так что не надо со мной хитрить, а просто скажи правду! Тебе самому легче станет. А я помру рядом с человеком, которого хоть чуть-чуть, но уважаю.
— Вот, об этом-то я тебе и говорю, — ты уже сам придумал для себя правду. А понравиться ли тебе моя? — задумчиво сказал Старик. А потом, словно бы на что-то решившись сказал, — Я не Ярлский шпион, как ты себе вообразил. Но так получилось, что я и сам не знаю, кто я?
— Это как же?
— Просто в один прекрасный миг, примерно четыре года назад, — я вдруг очутился посреди леса, ни помня ни кто я, ни как сюда попал.
— И что.....?
Да ничего. Просто когда я вышел к людям, оказалось что у меня есть определенные способности.
— Какие?
— Я могу делать вещи такими, какими хочу их видеть. Например, — грязную воду сделать чистой, а совсем поганую еду...., менее поганой едой.
Или например, я слушаю твою речь, и понимаю, что помирать ты не собираешься, а просто давишь на жалость, пытаясь выведать у меня как можно больше сведений.
И кстати, — я чувствую, что если бы у тебя было чуть побольше силенок, — ты бы их из меня не жалостью бы выдавливал, а силой выбивал.
— Так ты значит маг?!
— Мне это часто говорили. Но я не знаю, что это такое.
— Ну конечно, — не знаешь. Неохота небось на костер попадать, вот под дурика и косишь! И как это тебя сволочь раньше не убили? Эх, попался бы ты мне пару недель назад, когда у меня еще силы были....
— За что ты и все остальные, так ненавидите магов?
— А то ты сам сволочь не знаешь!!!!!
— Хочешь верь, хочешь нет, — но я действительно этого не знаю. Я ведь даже толком не знаю, чем они отличаются от обычных людей. И что натворили. Все кого я пытался об этом спросить, обычно или просто ругались, или пытались меня убить.
— А про то как вы пытались поработить человечество, как войну развязали, а сколько народу угрохали, и вообще....
— Знаешь.... друг, — я сейчас почувствовал, что это говорил не ты, а...., как будто бы кто-то другой. Кто-то, очень испуганный и жалкий вложил в тебя эти слова. Лучше скажи за что ты, именно Ты, так ненавидишь магов.
— Да за что?... ну, — сволочи вы все. Вот за что, а так что бы конкретно.... — (Ни одной подходящей причины в голову не лезло, поскольку за всю свою сознательную жизнь, (то есть ту, — которую он помнил), он ни одного мага не встречал). Просто в последнее время, — ненавидеть магов стало хорошим тоном, и доброй традицией. Их объявили главным Злом, и сваливали ответственность за все свои несчастья и прегрешения. Но лично Седому, предъявить им было нечего....— Да как это нечего?!?! — оборвал он сам себя. — А как же молния, что угодила мне по темечку, и лишила памяти. Это вам что, — хрен собачий?
— Да вы сволочи, мне в башку свою молнию запустили. Я с тех пор, про прошлую свою жизнь, ни рожна вспомнить не могу, — с гордостью, что может уесть оппонента, сказал Седой.
— Но на твоем теле много шрамов от старых ран, — возразил Старик, — это тоже маги поработали? Или все-таки люди?
— Ну, в основном-то люди, — сказал Седой, про себя подумав, — "Как и когда он в эдакой темноте умудрился мои шрамы разглядеть". — И что с того?
— Но если ты ненавидишь магов, за одну единственную свою рану, то как же ты должен ненавидеть все человечество, за все остальные....
— Ты мне Старик опять пытаешься мозги вкручивать. За те раны, которые мне люди нанесли, тоже на вас магах вина лежит, поскольку делали они это только по вашей указке. — Тут конечно герой наш малость приврал, забыв, что Старик, как и он умеет чувствовать ложь.
