— Я абсолютно серьёзен, друг мой! Запомни: 19 февраля 1861 года император Александр II Николаевич Романов, прозванный впоследствии "Освободителем", правнук государыни-императрицы Екатерины II Алексеевны, урождённой Софии Фредерики Августы, княжны Ангальт-Цербстской, подпишет Манифест об отмене крепостного права. И так будет, поверь мне! И поверь всему, о чём ночью сообщила Гюльнара. Но если кому расскажешь, путь тебе один — в бедлам.
— А что это такое?
Буривой на миг замялся.
— Что это такое "бедлам"... Это Бейт-Лахм — то же самое, что библейский Вифлеем. В Лондоне, откуда родом мой учитель, так называют больницу для умалишённых имени Марии Вифлеемской... За сим прощай, добрый человек, и да хранит тебя Господь, Бог наш!
— Иншалла! — прошептала Гюльнара, скрытно наблюдавшая за ними из кареты...
...Сразу же по выезду на тракт проблемы Грядущего были отложены до лучших времён. Перед Никитой колом встал вопрос: каким маршрутом пробираться через Петербург? По ходу долгих совещаний в сакральном мире вариантов рассматривалось множество. В результате за основу приняты были три:
— просеками сквозь чащобы двигаться на юг, чуть забирая к востоку, и тем самым оказаться у старинного перевоза через Неву близ чухонской деревушки Охты;
— принять на два пальца по карте к юго-западу, обогнуть владения Шуваловых, где двести лет спустя зароется в грунт станция метро "Проспект Просвещения", выйти на Выборгскую дорогу, далее от неё будущими проспектами Энгельса и Большим Сампсониевским проследовать к реке, в район до поры отсутствующего Литейного моста;
— с той же Выборгской дороги повернуть к Чёрной речке, мостками пересечь Большую Невку, Малую Невку, а затем и Неву по единственному пока сезонному наплавному мосту на баржах-плашкоутах.
Право окончательного выбора пути на месте предоставлено было Никите. Увы ему, все три маршрута отличались как известными преимуществами, так и перспективой нажить себе ненужные проблемы. В частности, леса Выборгской стороны — от которых XXI веку на память остался лишь парк Сосновка — практически не контролировались властью, зато кишели разбойниками и бродячим людом. Ну, а в Охте, среди мрачных лачуг корабелов и животноводческих подворий, претенциозный выезд казаков выглядел бы как биде — в привокзальном сортире.
Выборгская дорога казалась много безопаснее, да и удобнее для колымаги. Однако же, невзирая на то, что риксдагом Швеции заправляла пророссийская партия "младших колпаков", и с этой страной давно установился прочный мир, пограничная трасса в любом случае охранялась крепкими караулами. Лишний же раз предъявлять липовые паспорта и подорожную грамоту лже-есаулу Буривому хотелось менее всего.
Путь через исторический центр града Петрова новой встречи с разбойниками точно не сулил, к тому же был интересен донельзя. Вот бы ещё шеф разрешил исподтишка фотографировать, не говоря уже о том, чтобы снимать на камеру... Но, опять же, увы! Карета наверняка органично вписалась бы в антураж, однако Петербургская (будущая Петроградская) сторона кишела армейцами и гвардией, а Васильевский остров к тому же — полицией, таможней и разного рода цивильным чиновничеством. Что уж говорить об узеньком проходе меж Адмиралтейством и дворцом самой императрицы-матушки на левом берегу Невы? Уж там-то залететь "под молотки" костоломов Тайной экспедиции — политического сыска при екатерининском Сенате — проще, чем чихнуть от передозировки кокаина!
Выход подсказал незримый Чур — категоричным голосовым сообщением от имени демона Смотрящего: "Дуйте к Литейному!"...
Ну, и ладушки!
Выборгское шоссе XVIII века Терпигорец оценил хотя и издевательски, но совершенно справедливо:
— Дрянь дорожка!
А Никите вдруг до боли захотелось надавать ему по морде. Бог весть, за что. Чёрт знает, почему. Просто надавать, и всё тут! Чтобы знал... Он даже припомнил в тему бородатый анекдот. Один мужик до отвращения праведно жил: истово веровал, усердно молился, соблюдал посты, участвовал в обрядах, жертвовал на храмы, подавал каждому встречному нищеброду, не грешил даже в мыслях. А Бог как будто отвернулся от него: то дом у мужика сгорит, то урожай сгниёт на корню, то скотина падёт, то ещё какого дьявола... И вот, когда бедняге в канун светлого праздника Рождества Христова начистили физиономию прямо в церкви, истошно возопил он, обращаясь к небесам: "Господи, ну почему Ты ко мне столь неласков?!" И было ему Свыше откровение: "Просто не нравишься ты Мне, мужик"...
А дорога впрямь не отличалась европейским качеством покрытия — обычная грунтовка с глубокими колеями от тележных колёс. Кое-где, на совсем уж гибельных участках, из выбитых канав проглядывали размочаленные фашины — пучки хвороста, перевязанные лыком, — а то и тёсаные брёвна. Примерно так же, лишь используя асфальтовую мастику с гравием и щебнем, латают шоссе в третьем тысячелетии по Рождеству Христову. Косметический ремонт дорожного полотна как живая связь времён! Да и планировка трассы оставляла желать много лучшего — ни труб водотока тебе, ни скошенных обочин, ни дренажа. В результате тут и там кибитка плюхалась колёсами в промоины после дождей и талых вод. Ну, да ладно уж, сойдёт на "троечку" для сельской местности! Главное — не подозревать о том, что где-то в мире существуют автобаны и хайвэи. Да и оккупанту затруднение, опять же...
— Дорожка в натуре дрянная, — подтвердил вывод напарника Никита. — Но зато и пробок нет.
— Разве что... — буркнул тот.
И взлетел над козлами на очередной промоине. А верхоконный есаул только злорадно ухмыльнулся, не подумав о том, что в салоне сейчас точно так же воспарила любимая женщина...
Пейзаж по обе стороны дороги ни в малейшей степени покуда не свидетельствовал о приближении к столице. Разве что в пику разлапистым ёлкам меж высоченными соснами прибавилось берёзок и осин, верстовой столб оказался свежевыкрашен, да чаще стали попадаться вырубки под пастбища и огороды обывателей. Цивилизация на подходе! Во всяком случае, куда ближе, чем первобытная дикость Чёрной Африки и кочевое варварство Востока...
Ну, а с неоспоримыми признаками цивилизации, больше того — символами правопорядка и державности, пришельцам довелось столкнуться примерно там, где в XXI столетии Выборгское шоссе проистекает из проспекта Энгельса, аккурат против Верхнего Суздальского озерка. Признаками-символами стали полосатая будка, опущенный шлагбаум и полотняный шатёр, из чрева которого навстречу путникам выступил караульный — рослый усач средних лет в сизом паричке под запылённой чёрной шляпой, в тёмно-зелёном кафтане пехотинца, коротких, по колено, штанах, чулках и башмаках с пряжками.
По отсутствию шарфа, металлической бляхи на шее и галуна по обшлагам кафтана Никита определил — рядовой солдат. Однако внутренне напрягся: вот она, первая встреча с полномочной Властью, да ещё при исполнении служебных обязанностей! Беглой проверки, впрочем, не особо опасался — в специальном кошелё под зипуном его таился до востребования целый рулон документов, мастерски исполненных демоном Протокольным один в один с оригиналами. Были тут и "пачпорта", удостоверявшие факт дарования Никите, сыну Кузьмы, Буривому и Адаму, сыну Никандра, Терпигорцу российского подданства за особые воинские отличия. Были виды на жительство инородцев Хабибуллиной и де Рюблара. Был второй экземпляр подорожной — своего рода копия командировочного предписания — донского атамана для их лёгкой экспедиционной станицы. Была проезжая грамота на право беспрепятственного возвращения домой за подписью одного из ближайших "коллег" президента Военной Коллегии, завизированная генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга. Да и вообще, бумаг хватало с превеликим лишком. Но "светить" их всё же не особенно хотелось...
Между тем солдат, картинно совершив замысловатые артикуляции с ружьём и штыком-байонетом, пригладил молодецкие усы, подмигнул и поздоровался на совсем уж старинный манер:
— Гой еси, орлы-казаки, добры молодцы! Здоровеньки ли доехали?
Игривый тон его и простодушное выражение точёного, по-мужски красивого лица весьма понравились Никите. Не огорчило и то, что караульный сразу опознал в пришельцах казаков, а значит, от них не требуется лишних объяснений.
— Слава Богу, не простужены. И тебе желаем здравствовать, служилый брат, — ответил он и, сунув руку под зипун, спросил. — Подорожную?
— Да на кой она нужна?! — отмахнулся солдат. — Подпоручик, старшой наш, в трактир закусывать отъехали, а мы с Тришкой (из шатра как раз показалась конопатая рожица второго караульного) в аз-буки-веди не сильны. Да оно и так видно, что не басурманы вы, не шпиёны прусские, не староверы, не конокрады... Далече следуете?
— Домой, — мечтательно закатив глаза к небу, вздохнул Никита. А после брякнул чёрте что. — Свезём поклажу в град Петров и — на Дон, в станицы...
Как вдруг из кареты донёсся капризный голосок Гюльнары:
— Никитушка, братец, что там за компликация? У меня и так от нашего вояжу, того гляди, вапёры приключатся!
Караульный аж присел от неожиданности и конфуза.
— Это и есть поклажа? — шёпотом спросил, кивнув на экипаж.
— Она самая, — ухмыльнулся Никита.
И развлёк солдата пантомимой — руками показал раздвоенный, как у змеи, язык, титьки коровы молочной породы, необъятный зад под турнюром, вздёрнутый нос прегордой барыни... Тот, покачивая головой, изобразил сочувствие и практически беззвучно спросил:
— Что это за "вапёры" у неё такие?
— Немочи от дорожной усталости, — перевёл с французского Никита. А сам подумал: "Ты гляди, про вапёров спросил, а насчёт компликации (по-латыни осложнения) ни слова! Неужели знает?!"...
— Ну, так и езжайте себе с Богом! — пожелал караульный путникам. — Тришка, отвори добрым людям шлагбаум! — но вдруг замялся. — Слышь-ка, брат-казак, у тебя там, промеж энтой поклажи, водички испить не найдётся ли часом? Горло пересохло — спасу нет!
— Отчего ж не найдётся?! Для хорошего человека — завсегда!
Никита, обернувшись к экипажу, прокричал:
— Мусью де Рюблар, ну-ка, мать вашу, спроворьте кваску из... — чуть было ни брякнул "из холодильника", — ...из этого, ну... с ледника.
И полминуты не прошло, как ведьмак доставил заиндевевший кувшин.
— Силь ву пле, мсье! Же ву при, бон аппетит!
Вволю напившись, караульный отфыркался и спросил:
— Пруссак?
— Француз, — пренебрежительно отмахнулся Никита.
— Я думал, они по-русски ни бум-бум...
— Ещё как "бум-бум"! Палкой ему по горбу разок-другой бум-бум, так ни то что разговоры разговаривает — вирши сочиняет... Послушай, брат-пехота, — прошептал он, наклоняясь к солдату, — сам откуда будешь?
— Новгородские мы, с Валдая. А что?
— Не знаю, как у вас там, на Валдае, а донской народец, коли горло сохнет, пьёт не воду и не квас...
— Не, брат, нельзя, мы ж на карауле!
— Ну, так сменят вас когда-никогда, а там и разговеетесь, вон, с Трифоном, — резонно рассудил Никита, отвязал от луки походную флягу с горилкой и передал служилому. — Прощай, дружище, не поминай лихом!
И, миновав уже шлагбаум, вдруг подумал: взять бы да поменять тебя местами с Терпигорцем...
А солдат крикнул ему вслед:
— Кого ж нам помянуть за чаркой добрым словом, брат-казак?
— Раба Божия Никиту Буривого со товарищи его... Да только поминать нас рановато, выпей лучше уж во здравие!
Местность чем дальше, тем больше стала походить на пригород. Девственные чащи были заметно прорежены, вглубь их повсеместно разбегались хожалые тропки, да и сам лес тут и там будто расталкивался в стороны от тракта пузырями приусадебных участков. Лачуги деревенщины постепенно сменялись вполне добротными строениями горожан, пока что деревянными, однако начиная где-нибудь от современной Кантемировской всё чаще стали попадаться каменные здания в два, а то и в три полноценных этажа. Ну, что ж, здорово, град Петров!
Качественные изменения к лучшему стали заметны и в состоянии проезжей части — между прочим, уже не Выборгской дороги, но Сампсониевской улицы, вернее, как и в XXI веке, проспекта-першпективы. В качестве твёрдой подушки под дорожное полотно были установлены срубные конструкции с бревенчатым накатом. Дёрн, уложенный по верху брёвен, со временем, конечно, расползался, но восстанавливать его, видимо, куда проще, чем ровнять размытую, изъезженную в хлам грунтовку. Вдоль фасадов зданий и оградок приусадебных участков появились дощатые мостки — предтечи мощёных тротуаров. Больше того, явно вступил в силу указ хозяйственной Екатерины II Алексеевны, обязавший столичное дворянство и зажиточных мещан самостоятельно выкладывать подъезды к городской недвижимости камнем. Всяк старался в меру наличных сил и средств, отчего проспект напоминал сейчас наборную рукоять бандитского ножа — дёрн, доска, мозаика из мелкого окатыша, дёрн, доска, булыжник, дёрн, пиленый известняк, дёрн, крупный голыш, дёрн, ещё какого дьявола...
Казачья экспедиция двигалась ходко. Полуденное солнце спряталось за тонкой облачной вуалью, ветерок, довольно свежий поутру, затих, и северная столица — вся, от кудряшек ангела на маковке собора во имя святых Петра и Павла до глубин адмиралтейской верфи — окуталась неземной благодатью, каковая на неё снисходит только в середине мая да к началу сентября. Никита забросил архалук в багаж, распахнул на груди кафтан и кейфовал в седле, с высот Шайтана ибн-Самума снисходительно взирая на прохожих — мелких чиновников, военных всех мастей и рангов, самодовольных приказчиков, бойких торговцев всякой всячиной вразнос. Один из мальчишек, предлагавших с пылу с жару выпечку, оказался до того настойчив, что Адам купил у него за полушку здоровенный курник. Никита хотел было возмутиться — мало ли из чего и как приготовлен царь-пирог. Но передумал. Больше того, решил: пусть ест себе на здоровье! Может, тут же и подохнет от доисторической тухлятины... Но, увы, Терпигорец жевал так, что никаких сомнений в качестве продукта не возникло. Никита же, во-первых, устыдился грешных мыслей, а во-вторых, и сам до кома в горле захотел шматок-другой...
В глаза бросилось множество увечных, причём не из профессиональных калек-попрошаек, что восседают на папертях, нет, явно получивших раны на полях сражений... Ах, да, конечно же, — припомнил он, — менее чем в полуверсте слева по ходу движения со времён Петра Великого располагаются войсковые лазареты! В 1798-м году на их базе возникнет Медико-хирургическая Академия, а с 1881-го — знаменитая Военно-медицинская...
Заметно возросла интенсивность движения гужевого транспорта. Двуколка с расфуфыренным столичным щёголем обогнала казаков лишь однажды, зато примитивные волокуши на жердяных полозьях, ломовые дроги-роспуски, извозчичьи дрожки (спасибо демонам, предупредили: сани испокон веков использовались круглый год!) и колёсные возы, перегруженные Бог весть чем, тащились в обе стороны едва ли не сплошным потоком. Может, у них тут гнёздышко неподалёку?.. И ведь таки да! По правую руку от проспекта вплоть до набережной Большой Невки сплошь гнездились мрачные деревянные сооружения хозяйственного профиля. Из курса лекций в демоническом миру Никита вспоминал: купеческие закрома, военно-интендантские хранилища, склады продовольствия и имущества тогдашнего государственного резерва. Что подтверждал и воздух местности: ядрёный, душный, пыльный, обволакивающий, смолистый, терпкий, вязкий, насквозь пропитанный запахами рыбы, кож, дёгтя и крыс. Да и народ не отличался фатовством: всё больше суровые дядьки с узловатыми, как швартовы, ручищами — явно докеры, складские грузчики, экспедиторы, продавцы сурового, не для жеманных дам, товара оптом. Ну, и, конечно, откровенное жульё с колкими взглядами из-под прищуренных век, причём не гопота, что шарит по карманам обывателей, нет, — деловые люди! Эти если запускают руку, то сразу в казну...
