Он мог бы зарабатывать деньги, рисуя рекламу. Или художником-иллюстратором — для хороших, академических изданий; для интеллектуальных журналов; мог бы рисовать персонажей мультиков и компьютерных игр. Он все еще прекрасный художник, профессионал, и останется таковым всегда. Ремесло никуда не делось.
Но таких художников и здесь полно, конкуренция высока.
К тому же, у Холена и так есть профессия, и другую ему — по крайней мере пока -выбрать даже и не позволят.
Рука дрогнула, он выронил листы. И не хочется этим заниматься. Да, он это умеет. Но не хочется. Давно уже нет желания. Может, надо как-то начать — и пойдет... Может, надо дисциплинировать себя. Ведь и в Дейтросе бывало всякое, иной раз и не идет, но потом что-то сдвигается внутри, и — снова горит Огонь.
Сейчас — не поможет ничего, он это знал. Давно убедился на опыте.
Знакомая тошнота подступила к горлу. Холен быстрым шагом вышел из комнаты. Спустился вниз. В такие вечера надо либо резать вены, либо срочно уходить из дома. К счастью, эти вечера случаются редко.
"Трога" ждала его в подземном гараже. Холен открыл дверцу, сиденье мягко спружинило под ним. Неслышно завелся мотор, кондиционированный ветерок приятно коснулся лица. Холен рассеянно коснулся панели управления, и машина вынесла его на поверхность, сквозь раскрывшиеся автоматические створки ворот.
Он включил радио — веселенькую дарайскую музычку. Холен не был музыкантом, в первое время его ошеломляла их эстрадная манера, показалась яркой, необычной, значительно лучше всего, что он слышал в Дейтросе. Позже он понял, что никаких других вариантов в Дарайе нет — включи любую группу и услышишь приблизительно одно и то же. Эффект новизны стерся. Даже старинные классические вещи они переигрывали в той же манере, убивая последние проблески огня, когда-то испытанного композитором.
Но какая разница, что слушать? Лишь бы только не тишину...
Это был один из советов психолога. Холен давно уже лечился от депрессии. Не настоящей, биохимической, но ведь ему-то какая разница, от чего мучиться? Таблетки не спасали. Нужна была психотерапия. И она помогала — Холен ведь не спился, не покончил с собой.
Психолог искренне не понимал его. И многие здесь, Холен это знал, не поняли бы. Да что там — он сам себя не понимал. Чего ему не хватает?
Сознания вины — нет. Не считал он себя виноватым. К производству мак относился как к неизбежному злу. Да и так ли уж много вреда дейтринам принесут эти маки? Ему не надо воевать против своих, а вангалов вооружать — все равно они неизмеримо слабее гэйнов.
Все нормально. Так сложилась жизнь.
Работа — не лучше, но и не хуже любой другой. По крайней мере, сидишь в тепле и занимаешься творчеством. Патрули в Медиане куда тяжелее. Если в патрулях была какая-то романтика, за 15 лет службы Холен перестал ощущать даже ее тень. Нудная, физически тяжелая, почти ненавистная рутина, ежедневное преодоление себя. Нынешняя работа легче и приятнее.
Есть деньги. Приличные, очень неплохие по здешним меркам деньги. Он ездил в отпуска — на море, в горы. Болтался на пляже, флиртовал с красивыми блондинками, снимал девочек-вангали, пробовал местные вина. Дивился природным и рукотворным красотам. После отпуска возвращался посвежевший, веселый, почти счастливый — но ощущение покоя очень быстро уходило, словно вода в песок.
Не хочется работать над картинами? Ну и что... Мало ли занятий и без этого? По совету психолога он заводил себе хобби. Вместе с Тиллом пытался научиться гонять на горных лыжах. Пробовал смотреть так называемое "элитное кино", даже стать знатоком — но оно вызывало такую же скуку, как и обычные дарайские фильмы, все — по одному шаблону. Просто у "элитного" шаблон другой. Собирал коллекционные автомобильчики. Заводил подруг. Посещал ночные клубы и развлекательные заведения.
Жизнь намного шире и прекраснее, чем корпение над холстом или куском бумаги. Тем более, та жизнь, которая теперь открыта ему. Жизнь — это море, горы, прекрасные девушки, интересные люди, тонкие вина, изысканные рестораны. Спортивные автомобили, компьютеры, роскошная бытовая техника. Новые города, новые книги, музыка, фильмы. Новые неиспытанные ощущения. Безграничная свобода. Безграничные возможности.
"Все это дам тебе, — мрачно подумал Холен, выруливая на автостраду, — если падши поклонишься мне".
Как долго он пытался в это поверить. В безграничные возможности и безграничное счастье. Убеждал себя. Пробовал. Учился...
Холен запарковал автомобиль в подземном гараже. Из одного подземелья — в другое. Как телепортация: выныриваешь в нужной точке, и вокруг — свет, веселье, буйство огней. Неподалеку от него из маленького кабриолета выпорхнула девица в полупрозрачной розовой накидке, с белокурой роскошной гривой. Холен поднялся на поверхность и долго, стоя в пассаже, смотрел на сияние ювелирной витрины. Горка, покрытая серым бархатом, вся в бриллиантах, напоминала сказочные замки детства — в воображении, в Медиане, из песка на морском берегу. Всегда хотелось войти в такой замок и увидеть — что там внутри.
Взгляд Холена скользнул по картинам "художественной студии" за прочным стеклом. Несколько пейзажиков и серо-лиловая геометрическая абстракция. Абстракция ничего ему не сказала, а в пейзажах, явно принадлежащих одной и той же кисти, Холен сразу увидел несколько грубых технических ошибок и отвернулся.
Да, он бы мог здесь деньги зашибать. В профессиональные круги не пробиться, так на ярмарках бы рисовал портреты...
Если бы вдруг понадобилось.
Он прошелся по зеркальному холлу подземного Дворца — фосфоресцирующие надписи манили, призывали на разные этажи, в царство телесных наслаждений — к салонам красоты, массажам, таинственным развратным процедурам; в многочисленные диско-бары, танцзалы, танцплощадки; в непонятные кабинеты и салоны, в лабиринты и сады наслаждений, в Зал Мрака, в Аквариум, в стриптиз-бары и натур-бары, все шестнадцать подземных этажей, кругов рая...
Можно изучать всю жизнь, всегда найдешь здесь что-нибудь новенькое.
Холен спустился по темным полупрозрачным ступеням, по узкой лестнице меж зеркальных стен, в сиянии светильников, многократно отражаясь с обеих сторон. В этом баре он уже бывал когда-то. Неоновые буквы, не складывающиеся в слова, бросились на него и ослепили, Холен прижмурился и скользнул внутрь.
Дейтрины, говорят, очень редко переходят на искусственные стимуляторы. Хайс и подобные легкие наркотики продаются открыто, но нетрудно достать и вещи пострашнее — кегель, например, вызывает физиологическую зависимость после первой же дозы. Но дейтрины, по крайней мере, выросшие у себя на Родине, почти никогда не становятся наркоманами. Слишком велико внушенное отвращение к этим стимуляторам. Попробовать — можно, Холен пробовал. Но не принимать постоянно.
Иное дело — алкоголь.
Холен взял "Черную кровь". Ее здесь неплохо смешивали. Музыка слегка раздражала, но после первого бокала Холен перестал ее замечать. Полуобнаженные тела девушек — "девушкой" дама переставала здесь считаться лишь тогда, когда даже лифтинг не мог справиться с безжалостными морщинами — не волновали. Как на телеэкране — правильно загоревшие, правильно освещенные, глянцево блестящие, обтянутые скудными драгоценными полосками одежды, и совершенно далекие и недосягаемые. Там и сям были видны профессионалки-вангали, утрированно-женственные, генетически измененные девушки, профессиональные проститутки, так же, как их братья-воины, страдающие легким слабоумием. Официантки в черных кожаных мини-платьях скользили меж столиками, от их декольте пахло призывно и сладко. Девица за соседним столом звонко хохотала, клонясь к плечу белокурого гиганта. Это и есть жизнь, подумал Холен, и назидательные интонации психолога вонзились в мозг. Наслаждайся, сука. Здесь тебе и предстоит радоваться. Это специальное место для радости. Здесь хорошо. Это и есть настоящая жизнь. Он выловил оливку со дна бокала. Жестом поманил светловолосую девушку в черном платьице.
— Еще один.
— Пожалуйста, — официантка смерила его чуть презрительным взглядом. Ясно — дринская рожа. Холен ощутил внутреннее бешенство, уже привычно, уже с оскоминой, так же легко подавил его. Не все ли равно. Ножка бокала глухо стукнула в стол. Холен глотнул обжигающего, не ощущая вкуса. Напиваться психологи не советовали. Но один раз — можно. Один, потом еще один. Ничего ведь не случится от одного раза...
Тилл почему-то смог жить дальше. Он, кажется, никогда не напивается. В последнее время завел постоянную подружку, дейтру. Сильный человек. Он тоже не выдержал атрайда — этого никто не может выдержать — но сильный. Жизнеспособный. Тщательно выполнял все рекомендации психолога. Да, уже давно его маки потеряли энергию, уже давно он такой вот — импотент. И отказался от своего искусства, и ничего — живет, и счастлив. Хотя кто его знает, счастлив ли он. Может просто — доживает, собрав остатки воли...
Тилл как-то рассказал ему про гэйна, вот так же попавшего в плен и сломанного в атрайде... Едва обретя относительную свободу, парень покончил с собой. Не в Медиане — на самом деле убить себя в Медиане не так-то просто; убил себя на Тверди, повесился в своей новенькой роскошной квартирке. Не стал создавать маки. Оружие против Дейтроса. Как видно, сознательно под пыткой придумал себе такой вот выход... Странно даже, что такое редко бывает. Ни самому Тиллу в свое время, ни Холену такое не приходило в голову. Чтобы это понять, надо вырасти в Дейтросе, кожей впитать отвращение, с детства внушаемое к самоубийству. Это при том, что "убить себя, чтобы не попасть в плен" вовсе не считается грехом. Формально. Но такие ситуации бывают крайне редко, а случаи, когда человек убивает себя от слабости, депрессии, глупости, по пьянству... в Дейтросе к этому принято относиться с ужасом. Омерзением.
Да и сложно это слишком — согласиться, переступить через предательство, а потом...
Видно, у большинства людей мозг не способен на такие финты.
— Можно к тебе? — белокурая девица в полупрозрачной накидке опустилась на стул рядом с Холеном. Та самая, запарковавшая машину одновременно с ним. Взгляд художника мгновенно выделил тонкую выпуклость скул, идеальный абрис лица, нежный пушок на щеке, рекламно большие глаза с искусно выполненными ресницами, налет профессионализма во взгляде и выражении.
Девушка была маленькая, хрупкая, и это притягивало. Дарайки обычно очень высокие.
— Скучаешь?
— Что тебе заказать? — вопросом ответил Холен. Он знал, что встать сейчас сможет лишь с трудом. Но какая разница? Рефлексы гэйна давно угасли. Девица ткнула в меню бриллиантово сверкающим разноцветным ногтем. Холен помахал официантке. Девица придвинулась ближе.
— Как тебя зовут? — спросил он, положив руку ей на предплечье.
— Гивейя.
Имя было ненастоящее, но какая разница. Он назвал свое. Когда официантка принесла ликер с шариком мороженого, Холен ощущал тело дарайки совсем рядом, Гивейя буквально притиснулась к нему бедром. Она слишком напориста; Холену стало не по себе. Возбуждение схлынуло. Пить меньше надо. Алкоголь слишком расслабил мышцы. Холен ощутил запах духов, смешанный с пряным — не то пот, не то дезодорант; он видел темные подкрашенные соски, едва прикрытые прозрачной тканью, он знал, что все будет так же, как уже было, было не раз — и внезапно его затошнило. Он отодвинулся. Видно, поняв, дарайка коротко вздохнула.
— Ты дейтрин?
— Да. Не видно, что ли?
— Видно, но мало ли... — она занялась своим ликером, — ты симпатичный.
— Ты тоже, — великодушно сказал Холен. Он знал, что будет дальше: они поговорят немного и начнут обниматься. Поедут к нему или снимут здесь кабинет. Они переспят. Он оставит немного денег. Она не профессионалка, она просто любит приключения. Но деньги не помешают. Возбуждение в конце концов придет, никуда не денется. У Гивейи наверняка большой опыт и пройденный курс обучения за плечами.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать, — сказала она, — может, тебе еще идентификатор предъявить?
— Нет, зачем... мне просто интересно. Ты училась в интеграционной?
— Я закончила классическую. В прошлом году, — сообщила девица. Холен посмотрел на нее с некоторым уважением. Не дура. В этом проблема вангали — секс-то с ними феерический бывает, только вот получается — как с живой резиновой куклой. А здесь — человек.
— Молодец... а дальше ты куда хочешь?
— Скучный ты, дейтрин... — буркнула девица, — ну на художника я учусь. Дизайнер рекламы.
Холену вдруг стало интересно. Он отодвинул бокал.
— А ты знаешь, и я ведь тоже художник... был. А почему ты решила? Рисовать любила в детстве?
— Ну я умею. Чего. Хорошая специальность, кусок хлеба... — девушка дернула плечиком, — а чего ты из Дейтроса свалил?
— Так получилось, — сказал Холен. Большинство дейтринов здесь — эмигранты. Пусть она и дальше принимает его за такого. Не рассказывать же...
— А что, у вас там правда за анекдоты расстреливают?
— Чего?
— Ну говорят, кто-нибудь там пошутит не так, и того... Верс...
— Бред какой-то, — сказал Холен, — хочешь еще ликера?
— Давай. Нет, давай ананасовый... А почему ты говоришь — был художником? А сейчас кем работаешь?
— Да так, в оборонной промышленности, — неохотно сказал Холен. Помолчал и добавил, — потому что я давно уже не художник. Не могу. У тебя так бывало — что не можешь?
— А чего там не мочь?
Ананасовый ликер был прозрачным, золотисто-желтым, и лампа над столом отражаясь, плавала в нем, как луна.
— Трудно объяснить. Но без этого жить... очень тяжело... ты бы смогла?
— А чего там не смочь?
Глаза полнились недоумением, но вот что оттуда ушло — профессиональное выражение. Холен вздохнул.
— Не могу я тебе это объяснить... ты, видно, другой художник. Слушай, а вот скажи — неужели человек должен быть героем? Можно от него этого требовать?
— Нет, конечно. А от вас там требуют, что ли?
— Да, — Холен кивнул, — нас там этому учат. Но не у всех получается.
— Ну и маразм там у вас, — искренне сказала Гивейя.
— Да. Ну не всех заставляют, нет... Но если ты, например, художник... вообще — гэйн. Понимаешь?
— А ты был гэйном, что ли?!
— Да. Пятнадцать лет, — признался он. Девушка вздрогнула и чуть отодвинулась.
— Да ты не бойся... я уже давно оттуда ушел.
— И что, от вас требовали быть героями?
— Наверное, все-таки нет, — задумчиво сказал Холен, — не требовали. Но понимаешь... просто так получается. Никто не требует. Вот сейчас же от меня никто ничего такого не требует. Вернее... я не знаю, кто это требует! Но получается так, что действительно: для того, чтобы просто творить, надо быть героем. Нельзя быть обычным, простым человеком. Недостаточно. Надо быть героем. Слушай, Гива, скажи мне, разве это справедливо?
— Не знаю, — сказала она. Холен посмотрел на девушку. Она же ничего не понимает. Зачем он ее грузит вообще?
Ему стало вдруг легче. Он потянул дарайку к себе. Усадил на колени. Гивейя коротко засмеялась и хищным живым боа приникла к его шее. Теплые соски коснулись кожи.
